Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов

«Или эта вот размазня…»

Никита посторонился, пропуская, похожий на струйку ртути, маслянистый ручеек дурнопахнушей жидкости.

«Что это за дрянь? — подумал он. — А почему бы мне не спросить?»

— Я стул! — неизвестно чем и неизвестно откуда ответил вонючий ручеек на вопрос Никиты. — Я стул! Жидкий стул! Пр-ропусти!

— Да-а… — протянул Никита, глядя ему вслед.

Он двинулся дальше, сунув руки в карманы, и внезапно вспомнил, что Махно снабдил его нехилым количеством фишников — на всякий случай.

— В кабак зайду, — решил Никита. — «Бухла», конечно, и в подземелье навалом, Махно лично гонит, но все-таки по-человечески посидеть интереснее. Или еще чего-нибудь придумаю… Это все-таки город — Город. Если есть фишники, то развлечения наверняка найдутся. Так, развлечения, развлечения…

Он покрутил головой. Слева от него липло к поверхности земли невысокое, но чрезвычайно длинное строение, очень похожее на барак. Над дверью, ведущей внутрь строения, висела табличка, на которой откровенно было написано:

— Кабак.

И сверху еще два слова, бывшие, судя по всему, названием кабака:

— «Закат Европы».

— Неплохо, — оценил Никита. — Надо бы зайти и пропустить кружечку «бухла». А потом двинуть дальше — в поисках развлечений…

Он еще раз огляделся.

«Развлечения», — стукнуло у него в голове, когда он увидел прямо перед собой четырехэтажный дом без окон, выкрашенный снизу доверху желтой краской. Надпись на вывеске гласила:

«Публичный домъ».

И чуть ниже:

«Ночью — дешевле!»

— То, что надо! — вслух сказал Никита и, забыв о своем желании посетить кабак «Закат Европы», без колебаний направился к входной двери.

Отворив дверь, он обмер. С самого порога — через весь необъятных размеров холл — тянулась длиннющая очередь, состоящая из существ самых разнообразных конфигураций.

«Вот это да, — подумал Никита. — Так здесь можно целый год простоять…»

Простоять, однако, ему не удалось даже секунды. Массивная дверь, снабженная мощной пружиной, закрываясь, дала ему под зад с такой силой, что Никита полетел вперед, смяв хвост очереди и сбив с ног высокого четырехрукого мужика с совершенно дегенеративной рожей.

— Извини, брат, — поспешно сказал Никита, опасаясь со стороны мужика ответных действий.

Однако мужик, судя по всему, никаких претензий к Никите не имел, потому что молча поднялся и встал на свое место. Поколебавшись, Никита пристроился за его спиной.

Очередь, хоть и была невообразимо длинной, продвигалась довольно быстро. Но несмотря на это, Никита прикинул, что стоять в ней будет еще долго. Уходить ему уже не хотелось, все-таки надо попробовать, что это такое — загробный секс. Только вот поскорее бы…

— Поскорее бы… — проворчал он, ни к кому специально не обращаясь, — чего тут так народу много? Именно сегодня захотелось половых развлечений? «Ночью дешевле…» Ночью — дома, ночью бесплатно… Ночью — жена…

— Ты что — дурак? — писклявым голосом осведомился тот самый четырехрукий дегенерат, стоявший впереди Никиты. — В этом-то весь и смысл, что, кроме как тут, нигде больше нельзя. Платят-то не за объект этой самой… страсти… а в основном за укол, который дает возможность… осуществить этот самый… половой акт. А подруг тут с собой приводят.

— Как с собой? — испугался Никита. — А если я никого не привел?

Четырехрукий пожал бугристыми плечами.

— Мастурбаторы вне очереди, — сказал он. — Вон в то окошко.

И показал сразу двумя руками.

Никита повернулся туда, куда показал ему четырехрукий, и увидел окошко, которое раньше почему-то не заметил. У окошка, озираясь по сторонам, переминались два каких-то невзрачных типа, ничем не отличавшихся от обычных людей, если не считать громадных, ковшеобразных ладоней, которых невзрачные типы явно стеснялись, безуспешно пытаясь спрятать в карманы необъятных штанов. Рядом с этим окошком тянулась длинная вереница таких же окошек — только закрытых.

Никиту передернуло.

— Не, — сказал он, — к мастурбаторам не хочу.

— Как хочешь, — безразлично проговорил четырехрукий. — Заплатишь еще фишников, дадут тебе… этот самый… объект страсти… какой захочешь.

— Какой захочу? — оживился Никита. — Здорово!

Четырехрукий снова пожал плечами.

Никита хотел спросить у него насчет подробностей, но тут откуда-то с высокого потолка раздался громкий, но томный, с характерными придыханиями, голос:

— Педофилов просьба перейти в третье окошко.

Тотчас от очереди отделилось около двух десятков существ — самых разнообразных, но с одинаковой гримасой сладострастия на мордах. Щелкнуло открываемое окошко — рядом с окошком мастурбаторов.

— О! — обрадовался четырехрукий, поворачиваясь к Никите. — Пошло дело! Теперь очередь быстро закончится.

И в самом деле — окошки оживали, хлопая одно за другим, а с потолка томный голос то и дело вещал:

— Герантофилы…

— Гомосексуалисты…

— Вуайеристы…

— Копрофаги…

— Зоофилы…

Последняя категория почему-то оказалась самой многочисленной. Громадный холл тут же наполнился счастливым ржанием и лаем — и к соответствующему окошку наперегонки устремились с полсотни вполне обыкновенных с виду земных животных, хотя на некоторых из них, впрочем, были странного покроя одежды.

— Да, — хмыкнул Никита. — Даже для братьев наших меньших…

— Человек всегда тянулся в природе, — заметил четырехрукий, и тут Никита подумал, что, несмотря на дегенеративное выражение лица, он вовсе не глуп. — К тому же эти песики, лошадки и прочие — никакие не братья наши меньшие, а самые настоящие люди. Только в прошлом. Одни работали, в прямом смысле слова, как лошади, другие только и знали, что тявкать и за лодыжки кусать. Я тут на днях своего управдома встретил — вот зверюга был… И сразу его узнал, хотя он превратился в самого настоящего волка.

— А ты что — тоже с Земли? — полюбопытствовал Никита.

— А то откуда же? — обиделся четырехрукий. — Ты меня не узнал разве? Я в свое время был очень популярным фокусником-иллюзионистом. Гуппи — моя фамилия.

— Узнал, — сказал Никита, чтобы не обидеть четырехрукого, и тут же подумал о том, что дегенеративную эту харю и вправду видел как-то по телевизору, а может быть, и не эту именно — по телевизору столько дегенеративных харь показывают.

От внушительных размеров очереди осталось теперь совсем немного. «С гулькин хрен», — как сказал бы любитель сочных простонародных выражений Гоша Северный. Четырехрукий Гуппи, стоявший перед Никитой, уже направлялся к лестнице на второй этаж, сказав предварительно несколько тихих слов в окошко и заплатив фишники. Теперь настала очередь Никиты.

— Слушаю вас, — наклонившись к окошку, услышал Никита.

В окошке было темно и говорящего видно не было.

— Мне бы это… — неожиданно застеснявшись, проговорил Никита, — девушку…

— Какую именно? — немедленно уточнили у него.

— Ну… такую же, как я, — сказал Никита. — Без всяких там штучек типа третьего глаза и восьми рук. Нормальную девушку с двумя ногами, двумя руками, одной головой… Волосами, глазами, сиськами… и всем, что полагается.

— Вас понял, — ответили ему. — Пятьдесят три фишника…

Никита расплатился.

— Второй этаж комната шестьдесят шесть. Девушка ждет.

— Уже? — обрадовался Никита.

Он поскакал к лестнице, на первом пролете которой его остановил громила в черной парандже. Прежде чем Никита успел опомниться и спросить, что ему надо, громила ловко вытащил из-под паранджи большой шприц с тонкой, опасно поблескивающей иглой и сделал Никите укол в задницу — прямо через одежду. Боли от укола Никита, впрочем, не почувствовал.

«Тот самый укол, — двинувшись дальше, вспомнил Никита. — Чтобы это самое… стоял».

Только эта мысль скрылась с поверхности сознания Никиты, как вдруг он ощутил, что укол стал действовать — да причем так эффективно, что Никите пришлось несколько сбавить темп продвижения и прикрыться ладошками — как купальщику, вылезающему из воды.

«Вот это медикаменты, — радостно ворохнулось в голове у Никиты. — Виагра, судя по всему, и рядом не валялась. Хотя виагры я не пробовал. С потенцией у меня все всегда нормально было — пока я, конечно, не умер. А после смерти как-то не ощущается никакого полового желания. Да и никакой половой возможности не было пока…»

С такими мыслями Никита преодолел лестничный пролет, немного прихрамывая, прошел по коридору, вдоль стен которого, как картины в картинной галерее, тянулись небольшие картонные дверки с номерами. Отыскав номер «66», Никита остановился. Постучал, прислушался и снова постучал.

Никто ему не ответил.

«Наверное, не подогнали еще телку, — подумал он. — Ну ладно, сам ее подожду…»

Он толкнул дверь и вошел в крохотную комнатушку, без окон и мебели. Один предмет мебели все-таки был — большая широкая кровать, занимавшая половину комнаты и поэтому с первого взгляда не воспринимавшаяся как собственно мебель, а воспринимавшаяся, как естественная деталь планировки.