Топографический кретин - Ян Ледер

Наташка, одна из лучших ее владивостокских подруг, несколько лет назад познакомилась в интернете с французом Жаком, довольно скоро в реале вышла за него замуж, сделалась Натали и поселилась в солнечном городке на Лазурном берегу.

Отскок. Белокурое

Приезжаешь к друзьям, у которых не был несколько лет, — и все так же: та же комната, и тот же диван, и тот же балкон, и те же родители друзей, так же искренне пьющие за вас и за ваше счастье, которое теперь значит что-то иное, что-то не то, что значило тогда, несколько лет назад, — и они, родители друзей, и сами друзья, и вы тоже — все делают вид, что знают, за что пьют, хотя на самом деле понятия не имеют — ни родители, ни друзья, ни вы сами, — но все притворяются, что так и должно быть, и притворяются совершенно искренне и более чем правдоподобно, — и все вокруг то же самое: друзья, и их родители, и их квартира, но только вдруг выходит из соседней комнаты это чудесное и белокурое — и вдруг ощущаешь: да ведь несколько лет назад, когда точно так же пили за ваше счастье — и не надо было еще так искренне притворяться, потому что счастье на самом деле было еще вашим, — что тогда, несколько лет назад, это белокурое не выходило из соседней комнаты, потому что не могло еще ниоткуда выходить, потому что вообще само не могло не то что ходить, а даже членораздельно играть глазами, потому что только недавно появилось на свет, а тут выходит само из соседней комнаты и смотрит вопрошающе огромной синевой: а что это ты ему привез из заморского своего далека в подарок?

И понимаешь, как все быстро.

В один из наших приездов Наташка и Жак подарили нам очень симпатичное изваяние почти метровой высоты. Такие деревянные кошки встречаются в Провансе на каждом шагу, это один из тамошних символов. В Провансе вообще с символами все в порядке, на три-четыре независимых государства хватит.

Мы конечно, поворчали для порядку, потому что тащить нового любимца через границу предстояло нам самим, но с тех пор животное вполне себе уютно прописалось в нашей гостиной, между телевизором и книжным шкафом.

Странное дело, но у кошки до сих пор нет имени. А может, и есть, только вслух мы его не произносим. Наверное, потому что имя у них одно на двоих — у кошки и у нее. Они вообще друг на друга похожи — изяществом позы, изгибом длинного тонкого тела, независимым выражением огромных загадочных глаз. А несколько месяцев назад сходство стало еще большим: у зверя появился партнер.

На Новый год к нам из Питера приехала ее кузина, юная, суматошная, влюбчивая и оттого вечно страдающая Дашка. Когда стихли вечерние разговоры, главной темой которых было обсуждение различных (но неизменно ущербных) вариантов исполнения Дашкиного желания остаться в Лондоне навсегда, она вдруг вспомнила, что забыла привезти нам подарки. Наши попытки урезонить кузину и объяснить ей, что она и есть самый главный подарок, оказались тщетными, и на следующее утро она исчезла, попросив предварительно объяснить, как добраться до Оксфорд-стрит.

Вечером Дашка распаковывала покупки: ей — что-то из косметики, мне — толстый косоглазый кот с дурацкой улыбкой, дыркой в голове и надписью на пузе "Копилка на поход в клуб". Кот, в отличие от кошки, не деревянный, а керамический и в стройности явно уступает своей новой подруге. Но сочетание цветов и настроений такое, будто ваял их один ремесленник. Да нет, какой там ремесленник — художник. Это же наш портрет! Семейный, так сказать.

Потому я и попросил не забирать котов. И она рассмеялась, легко и искренне, как смеялась когда-то удачной моей шутке или просто когда у нее было хорошее настроение. Или во сне. Ах как она смеялась во сне! Сколько раз я просыпался от этого счастливого смеха, и она просыпалась тоже, и рассказывала мне свой сон, и иногда мы после этого смеялись вместе.

Интересно, что снится ей сейчас — в полуметре от дикобраза?

«Девятка» и бильярд

Угол атаки

С Жанной Яков познакомился как-то до смешного просто. Она вообще всё делала просто. Например, без всякого напряга, но абсолютно вдребезги развенчивала расхожие представления о манекенщицах вообще, о манекенщицах-блондинках в частности и о красивых манекенщицах-блондинках в особенности.

Жанна училась сразу в двух институтах — иняз и что-то там экономическое — и попутно служила моделью при каком-то чрезвычайно крутом московском агентстве. Она приехала в столицу из относительно недалёкого захолустья, но уже скоро знала и любила в тусовке всех, и её тоже все знали и любили. Не знать Жанну было сложно, но простительно; не любить — невозможно.

Улыбчивая и стремительная, она категорически не умела слушать, но располагала к себе моментально: никогда строго не судила, ни на кого не смотрела свысока, умилялась младенцам, подавала старухам и искренне не понимала, от чего бывают войны.

По её съёмной московской хрущёвке носилась на тонких ножках безумная и ласковая, как она сама, собачонка невыговариваемой китайской породы с пятнистым розово-чёрным языком, совершенно лысыми боками, длинными седыми лохмами по хребту и почти такой же длинной родословной. А вскоре этот хохлатый шедевр генной инженерии переселился с хозяйкой на Кутузовский, в квартиру, подаренную одним из ухажёров.

Кроме большой души, маленькой собачки и только что обретённой жилплощади, у Жанны было всепоглощающее желание иметь собственный автомобиль. И она его в конце концов заимела, но хуже от этого стало только Якову.

Как-то так получилось, что в день сбычи Жанниной мечты из всех её знакомых под рукой оказался он один. Она предложила покатать его по городу, и он не стал придумывать отговорок: во-первых, ещё не забыл собственных ощущений от приобретения первой машины, а во-вторых, чего скрывать, было приятно лишний раз побыть в Жаннином обществе, особенно когда она просто светится счастьем.

Его радость была недолгой: оказалось, что водит Жанна чудовищно. Не потому, что пугается встречных или обгоняющих, как это бывает с начинающими, совсем наоборот — она не боялась никого и ничего, её уверенности в себе не было предела. Как её левой руки хватало на то, чтобы одновременно жестикулировать, болтать по телефону, прикуривать и стряхивать пепел, приветственно махать окружающим и вертеть баранку, оставалось за гранью его понимания. Правая рука тоже не бездействовала — ежесекундно щёлкала по кнопкам радиоприёмника, отрываясь от него очень неохотно,