Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 - Борис Слуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ПОСЛЕВОЕННЫЕ ВЫСТАВКИ
Полуподвал, в котором проживал,где каждый проезжавший самосвалтакого нам обвалу набивал,насовывал нам в уши или в душу!Но цепь воспоминания нарушу:ведь я еще на выставках бывал.
Музейно было и полутемнона выставках тогда, давным-давно,но это, в общем, все равно:любая полутемная картина,как двери в полутемную квартиру,как в полусвет чужой души окно.
Душа людская! Чудный полумрак,в котором затаились друг и враг,мудрец, ученый, рядовой дурак.Все — люди! Человеки, между прочим.Я в человековеды себя прочили разбирался в темных колерах.
На выставках сороковых годовчасами был простаивать готовпред покорителями городов,портретами, написаннымимаслом в неярком освещении, неясном,и перед деятелями всех родов.
Какая тропка в души их вела?Какая информация былав тех залах из бетона и стекла,где я, почти единственный их зритель,донашивал свой офицерский кительи думал про себя: ну и дела!
Вот этот! Он не импрессионист,и даже не экспрессионист,и уж конечно не абстракционист.Он просто лгун. Он исказитель истин.Нечист он пред своей мохнатой кистьюи пред натурою своей нечист.
Зачем он врет? И что дает ему,что к свету он подмешивает тьму?Зачем, зачем? Зачем и почему?Зачем хорошее держать в подвале,а это вешать в самом лучшем зале —неясно было смыслу моему.
Все это было и давно прошло,и в залах выставочных светло,но я порой вздыхаю тяжелои думаю про тот большой запасник,куда их сволокли, пустых, неясных,писавших муторно и тяжело.
БАБА МАНЯ
Называет себя: баба Маня.Точно так же зовут ее все.Но большое в ней есть пониманье.Не откажешь в душевной красе.
Та старинная мудрость народа,по которой казалась природакнигой, читанной до конца,до конца бабе Мане известна.Лета, зимы, осени, весныс подоплеки и с лицаразумеет баба Маня:все житье и все бытие.И оказывает вниманьепредколхоза советам ее.
И в рассказе ее нескучном,донаучном, не антинаучном,совесть, честь и благая вестьдо известной степени есть.До известной, конечно, отметкисудит здраво она и метко,но угадывает не всегда.Маху дав, говорит: «Года!»
И когда за ее неугадыбабу Маню клеймят и корят,не отводит в сторону взгляда,что бы там ей ни говорят.
— С вами спорить разве я смею.Возраст мне большой подошел.И расписываться умеюне пером, только карандашом.
Впрочем, даже без карандашакое-что разумеет душа.
НЕДОДАЧА
Недодача. Не до деревнибыло даже в истории древней.С той поры и до этих порпродолжается недобор.Деньги, книги, идеи, уютдо сих пор недодают.
На словах в ней души не чают,а на деле переполучают.Весь, она и осталась весь —в этом смысл истории весь.
Грош да грош, за малостью малостьнедоимка образовалась:мужикам горожане должны,но не в силах признать вины.
Неспособны признать перебора.Но в последние временаначинаются перебои.Вехой же пролегла война…
Покосилось и обносилось,прохудилось, сжалось село,и вывозят его на силос,кто печально, кто весело́,и, сведя вековые дубравы,изведя вековые леса,начинают высаживать бравоели, тоненькие, как лоза,ели, слабенькие, как слеза.
ГОРОЖАНЕ
Постепенно становится нас все больше,и все меньше становится деревенских,и стихают деревенские песни,заглушенные шлягером или романсом.Подпол — старинное длинное словозаменяется кратким: холодильник,и поет по утрам все снова и сновагородской петух — толстобрюхий будильник.
Постепенно становится нас все больше,и деревня, заколотив все окнаи повесив пудовый замок на двери,переселяется в город. Подалеот отчих стен с деревенским погостоми ждет, чтобы в горсовете ей даликвартиру со всем городским удобством.
Постепенно становится нас все больше.Походив три года в большую школуи набравшись ума, кто сколько может,бывшие деревенские детиначинают смеяться над бывшей деревней,над тем, что когда-то их на рассветебудил петушок — будильник древний.
Постепенно становится нас все больше.Бывший сезонник ныне — заочникгидротехнического института.Бывший демобилизованный воинв армии искусство шоферавплоть до первого класса усвоили получает жилплощадь скоро.
Постепенно становится нас все больше,и стихают деревенские песни,именуемые ныне фольклором.Бабушки дольше всех держались,но и они вопрос решаюти, поимевши ко внукам жалость,переезжают, переезжают.
ГРЕШНИЦЫ
Какие мы грешницы?Разве мы грешницы?Всего прегрешения,может, на трешницу.Попробуй на наши грошисогреши.Мы даже не перешагнулипорогапорока.Без денег — ни смысла, ни прока.И самые помыслы наши греховные —безгрешные, словно бы лица духовные!И злобы, что вспыхнет, случалось, у нас,хватало на академический час.И лесть, если льстим, до того неуклюжа,такая любительщина и чепуха,что не обольщает великого мужа,в подробностях знающего цену греха.Какие мы грешницы?Что вы там брешете!При наших при книжках при трудовыхмы ангелов святей рядовых!При наших окладах,при наших зарплатахвсе с белыми крыльямив чистых заплатах —мы в рай допускаемся!Без закавык!
ПРОСТУПАЮЩЕЕ ДЕТСТВО
Просматривается детствос поры настоящего детстваи до впадения в детство.
Повадки детские этивидны на любом портретеза века почти две трети:робости повадки,радости повадки,резкости повадки.
Не гаснут и не тают.По вечной своей программевсе время словно взлетаютигрушечными шарами.Покуда Ване Маняне скажет на смертном ложе:я умираю, Ваня,услышав в ответ:я тоже.
ПАМЯТИ ОДНОГО ВРАГА
Умер враг, который вел огоньв сторону мою без перестану.Раньше было сто врагов.Нынче девяносто девять стало.
Умер враг. Он был других не злее,и дела мои нехороши.Я его жалею от души:сотня — цифра все-таки круглее.
Сколько лет мы были неразлучны!Он один уходит в ночь теперь.Без меня ему там будет скучно.Хлопнула — по сердцу словно — дверь.
СИЛА СЛОВА
Мальчик в поездепса пожилоговыдает за щенка небольшого.Не дает контролеру словамолвить. Снова и сноваповторяет: это щенок.Псина жепод гром его доводови без дополнительных поводовуменьшается со всех ног.
Ужаснувшийся силе собственной,мальчик просит с улыбкой родственной:увеличивайся, Мурат!И щеночекво пса всемогущего,нелюдимого, мрачного, злющегоувеличиться тотчас рад.
Контролер их обоих взашей,пса и мальчика,гонит вон.Плачет мальчик,вдруг осознавший,что за силойвладеет он.
СЕДЫЕ БРОВИ
