Каменный Пояс, 1980 - Николай Егоров

— Пропаганда! — Женя обвел всех взглядом и самому себе усмехнулся. — Не в дружбе сейчас дело. Времени, времени не хватает. Ни на друзей, ни на детей, ни на отдых… Вот вам и научно-техническая революция. Человек ее повелитель, но и ее раб! Разве не так? И жизнь стала смахивать на какой-то упрощенный стереотип. Там, на западе, и словечко для этого придумали: имедж — готовенький образ жизни. Чтобы человек не ломал зря голову.

— Так ты за этот самый имедж или против? — быстро спросил Платон. — А то, знаешь, не всегда овес по зубам. — За столом грохнули, особенно раскатисто залилась Зырянова. — А нам тот, западный, образ жизни не подходит. У нас свой, советский! Правильно я говорю, други?

— Правильно! — крикнул знакомый Зыряновой и так хлопнул по столу рукой в перчатке, что рюмка опрокинулась.

— Пропаганда! — бубнил Женька.

— А хотя бы и так! Свое от дурного глаза чистим, — подытожила Зырянова.

— Платоша, — вмешалась в разговор Леночка, затянутая в плотный, блестящий и будто кожаный материал. Обнаженные плечи ее прикрывала какая-то сетчатая накидка. — Всем известно низкое качество наших товаров. Разве нет? Возьмем обувь. Смех! За границей и на упаковку любо поглядеть. Какие краски! Что, нет?

— Вот и врешь, рыбонька! — сказала Зырянова. — Часики на тебе советские, и самолетом, поди, летела нашим…

Лена не уступала:

— На черном рынке с нами и говорить не хотят!

— Спекулянты? — громким шепотом спросила Валентина Ивановна. — Сказала бы я тебе, рыбонька, да Платона Александровича уважаю…

— Танцевать, танцевать! — кричал Киреев. — Всем танцевать!

Платон подошел к Зое, и та, положив ему руки на плечи, спросила, почему он сегодня какой-то непонятный: то веселый, то рассеянный?

— Я должен отвечать? Это ты сегодня какая-то не такая. Хочешь поехать со мною в круиз?

— Нет… Не знаю…

Они были одинакового роста, и Киреев впервые увидел так близко ее зеленоватые глаза.

— Хочешь вина?

Он повел ее к столу, налил вина в бокалы, и они выпили. Лена встретилась с Зоей взглядом, вскинула голову и, протянув Жене руку, пошла с ним танцевать. Киреев ободряюще улыбнулся Зое и, обняв ее за плечи, что-то стал ей говорить, будто забыв и про Лену, и про гостей.

И только когда Лена и Женя пошли одеваться, а Лидия Федотовна начала упрашивать Лену остаться, Киреев, словно очнулся, тоже к ним подошел.

— Неудобно получается, — сказал он.

— Смотря для кого, — бросил Женя. — Чао! — И подхватил уже одевшуюся Лену.

За ним захлопнулась дверь, и Зоя весело сказала:

— Перевернем пластинку!

А Ольга Петровна увела Валентину на кухню и прикрыла за собою дверь.

— Это он, Мишка? Да откуда? И наград сколько у него…

— И не говори, рыбонька, — махнула рукой Зырянова, присела на табуретку и вдруг всхлипнула. — Ольгушка, ты ж меня знаешь. С соображением стараюсь все делать, а тут растерялась. Голова кругом пошла.

— А ты по порядку расскажи.

— Да, расскажи… Как с того света на мою голову свалился. Я же давно его пропащим считала…

— Ну и как вы теперь?

— А никак. Больше молчим. Сказал, что приехал перед смертью на те места взглянуть, где жизнь начиналась…

Ольга Петровна пристально посмотрела на подругу, сказала:

— По силам ли груз берешь, Валентина?

— Не ругай меня, Ольгушка… Тебе что… двух дочек в люди вывела… Внуки пошли… А я?.. И никакой он не калека…

Слезы, большие и частые, полились из глаз Валентины. Ольга Петровна подсела к Зыряновой, хотела утешить.

— Валенька, что ты? Да я не хотела…

Но тут в дверь протиснулся и сам он, Миша Горлов.

— С чего это слезы развели? — спросил.

— Так, — вздохнула Валентина Ивановна, поспешно отирая тыльной стороной руки глаза. — Поговорили по душам. Не узнал Ольгушку разве?

— Как не узнать?.. — И ожег Ольгу вопросом: — Ну чего ты ее травишь?

— Что ты, что ты, Миша? — вступилась за Ольгу Петровну Зырянова. — Присядь-ка. Посидим маленько. Пусть там себе молодые нежно воркуют. Мы уж тут по-стариковски… Не возражаете, Лидия Федотовна?

Тетя Киреева согласно кивнула головой, хотя чувствовалось, что Лена ей больше была по душе. Надо полагать, что Зою она просто еще не знала.

Александр Фурсов

СТИХИ

ГОЛУБОЧКИ

Тесно стало под карнизомПтицам сизым:Дружно крыльями взмахнулиИ — вспорхнули.И взвились, взвились над крышейГолубочки,Закружились выше, выше,Как листочки.И пропали в дальней дали,В небе синем…Много лет живет в печалиМать о сыне.Улетел — как голубочекВ небо взвился,В синем небе, как листочек,Растворился.Возвратились, не пропалиГолубочки…Мать по-прежнему в печалиО сыночке.

ОТТОГО ДОРОЖЕ…

Падают снежинки,Падают все пуще,А твои морщинкиГод от года гуще.Что ни год, то зримей,Что ни год — заметней:Нет поры им зимней,Нет поры им летней.Как зерно в колосьяхНа полях медовых —Столько собралось их,Столько спеет новых!Пусть себе — заметней,Пусть густеют, множасьДержит полдень летнийС майским утром схожесть.В молодости — ало,Что порой и мнимо —Лишь бы не завяло,Не мелькнуло мимо.С каждым годом — строже,С каждым годом — зримей…Оттого — дороже,Оттого — любимей.

Иван Малов

СТИХИ

ВЕЛОСИПЕДИСТЫ ДЕТСТВА

На сиденьях восседали.Мчались в луговой озон.Под ногами две педали,Как ступени в горизонт!

Спицы быстрые вязалиУзорочье по песку.Птицы в небе подпевалиВ лад веселому звонку.

Мы спешили наглядетьсяНа летящий самолет.…Уносилось в юность детствоНа крыле, за поворот.

УШЕЛ ОТЕЦ

Он ушел, надвинув шапку,Пот смахнув холодно-липкий.Зачеркнули детям папкуПланки смежные калитки.

И вдогонку, боль тревожа,Дочка — папочкина жизнь:«Папа!           Папа!                    Ну постой же!..В дневнике мне распишись!..»

В ЛЕСУ