Топографический кретин - Ян Ледер

в больших зеркалах, развешанных по стенам. По огромному ковру — белые на белом, как фарфоровые блюдца по крахмальной скатерти — тут и там набросаны богатые кожаные диваны; все дышит свежестью, включая вышибалу-блондина, облаченного в неожиданно черный костюм.

— Здравствуйте, — сверкнул он зубами цвета снега с молоком. — Вы вдвоем? Бар, сауна?

Сауна? В полдевятого утра? Да нет, милейший, бара достаточно. Пока, во всяком случае. А там посмотрим.

— Прошу, — блондин приглашающе повел рукой, и из-под крахмальной манжеты хищно блеснул широкий браслет белого золота.

Опасливо — не запачкать бы ковер просоленными на весеннем московском тротуаре шузами — мы проследовали в указанном направлении и стали присматриваться к галерее бутылок, выстроившихся над белым баром. Эльдар, оказавшийся у стойки между мною и похожим на кутюрье персонажем с четко оформленной платиновой щетиной, вдруг состроил не характерную для него гримасу и сказал мне на ухо:

— Брателло, мы, похоже, не по адресу.

— Да ладно тебе, нормальная берлога, вон у них тут даже гордон наличествует…

— Пошли, пошли отсюда, старина, — он чуть не силой вытолкнул меня обратно — мимо статного блондина, в высокие белые двери, вниз по гнутой белой лестнице, — и вот мы уже под давешней кокетливой вывеской в переулке у Тверской.

— Ты чего, Эльдар?

— Да там… Понимаешь, это чмо небритое меня за задницу стало пощипывать. А я, дорогой, сегодня не в настроении.

В следующий раз, опять после ночной, наткнувшись на не очень чистый снаружи экскурсионный «икарус», мы решили не рисковать. Переглянулись, прихватили в соседнем ларьке по бутыли балтики-однерки и, забыв о предрассудках, купили билеты по 60 рублей на лицо. Не повеселимся, так подремлем.

Не успели сорвать пробки, как на соседних сиденьях пристроились две юные дамы. Отчасти от скуки, а больше от желания зачем-то произвести впечатление на неожиданных утренних дев, мы взялись приставать к бедной экскурсоводихе с дурацкими вопросами типа "А Иван Грозный за вождение кобылы в нетрезвом виде сразу главу сносил или сначала в лубянские подвалы заточал?" или "А на кой Лужку храм Христа на Бассейне, когда есть уже Спас на Крови?"

Последний идиотизм попал в точку: девушки оказались питерскими. Света и Таня, родные сестры, приехали в Москву развлечься на денек.

Водитель и экскурсовод попались исключительно добросовестные и ни в какую не согласились сократить программу ради двух болванов, у которых к девяти утра, видите ли, кончилось пиво. Поэтому честное стояние в пробках перемежалось с обязательной выгрузкой на Воробьёвых горах и у Шуховской башни, походами в Новодевичий и на Ваганьковское, после которых, наконец, наступила свобода. И с ней взрывная — чтоб не уснуть — смесь свежевыжатых грейпфрутов и лимонов, пешая прогулка по Кузнецкому мосту и вечерние проводы сестренок с Ленинградского вокзала, в результате которых мы с Эльдаром обнаружили себя в ночном экспрессе, мчащемся на север. В одном купе со Светой и Таней.

Отскок. Упор

Переписываясь с новой знакомой, спросил, в какое время можно ей позвонить. Получил ответ: "Я буду доступна до упора".

Обнадеживает.

Утренний кофе со сладостями напротив Казанского собора, и жасминное чаепитие с не пожелтевшими еще фотографиями и гулкой гитарой в Светиной квартире, и снова прогулка, на этот раз быстрым катером по промозглой Неве, и снова экспресс "Красная стрела", но уже обратно, в Москву, где нас с Эльдаром с нетерпением ждала очередная ночь на бессонном посту.

Оказалось, Свету в Питере знает каждая вторая мать: она была известным в городе детским психоаналитиком. По этой причине через год или полтора один оксфордский колледж пригласил ее выступить на семинаре. У Эльдара на тот момент случился очередной роман, а я к тому времени уже переселился в Лондон, так что ночь по дороге в цитадель науки Света провела у меня. Даже не у меня, а в некотором роде со мной: кровать в моей квартире была одна, зато широкая, так что спали мы под общим одеялом, тщательно отвернувшись друг от друга и всеми силами пытаясь не аннексировать зону отчуждения посредине.

Тогда же у меня появился привезенный Светой фоторассказ о нашем случайном питерском приключении со старательными, почти по-детски округлыми подписями. Сотворила его романтичная Таня, младшая Светина сестра.

Я с самого момента знакомства говорил им, что уже и разведен, и почти снова женат, и даже показывал портрет будущей невесты, и сестры восхищались ее фотогеничностью, но я, видимо, был не очень убедителен, потому что потом, когда я их познакомил с ней лично, Таня слегла в больницу с каким-то серьезным расстройством нервной системы.

— Просто некоторые без ума от хвостатых, — грустно Света. Она была хоть и детским, но все-таки психоаналитиком, так что в таких делах, видимо, разбиралась. Эльдара они с сестрой называли Остроглазым, а меня — Хвостатым.

С мужиком в пивоварне мы проговорили часа четыре и разошлись, пожав друг другу руки, но так и не представившись. Это и есть уйти по-английски.

Студент-подводник

Угол атаки

— Ты, Яшка, в зеркало давно смотрелся? — возмущался красавчик Армен. — Что девки в тебе нашли!

— Не суетись, Ара, — отвечал Михеич Ким, ровными, механическими движениями ладони оглаживая свою идеальную, волосок к волоску, причёску цвета воронова крыла. — Хочешь, чтоб и тебя любили, — давай тебе ногу сломаем. Или обрезание сделаем. Русская баба — она существо жалостливое. Генетика, понимать надо!

— Это относится только к физическим недостаткам? — отрывался от «Нового мира» интеллектуал Гусси.

— Да, — отрезал Михеич. — Если бы принимались в расчёт умственные, тебе в донжуанстве не было бы равных.

Яков и сам понимал, что всеобщей любовью пользуется не вполне заслуженно, что отчасти дело в ещё не успевшем забыться эксперименте с монументальной колхозной печкой и облупленной алюминиевой кружкой, доверху наполненной бензином. Что именно поэтому с ним, зелёным первокурсником, не гнушаются здороваться даже старожилы общаги, а уж девушки и вовсе обхаживают как родного.

Своей внезапной известностью он теперь напоминал себе своего отца, любая прогулка с которым по улицам родного города превращалась в череду рукопожатий.

— Кто это? — интересовался маленький Яша после обмена любезностями с тридцать восьмым или тридцать девятым прохожим подряд.

— Спроси что-нибудь полегче, — тихо отвечал папа, а сам в это время уже улыбался следующему встречному, тянущему к нему правую руку.

Похожая ситуация случилась и с самим Яковом через пару недель после возвращения из таёжно-картофельной глуши. Он шёл по коридору общаги, ещё не решив, куда заглянуть для начала — в учебку или в туалет, — и тут ему в рукав мёртвой хваткой впилась какая-то расхристанная девица. Неприбранное лицо было Якову