Ангелы Ойкумены - Генри Олди

Фляжка вернулась в карман, Яффе застыл в прежней позе, глядя на лед, подтаявший у берега.

– Еще не знаю, – Штильнер пожал плечами. – Что дальше?

– Дело не в сеньоре Перале, и даже не в Джессике Штильнер. Дело в вас, профессор.

– Во мне?

– Вы беспокоитесь о своей дочери?

– Разумеется!

– И вы не остановили ее? В Эскалоне – война. Не знаю, что там понадобилось господину Пшедерецкому, но война есть война. Подобный экстрим-туризм чреват последствиями. Я хочу, чтобы вы, как и сеньор Пераль, целиком сосредоточились на эксперименте.

– Я сосредоточен.

– Вы переживаете за дочь. Это отвлекает.

– Что вы предлагаете?

– Хотите, я ее верну? У меня есть такие возможности. На Китту, Хиззац, куда скажете. На Сечень не надо: здесь Пераль, ему это помешает. Все будет выглядеть, как цепь случайностей. У Джессики не останется выбора.

– Вы любите своих детей? – вдруг спросил Штильнер. – Вы, гематры?

Яффе долго молчал. Статуя статуей, но кажется, вопрос профессора зацепил в аламе некую больную струну, ударил под дых. Впрочем, пауза могла быть и результатом сложного расчета.

– Не ваше дело, – наконец ответил алам. – Не ваше с вероятностью девяносто два процента ровно. Но я отвечу: да, любим. Вы имели возможность убедиться в этом лично.

– Нет, не имел. Эмилия умерла родами.

– Мои соболезнования. Я не хотел задеть вас.

– Я тоже. Итак, мы оба любим своих детей: как умеем. Не знаю, что включает в себя ваша любовь… Но я никогда не соглашусь управлять Джессикой, словно марионеткой. Когда они с Давидом получали паспорта, я был уверен, что мои дети возьмут фамилию матери. Верней, деда. Шармаль – это пропуск в высшие сферы. Не фамилия – платиновая безлимитная кредитка. И что? Они записались Штильнерами. Не останется выбора, да? Извините, я отказываюсь от вашего предложения. Давайте сменим тему, а?

Яффе шагнул ближе:

– Эффект взаимообмена у коллантариев, – произнес он тем же тоном, каким предлагал вернуть Джессику. – Наблюдались ли такие эффекты в обычных коллантах? Или только в пассажирских? Или это – уникальный случай, как и все, что связано с коллантом Пробуса, и причиной всему – воздействие флуктуации?

Штильнер в упор смотрел на гематра. Сейчас профессор был очень похож на самого Яффе, когда аламу задали вопрос про любовь и детей.

– Вы, профессор, при участии флуктуации добились того, что у ваших детей смешались генетические расовые свойства обоих родителей. Теперь представим себе включение флуктуации в коллант, как полноценного коллантария. Какие эффекты возможны при таком раскладе? У вас есть гипотезы? Предположения?

Сломав ветку пополам, профессор бросил обломки в мангал.

– Нет, – вздохнул он. – Лучше вернемся к теме отцов и детей. Тем более, что мы от нее и не уходили. Я добился, свойства родителей смешались… Вы читали «Руководство к сочинению комедий» Пераля-старшего? Я прочел, этой ночью. Известно ли вам, что комедия должна преследовать следующие цели: подражать поступкам людей, рисовать нравы общества и нравиться зрителю. Последнее особенно важно! Комедия обязана пробуждать воображение зрителя остроумными выходками, а также возбуждать его волнение изображением страстей.

– Обязана, – повторил Яффе. – Должна. Такой деловой подход к искусству обязательно даст результаты. Теперь я не удивляюсь популярности Луиса Пераля. Хотелось бы, чтобы и сын драматурга взял на вооружение эти два слова: должен и обязан. Тогда мы гораздо быстрее добьемся положительного результата.

Штильнер улыбнулся:

– Вряд ли. Весь трактат Луиса Пераля посвящен правилам. Это разумные, четко выстроенные, обоснованные правила. В особенности мне понравился призыв смешивать в одной пьесе трагическое и комическое, а также концепция мнимо счастливых финалов. Представляете? Мнимо счастливых! Но в финале «Руководства…», словно в насмешку над добросовестным учеником, Пераль-старший пишет следующее…

И профессор озвучил цитату под аккомпанемент вороньего грая:

– А я себя на всю страну ославил тем, что писал комедии без правил!

– Билеты, – ответил мар Яффе. В беседе с профессором гематр усматривал какую-то особую, сложноорганизованную логику, малодоступную прочим людям. Впрочем, судя по предыдущим репликам, Штильнер не уступал ему в нарочитой алогичности разговора. – Билеты на Хиззац для вас и для меня. Я уже заказал их. Отель тоже забронирован, не беспокойтесь. Мы, конечно, могли бы воспользоваться услугами пассажирского колланта, но я решил отказаться от этого варианта.

– Шутите?

– Ничуть. Я рассматривал вариант своего присутствия в колланте Пробуса, как наблюдателя и аналитика, и вашего, как консультанта. Если угодно, играющего тренера. И вместе, и порознь, самым тщательным образом.

– И что?

– Я пришел к выводу, что это нецелесообразно.

Задрав голову, профессор Штильнер уставился в небо. Бледное, жиденькое небо накануне весны. Нецелесообразно, подумал профессор. Жаль. Я хотел просить его об этом, но теперь не стану.

– Спасибо за лекарство, – сказал он.

Секретарь:

(докладывает)

Три тысячи храбрейших храбрецов,И всяк горой стоит за Федерико!

Герцог:

(озабоченно)

А что маркиз? Каков его отряд?

Секретарь:

Три тысячи подлейших подлецов,И каждый рот уже раскрыл для крика!Едва в мерзавца влепим мы заряд,А шпагою добавим, вне сомнений,Он завопит от ярких впечатлений,Чтоб замолчать навеки…

Герцог:

Очень радТакому боевитому настрою.А что же наши воины?

Секретарь:

Не скрою,Их рты нередко изрыгают брань,Но эта брань бесчестит вражью дрянь,А значит, все ругательства – молитвы,Звучащие в канун великой битвы!

Герцог:

Пожалуй, и маркизовы орлыДля нас немало припасли хулы…

Секретарь:

(с пренебрежением)

О, их хула – весенний теплый дождь!Ты от врага лихих проклятий ждешь,Ты жаждешь брани искренней и длинной,Но если враг – дикарь и сумасброд,Он грязной чушью наполняет рот,Как рыночный дурак – размокшей глиной,И пусть наш враг ретив, свиреп и зол,Он сплюнет грязь себе же на камзол!

Герцог:

Отличный образ! Вы случайно…

Секретарь:

Да!Поклонник я сеньора Федерико,И сам себе шепчу порою: «Ври-ка!Изящней ври! Изысканнее ври!»И сразу все сжимается внутри,И я уж не чиновник, а поэт,И я…

Герцог: