Прощай, принцесса - Хуан Мадрид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проклятье!
— Ладно, признаюсь тебе, я в жизни своей не убил ни одной женщины. — Медведь задумался и поправился: — Хотя нет, один раз такое случилось, но у меня не было иного выхода. — Он сделал паузу, чтобы собеседник переварил услышанное. А потом продолжил — Это было в Испании, в местечке под названием Марбелья.
Все, ловушка захлопнулась, птичка попала в клетку. Медведь быстро засобирался к себе, сказав, что не желает больше разговаривать. Теперь оставалось только выждать день или два, всячески избегая встреч.
Настанет момент, когда он сможет прийти к жертве в камеру. Это будет довольно легко провернуть в тот час, когда все выходят на прогулку. Камеры стоят открытыми, и заключенным позволяется посещать друг друга. Медведь решил, что возьмет с собой флягу с местной выпивкой и они поднимут тост за дружбу. Позже, когда тот сделает два-три глотка, Медведь схватит его за челюсть — там остается меньше всего следов — и ударит головой об стену, но только очень осторожно, чтобы не проломить череп… пока не проломить… сначала — только чтобы он потерял сознание и был в отключке.
А потом он найдет какой-нибудь острый угол, скажем, край стола, или вообще просто об пол его грохнет, это не так важно, он раскроит ему башку одним ударом, чтобы не вызывать у судмедэкспертов лишних подозрений. Затем с криками выскочит из камеры, в истерике бросится к охранникам. Его друг напился и решил поплясать на столе, расскажет он, но не удержал равновесие — рухнул вниз и теперь не дышит.
Вот как все должно произойти, если он не придумает чего получше.
Медведь хорошо запомнил то, чему его обучали на теоретических занятиях в спецназе. «Иногда лучший способ спрятаться от врага — это быть у него на виду», — говорил майор. Русский отлично выучил этот урок, так что, когда однажды очкарик застал его кашляющим и отплевывающимся кровью во внутреннем дворе, он сказал все прямо.
Медведь объяснил, что ему не нужно ни идти в санчасть, ни лечиться, так как он уже умер. Да, он мертвый. И что нынешняя его работа — подготовка к убийству. Это уже третье или четвертое его убийство в Испании — он не помнит точно, — но всего на его счету восемьдесят трупов или около того.
Иногда он говорил по-русски, чтобы доставить тому удовольствие. Но он не всегда был уверен, понимает ли его собеседник, потому что русский у того был очень литературный и порой тяжеловесный. А еще Медведь сказал, что впервые в жизни столько рассказывает кому-то. Он вообще всегда был молчуном. А теперь ему нравилось говорить. Это было новое ощущение.
Глава 13
Когда я позвонил в шесть тридцать утра, Матос не выказал ни малейшего удивления. И даже если был недоволен, то виду не подал. Адвокат назначил мне встречу у себя дома через полчаса. Но я ответил, что уже стою в вестибюле здания, где находится его квартира, неподалеку от башни «Испания».
Вот тут он действительно удивился:
— Постой, Тони, в каком это смысле ты тут внизу? Ты хочешь сказать, уже прямо у входа?
Я не стал объяснять, что вообще не ложился этой ночью:
— Именно у входа, Матос. И местные охранники на меня очень подозрительно косятся. Я вытащил тебя из постели?
— Ну да, Тони, почти… Подожди-ка! У тебя есть для меня важная информация?
— А ты думаешь, я явился для собственного удовольствия?
— Ну тогда… хорошо, дай-ка мне кого-нибудь из охраны, сделай милость.
Я протянул мобильник человеку, которого определил как начальника смены, и тот прижал трубку к уху Я не слышал, что там ему приказывал Матос, но видел, как парень несколько раз кивнул. До меня донеслись его слова:
— Хорошо, хорошо, дон Кристино… но вы же понимаете, что… Да-да, не беспокойтесь…
Потом он отдал мне телефон и сказал:
— Тридцать первый этаж… вон тот лифт.
Матос сам открыл мне дверь. Одетый в шелковый халат, он напоминал веселую вдову.
— Давай, Тони, заходи. Я сварю кофе.
Если кому-то интересно узнать такие подробности, скажу, что квартира Матоса занимала весь этаж. Внешние стены ее заменяли гигантские окна от пола до потолка, комнаты были обставлены суперсовременной мебелью, скульптурами, висели там и картины, в которых преобладал белый цвет. Адвокат провел меня в гостиную площадью в два раза больше моей квартиры. Я присел на гигантский диван, обитый белой кожей, перед которым стоял низенький столик из черного полированного дерева.
На нем лежала желтая папка, стояло несколько статуэток из серебра и железа, маленьких и каких-то перекрученных. Еще я заметил небольшую тетрадь в черном кожаном переплете, ручку — кажется, она была золотой, — старинную пепельницу из гранадской керамики и зажигалку Zippo. Единственная вещь, которая осталась мне от отца, — это именно зажигалка Zippo, которую ему самому подарил один из бойцов интернациональных бригад во время Гражданской войны в 1938 году. И она до сих пор вполне исправно мне служит.
Матос указал на желтую папочку и сказал:
— Вот тут еще фотокопии дневника Лидии. Тебе кофе с молоком и с сахаром?
— Без того и без другого.
— Посиди здесь немного, я скоро вернусь.
Я достал пачку «Дукадос», чиркнул зажигалкой Zippo и раскрыл папку. Там были уже знакомые мне копии, на этот раз увеличенные. Несколько не скрепленных между собой страничек.
Матос довольно быстро вернулся, неся в руках поднос, на котором стол кофейный сервиз из тонкого фарфора, очень похожего на китайский. Скорее всего, он и был китайским. Адвокат поставил поднос на стол. Кофе был отличным. Должно быть, Матос прочитал мои мысли, потому что сказал:
— Это Blue Montain — лучший кофе в мире. Никарагуанский.
— Это заметно, — ответил я.
— Валяй, рассказывай.
Но тут зазвонил его мобильный. Адвокат поднялся на ноги.
— Да? Да, это я… Секундочку подождите. Извини, пожалуйста! — обратился он ко мне. — Звонят из Соединенных Штатов — проклятая разница во времени, они вечно об этом забывают. Ты подождешь немного? Я скоро вернусь.
Погруженный в свои мысли, я рассеянно поглядел, как он двинулся куда-то вглубь дома, открыл одну из дверей и скрылся за ней. При этом он бормотал в трубку что-то вроде:
— Ты уверен? Ты мне гарантируешь, что он лучший в своем деле?
Налив себе еще кофе в чашку, я выпил его мелкими глотками, наблюдая мадридский рассвет с высоты тридцать первого этажа одного из первых небоскребов, построенных в Испании. В городе еще горели ночные огни, но они медленно уступали место первым солнечным лучам, пробивающимся из-за других небоскребов, новых, построенных на востоке Мадрида. Потом я поднялся на ноги, держа чашку в руке, и направился к одному из гигантских окон. Оттуда открывалось грандиозное зрелище, на фоне которого я казался себе крошечным и ничтожным. Букашкой, которая никогда не будет способна противиться могучим силам, несущим ее куда-то.
Сзади раздался шум. Я обернулся и увидел мальчишку чуть старше Сильверио в черной куртке и джинсах, пившего кофе из чашки хозяина дома. Он был высоким, с острым длинным носом.
Я узнал его, это был тот парень, что служит у Матоса водителем. Кажется, его звали Рохелио.
Он тоже меня разглядывал, неспешно потягивая кофе. Потом налил себе еще. Его глаза неотрывно смотрели на меня.
Наконец он закончил и опустил чашку на стол. Щелкнул языком:
— А я вас знаю, я вас как-то забирал из тюрьмы, так?!
— Да, ты забирал меня из Сото-дель-Реаль, примерно с неделю назад.
— Классный кофе, — заметил он.
— Да, согласен, — сказал я.
— Классный, — повторил он и добавил: — Ладно… вы что, поедете со мной и с сеньоритой?
— С сеньоритой? С какой сеньоритой?
Он вытаращил глаза.
— Как с какой? С девушкой сеньора Матоса. Мне сказали… — Он бросил взгляд на часы. — Мне сказали, чтобы я подал машину к семи тридцати. Так вы поедете с нами?
— Нет, наверное, нет.
Он кивнул, потом помолчал немного, обежал взглядом гостиную, потом снова посмотрел на свои часы.
— Без пятнадцати восемь… уже пора бы выдвигаться. — Он заметил на столике мою пачку «Дукадос» и взял одну сигарету: — Можно, шеф?
Я кивнул, а он закурил, щелкнув Zippo.
— После кофе вкуснее всего, правда? — Он помахал дымящейся сигаретой у меня перед носом. — Хотя для меня крепковато. Я курю легкий табак.
В этот момент вошел Матос. Кажется, он удивился, увидев парня:
— Ты что здесь делаешь, Рохелио?
— Да так, болтаю с этим сеньором о всякой ерунде. Просто мне надоело ждать вас на кухне. Так что? Мы едем или нет? Вообще-то у меня тоже есть свои дела сегодня.
— Мои планы изменились, Рохелио. Езжай один, сеньорита еще поспит. Потом заедешь в контору, и Кларита выдаст тебе две тысячи песет. Договорились?