Ангелы Ойкумены - Генри Олди

Герцог:

Отличный образ! Вы случайно…

Секретарь:

Да!Поклонник я сеньора Федерико,И сам себе шепчу порою: «Ври-ка!Изящней ври! Изысканнее ври!»И сразу все сжимается внутри,И я уж не чиновник, а поэт,И я…

Герцог:

Так вы сейчас соврали?

Секретарь:

Нет!Мой принц, пусть враг вонзит в меня ножи,Когда я вам скажу хоть слово лжи!

Герцог:

Похвально!Значит, воинства равны,Коль не глядеть с моральной стороны.Я – идеал, а враг мой – плут и враль,Такая вот расхожая моральГотова, лишь заполучив реал,Лечь под любой настырный идеал.При равных силах будет равным спор…А кто у нас в союзниках?

Секретарь:

Сеньор!За нас взвод академиков горой,С Хиззаца политический герой,Полк репортеров, блиц-канал вестей,Продюсер «Ойкумены новостей»,Филологов четырнадцать колонн,Ведущих телешоу батальон,Еще правозащитников орда,Не знающих пощады и стыда,Сто либералов с десяти планет,Шесть демонстраций плюс один пикет,Петиция в защиту – сущий бред,Но два мильярда «да» и сотня «нет»!С такой армадой мы уже, вот-вот,Дорога нас ведет…

Герцог:

(удрученно)

На эшафот!

Глава шестая

Господи, пошли мне врага!

– Добрый день! Луис Пераль – это вы?

– К вашим услугам, сеньорита! – из кресла, запахивая домашний халат, с некоторым усилием поднялся седой, кучерявый как барашек, мужчина. – Приказывайте! Достать звезду с неба? Нырнуть за черной жемчужиной?

– Н-нет, – Джессика опешила от такого напора. – Не надо…

– Я хотела доложить, – буркнула служанка, топчась за спиной гостьи. – Да разве за ней угонишься, оглашенной? В мои-то годы…

От служанки густо несло едой. Рукава ее были закатаны по локоть, обнажая пышную, но мускулистую плоть. Повариха, сообразила Джессика. Шеф-повариха. Почему она открыла мне двери? Больше некому, что ли?

– Матушка Бланка, – представил шеф-повариху дон Луис. Это было странно: хозяин дома представляет одну из челяди. – Мой ангел-хранитель. Когда бы не она, я давно бы дремал под сенью кладбищенских ив. Что же до скромного имени вашего покорного слуги, так оно вам известно, сеньорита…

Он замолчал, улыбаясь.

Дон Луис ничем не напоминал сына. Если поза Диего, какую бы из поз маэстро ни принял, всегда говорила Джессике: «Опасность!» – язык тела его отца ясней ясного утверждал: «Безобидность!» В этом крылось свое обаяние, действующее на манер транквилизатора. Наверное, поэтому Джессика не сразу поняла, что говорит ей пауза, взятая Пералем-старшим. Великий Космос! Он держал паузу лучше, чем Эзра Дахан в молодости держал шпагу.

– Штильнер, – спохватилась Джессика. – Моя фамилия Штильнер. Для вас – Джессика. Я к вам не просто так, я ученица!

– Моя? – удивился дон Луис.

– Нет, вашего сына! Дон Диего… Маэстро готовил меня к турниру!

– Вижу.

– Как? Вы тоже умеете определять по общей моторике?

– Бог миловал, сеньорита. Иначе я никогда не рискнул бы объясниться в любви некоторым сеньорам, в том числе замужним. А так, знаете ли, объяснялся, и с успехом…

Унилингва дона Луиса была безукоризненна. Слово цеплялось за слово, вторые планы, дразня, маячили за очевидным. Он ведет беседу, сообразила Джессика, как я веду поединок. Нет, он это делает гораздо лучше.

– Мой сын, – объяснил дон Луис, щелкнув пальцами, – не слишком любит, когда его зовут доном Диего. Судя по интонациям вашей речи, сеньорита Штильнер, вы знакомы с этой его привычкой. Извините старика! Мне следовало бы сказать не «вижу», а «слышу». Я, к сожалению, косноязычен. И – позор! – я до сих пор не предложил вам сесть. Снимайте ваш рюкзак! Что у вас там, если не секрет?

– Кобра, – честно ответила Джессика.

Позади раздался грохот. Джессика обернулась, уверенная, что матушка Бланка уже лежит в обмороке. Но нет, матушка Бланка неслась вниз по лестнице с завидной резвостью – только пятки сверкали.

– Кобра? – заинтересовался дон Луис. – Настоящая?

– Да.

– Живая?

– Надеюсь, что живая.

– Не соблаговолит ли донья кобра познакомиться с престарелым комедиографом? Я уже не в том возрасте, когда обижают змей…

Джессика не сдержалась, хихикнула. Дон Луис умудрился сказать очень многое, не сказав, по сути, ничего. Они похожи, думала внучка банкира Шармаля, снимая рюкзак и откидывая клапан. Они с сыном очень похожи, а я дура. Отец беседует, как сын дерется. Ты еще думаешь, что жива, а ты погибла, и он прячет клинок в ножны.

– Юдифь, выходи!

– Выползай, – уточнил дон Луис, чуткий к нюансам.

Юдифь выползла. Приподняв голову на метр от пола, кобра уставилась на драматурга. Мелькнул быстрый, раздвоенный на конце язычок. Раздуть капюшон Юдифь не пожелала, демонстрируя то ли дружелюбие, то ли безразличие. Дон Луис, кряхтя, присел напротив кобры на корточки, сравнявшись с Юдифью ростом, и тоже показал рептилии язык. На этом безмолвный диалог завершился: Юдифь уползла в угол, где задремала, свернув кольца, а дон Луис выпрямился, жестами сетуя на проклятые годы.

У него были очень выразительные жесты.

– Вы совсем не боитесь? – спросила Джессика.

– Моя милая сеньорита, – в тоне драматурга произошли неуловимые изменения. Будь он фехтовальщиком, Джессика сказала бы, что дон Луис резко сократил дистанцию. – Я, конечно, дикий варвар с дикой планеты. Но я еще и доктор философии. Я закончил гуманитарный университет на Тишри. Девять лет я вертел Ойкумену, извиняюсь, на пальце, как эстрадный танцор вертит шляпу. Да и позже я не всю жизнь сиднем просидел в Эскалоне. Ваша змея – модификантка, иначе вы бы ни за что не выпустили ее из рюкзака. Телохранитель? Клапан, полагаю, свободно открывается изнутри. Кобра вольна в передвижениях, рюкзак – фикция, средство перемещения…

– Туше́, – рассмеялась Джессика.

И дон Луис кивнул, соглашаясь.

– Вот! Вот я тебе, зараза!..

В гостиную ворвалась матушка Бланка. Она размахивала тесаком для шинковки овощей, рискуя отсечь Джессике уши, а дону Луису – нос. До кобры матушка Бланка не добралась: на ней повисли двое. Джессика отбирала тесак, не слишком преуспев в этом деле. Дон Луис разразился целым монологом. Задыхаясь от усилий, он втолковывал разъяренной матушке, что защита хозяина дома – долг всякого верного слуги, и он крайне признателен своему доброму ангелу, но кобра безопасна, мила и приветлива, и да, ее нельзя рубить на ломтики, и нет, из нее не выйдет супа, и жаркого с розмарином, и начинить ее шкуру мукой со смальцем тоже, к сожалению, не получится…