Камо - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

class="p1">Как хорошо я понимал Камо! Свободолюбивая душа его жаждала воли… Невиданные мучения в период изоляции родили в нем неугасимое желание быть всегда среди друзей. Это стало для него настоятельной необходимостью, неукротимой потребностью.

…Впервые его попытка нападения на денежную почту на участке Коджоры — Манглпс прошла неудачно. И Камо, доныне не знавший неудачи, был заметно огорчен…

— Покажи руки, — потребовал я.

— Что тебе до моих рук?

— Матушка Аничка рассказывала, что, прыгнув со скалы, ты сильно поранил руки о щебень и потерял много крови.

Он протягивает свои широкие, мозолистые ладони. Кожа рук покрыта рубцами, похожими на глубокие следы оспы.

— Да, — говорит, — упал на обе лапы, как кошка, сброшенная с крыши.

Мы оба смеемся.

— Эх ты, глупый, — с дружеским укором говорю я, — не довольно ли с тебя? Когда прекратишь?

— Я смазываю колесо революции, убыстряю его вращение, ускоряю наступление революции, — наседая на меня, горячился Камо.

— Индивидуальными вылазками революции не ускоришь!

— Не хотелось бы тебе в феврале — марте съесть свежий огурец из теплицы? Или ты считаешь, что надо обязательно дождаться летнего с грядки?

— При чем тут огурцы, Камо?

— Вот как раз то, что я делаю, — это и есть ранние огурцы. Я хочу ускорить наступление революции.

Убедить столь упорного в своих убеждениях Камо в том, что-де «всякому овощу свое время», было невозможно. И если из уважения не хочешь раздражать и сердить его, то лучше молчи. Так поступали мы, все беспредельно любящие его товарищи. Обаяние Камо было в оригинальности его мышления, в его самобытности».

22

Экстренное сообщение:

«Совершенно секретно

ДИРЕКТОРУ ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ

(по особому отделу).

В дополнение к № 12548 имею честь донести Вашему превосходительству, что 8-го сего ноября на спектакле в театре тифлисского грузинского дворянства, устроенном социал-демократами в пользу высылаемого административным порядком Буду Мдивани, присутствовал разыскиваемый Семен Аршаков Тер-Петросов, в организации — Камо. Он со многими здоровался, но ходил преимущественно один. По сведениям агентуры, Камо сказал члену большевистского руководящего кружка Тавдишвили, что он в театре не был уже в течение 12 лет.

Сведения эти заслуживают доверия. Направив агентуру на выяснение местопребывания Тер-Петросова, я приказал начальнику охранного отделения для этой же цели усилить наружное наблюдение за старыми связями этого лица. Кроме того, ныне тифлисский полицеймейстер ведет наблюдение за установленной им женщиной, покупавшей в аптеке для нападавших на транспорт, следовавший по Коджорскому шоссе, перевязочные средства, а также за конспиративной квартирой; причем есть основания предполагать, что в сферу этого наблюдения вошел Тер-Петросов.

Полковник Пастрюлин».

Еще дополнительное сообщение:

«Камо находится в Тифлисе. Его видели на Солдатском базаре с его старым знакомым Георгием Азнауровым и на Верийском спуске. Он часто переодевается и был раз в черной накидке.

По предъявлении фотографической карточки Семена Тер-Петросова агентура признала, что изображенная на карточке личность является именно тем Камо, который 8 ноября присутствовал на спектакле в театре грузинского дворянства».

Не так уж чтобы день за днем испытывал Камо судьбу, безвыездно оставаясь в Тифлисе. Полностью неприемлемы для него лишь советы оставить Кавказ на длительное время — перебраться подальше в Россию, еще лучше — в эмиграцию. А на короткие сроки в Петербург, в Москву, на Дон ездит охотно, с немалой пользой для заново создаваемых им нелегальных типографий. В пути как в пути — расстояния неблизкие — всякое бывает. От Москвы до Новочеркасска приходится изображать бойкого коммивояжера, демонстрировать образцы мануфактуры, галантереи. В Ростове взяться за обязанности носильщика — форменную рубаху, фартук и бляху припас заблаговременно, чуть ли не в Петербурге…

Своим чередом сыплются, сыплются рапорты филеров, доносы провокаторов. Тем более что нынешний директор департамента полиции Белецкий в отличие от своего прижимистого предшественника Трусевича денег не жалеет. Штатным сотрудникам и доброхотам сыска оплата завидная, конверт каждую неделю.

Развязка уже в новом, девятьсот тринадцатом году. В плотных сумерках десятого января у «Северных нумеров» в Тифлисе. Полицейский надзиратель Шульц едва дотерпел, покуда князь Константин Микеладзе, закончив беседу, распрощался, отошел в сторонку. В ту же минуту чины и агенты набрасываются, скручивают, увозят. Обоих сразу — Камо и того, кто по паспорту болгарский подданный Никола Христов Трайчев. Гиго, стало быть.

Дальше все, в сущности, формальности. Особенно девятого февраля, когда закованного в кандалы и наручники Камо на фаэтоне под конным конвоем — почти таким, как у самого наместника, — доставляют в уголовное отделение окружного суда. На предмет «освидетельствования умственного состояния». Играть в сумасшедшего слишком бессмысленно, ответы поэтому небрежны, резки, не без издевки. «Откуда вы прибыли? — Оттуда, из полиции. — А как вы попали в полицию? — Сказали «стой!», «руки вверх!» — и взяли. — Не принадлежали ли вы к какой-нибудь партии? — Я революционер. — Чем вы занимаетесь? — Путешествую… — Не помните ли вы, что вы распилили себе кандалы на ногах? — Я не помню и помнить все невозможно. — Так вы и не помните, что раньше содержались в больнице? — Совершенно не помню… — Вы говорите по-итальянски? — Знаю по-итальянски… — Какой теперь месяц? — Какой месяц не знаю. Посадили в такую камеру, что ни дня, ни месяца человек знать не может…»

Всей процедуры меньше чем на час. «Смешанное присутствие согласно заключению прокурора постановило: признать, что обвиняемый Семен Аршаков Тер-Петросов в настоящее время не страдает расстройством умственных способностей».

Доставив Камо назад в Метехи, его помещают в одиночку на этаже приговоренных к смерти. «Особый надзор, особый режим был установлен для него, — описывает Котэ Цинцадзе. — Волею судеб я раньше его очутился в Метехах, в камере под ним. Дни его были сочтены. Дней через десять или через две недели его должны были казнить. Спасения как будто ждать неоткуда. И я, и он это чувствовали. Нужно было списаться с ним, подумать. Может быть, удастся опять сбежать и еще один раз посмеяться над смертью?

Списаться было нелегко. Десятки глаз смотрели за всякой передачей. Наконец я решил рискнуть. Склонил на нашу сторону уголовного, который раздавал по вечерам керосиновые лампы. Уговорил его отнести Камо мою лампу и сказать, что я прислал свою хорошую лампу. В колпаке лампы лежало письмо. Я знал, что Камо поймет — лампа прислана неспроста. Действительно, он понял, передал ответ, дословно следующий: «Я нашел письмо. Со смертью я примирился. Совершенно спокоен. На моей могиле давно бы могла вырасти трава вышиною в три сажени. Нельзя же все время увиливать от смерти. Когда-нибудь да нужно умереть. Но все-таки попытка — не пытка. Постарайся что-нибудь придумать. Может, еще раз посмеемся над врагами. Я скован и не могу ничего предпринять.