Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов

… И платье на ней было такое же, в каком Никита видел ее в последний раз.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — откликнулась Анна, словно видела Никиту еще вчера. — Так и будешь стоять?

Это был ее голос.

Никита упал на постель так стремительно, что со стороны показалось, наверное, будто ему подрубили ноги. Он протянул руку к ее волосам.

— Можно?

Анна усмехнулась.

Он провел пальцами по золотистым прядям, удивляясь и радуясь тому, как к мертвым пальцам возвращается чувствительность, захватил в ладонь длинную прядь, привычным жестом поднес горсть к лицу и вдохнул. Даже запах — такой знакомый — да не просто знакомый, а самый настоящий — ее запах.

— Анна… — выговорил Никита.

— Анна-то Анна, — откликнулась она. — Только ты долго настраиваться будешь? Время посещения индивидуальной кабинки ограничено — да и время действия укола тоже.

Никита вздрогнул, как от удара по лицу.

— Ты чего? — переспросил он, еще не в силах понять, что перед ним не его Анна, а всего лишь проекция… как ее там — изотерическая.

— Ничего, — отозвалась Анна. — Для тебя же стараюсь. Давай начнем, а то не успеешь. В какой позе предпочитаете совершать сношение? Сверху, снизу? Лежа на боку? Практикуете тантрический секс?

Никита почувствовал вдруг вполне настоящую боль там, где у человека должно находиться сердце. Он не нашелся, что сказать, только сжал губы, уже не ощущая на них улыбку. Анна — вернее, изотерическая проекция — вздохнула и, приподнявшись на локтях, принялась стягивать с себя платье. Золотистая прядь выскользнула из пальцев Никиты.

— Помог бы, что ли… — пропыхтела она.

Никита поднялся с кровати, шагнул к выходу, но вдруг остановился, поняв, что просто так уйти не сможет. Анна, сняв платье, бросила его на пол, где воздушная ткань просто растворилась, не оставив после себя никакого следа. Ну да, это же всего-навсего проекция…

Никита подошел к кровати и, не вполне осознавая, что он делает, вздернул Анну… проекцию образа Анны — схватил за плечи, вздернул, поставив на ноги.

— Практикуете анальные сношения? — поинтересовалась проекция.

Он широко размахнулся и изо всех сил залепил ей между глаз. Девушка отлетела к стене, звучно приложилась затылком, но через секунду как ни в чем не бывало поднялась и, отряхивая колени, деловито осведомилась:

— Значит, предпочитаете садистско-мазохистское направление?

Он снова поднял кулак, но внезапно почувствовал, как злость постепенно улетучивается. Да и не только злость…

— Кстати, — спокойно констатировала проекция. — Действие укола у вас закончилось. Можно сделать еще один. Конечно, за дополнительную плату.

— Пошла ты, — устало выговорил Никита, опуская кулак. — С-сука… Проекция вонючая…

— Садо-мазо плюс грязные словечки, — прокомментировала псевдо-Анна. — Какие еще пожелания? Учитывать все пожелания клиента — наша прямая обязанность.

— Твоя прямая обязанность — раствориться, — сказал Никита.

— Слушаюсь…

И тотчас ее не стало. Никита прошелся по комнате, бессмысленно дотрагиваясь до стен, потом присел на застеленную белейшей простыней кровать. На простыне не было ни складки, и она, кажется, жесткой еще была, как лист картона.

— Вот сволочи, — устало проговорил Никита, неизвестно к кому обращаясь.

Он сидел так черт знает сколько времени, перебирая незначительные мысли по поводу того, сколько фишников у него осталось и где поблизости можно раздобыть «бухла», чтобы выпить. Вернее, напиться. А еще вернее, нажраться…

— «Закат Европы», — вспомнил Никита. — Это прямо напротив. Вот туда и пойдем…

Эдуард Гаврилыч заказал еще кувшин «бухла» и в ожидании заказа скучал, озираясь по сторонам. Ничего интересного в кабаке «Закат Европы» не было. Подвыпившие посетители мерно разговаривали друг с другом, и это было похоже на приглушенное гудение пилорамы. Только в противоположном углу мерцающий молочной белизной костей скелет, явно дразнясь, говорил своему собутыльнику — одетому в парадную военную форму чернявому и вертлявому типу с усиками и кокетливой челочкой:

— Внимание, внимание!

Говорит Германия!

Сегодня утром под мостом

Поймали Гитлера с хвостом!

— Я не позволю! — кричал военный тип с усиками. — Почему власти допускают подобные издевательства над гражданами?! Где милиция? Милиция!!!

В другое время Эдуард Гаврилыч обязательно вмешался бы, но сейчас он только усмехнулся и отвел глаза.

Эдуард вздохнул, а Гаврилыч посмотрел на официанта, несущего кувшин «бухла», и вдруг увидел за спиной официанта нечто такое, что мгновенно забыл и о кувшине, и об официанте.

— Эдька! — зашептал Гаврилыч. — Гляди!

— А? — встрепенулся Эдуард. — Что? Куда глядеть, милый друг?

— Туда! — глазами показал Гаврилыч. — Гляди, кто в кабак зашел.

Эдуард посмотрел туда, куда смотрел Гаврилыч, и тихо охнул.

— Узнал? — спросил Гаврилыч.

— Да черт его знает, — шепотом ответил Эдуард. — Вроде он, вроде не он… Мы же его вживую не видели — только по ориентировкам с фотороботом. Даже когда облаву устроили в логове Витьки Воробья, тоже не успели толком рассмотреть — больно быстро он нырнул в свою дыру. А фоторобот… А это было когда? Давно было…

Никита Вознесенский между тем прошел мимо столика Эдуарда Гаврилыча и сел за соседний. Официант, поставив перед ифритом кувшин, направился к новому посетителю.

— Что вам угодно? — осведомился официант.

— «Бухла», — сказал Никита, доставая из кармана палочку пыха. — Чего еще? У вас больше и нет ни хрена…

— Кувшин или стаканчик?

— Кувшин, — проворчал Никита. — Стаканчиками воробьи причащаются…

— Будет сделано-с.

— Да не верти головой! — шикнул Эдуард на Гаврилыча. — Он же сразу за нами сидит… Только ты уверен что это — Вознесенский?

— Вознесенский! — сказал Гаврилыч. — Ты подумай, Эдька! Только подумай! — Взволнованный до крайности Гаврилыч перевел дух и продолжал, быстро и страстно выговаривая слова: — Ежели мы этого субчика захомутаем, то нам обратная дорога на службу обеспечена! Да не просто обратная дорога, а… Генералами будем! Самыми главными начальниками, понял? А Артуру Артуровичу я тогда, паскуде, такие заячьи уши приделаю, что он у меня с балкона мыльные пузыри жопой пускать будет!

— Фу, — отозвался Эдуард, — не ругайся, ты же знаешь, что я этого не переношу… Да, ты правильно излагаешь, милый друг. Если это и вправду Вознесенский, то за его поимку нас ждет награда и восстановление во всех чинах, должностях и званиях. А если это не он?

— Как это не он? — оторопел Гаврилыч.

— Ну так. Просто похожий. Ты когда фоторобот последний раз видел?

— Давно…

— Вот то-то и оно-то. Давно. Представляешь, что будет, если мы ошибемся и невиновного схватим?

Гаврилыч подумал немного и предположил неуверенно:

— Накажут?

— Как пить дать, — подтвердил Эдуард. — Мало того, что осмеют и ославят по всему загробному миру, так еще и пенсии лишить могут. Скажут, что мы совсем из ума выжили… Понял, чем нам грозит ошибка?

— Понял, — сказал Гаврилыч, — но с другой стороны…

— Что — с другой стороны?

— С другой стороны, — снова загорячился Гаврилыч, — терять нам все равно уже ни хрена нечего. Ниже пенсионера падать некуда. А спеленаем этого урода — снова жисть пойдет правильная!

— Да, — немного поразмышляв, проговорил Эдуард. — Выиграем мы, конечно, меньше, чем потеряем. Так что…

— Хватаем? — радостно спросил Гаврилыч, приподнимая тяжелое туловище.

— Нет! Сиди! — зашипел Эдуард. — Сначала надо выяснить — Вознесенский это или нет.

— А как?

— Не знаю пока, — задумчиво промычал Эдуард, — конечно, самое простое — позвать патруль и указать на этого… неизвестно кого. Они уж его схватят и проверят по идентификационному номеру — он или не он. Но ведь тогда нам ничего не достанется от поимки этого опасного преступника — вся слава патрульным достанется — ты что, не знаешь, как бывает? Кто смел, тот и съел.

— Знаю, как бывает, — помрачнел Гаврилыч. — Тогда что делать?

— А вот что, — придумал наконец Эдуард. — Сейчас мы пойдем к нему с кувшином и подсядем…

— А! — догадался Гаврилыч. — Понял! Чисто побазарить. Ну а потом, когда он проговорится…

— Молодец, — похвалил Эдуард. — Правильно соображаешь. Он вон пых курит и целый кувшин «бухла» заказал. Очень скоро опьянеет, и тогда мы его… всю подноготную его вытянем за милую душу. Кувшин «бухла» — это же много! Для нас даже — для ифритов — порядочно, а уж для человека с одной головой и одной соответственно глоткой…

— Пересаживаемся! — загорелся идеей Гаврилыч. — Давай!

— Да погоди ты! — снова остановил его Эдуард. — Мы так сделаем. Говорить с ним будешь ты — у тебя лучше это получится… Обыкновенный подвыпивший ифрит жаждет общения… Грубые шутки и тупые реплики — как раз во вкусе такого бандита и зверюги, как этот Вознесенский, если это, конечно, он и есть…