Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Судя по приветливой улыбке советника, его эта отсрочка устраивала, он на нее даже рассчитывал.

— Но работа над конспектом книги означает ограничение постоянных заработков, придется отказаться от всех заказанных мне статей, возможно, даже оскорбив при этом своим поведением моих друзей в министерстве…

— Дорогой господин Джай Мотал, я прекрасно вас понимаю, — сказал Тереи деловито, — вот почему мы были бы готовы выплатить вам скромный аванс, поскольку речь идет о нескольких страницах плана вашего будущего произведения, которое мы сможем оплачивать по мере того, как оно будет продвигаться. Ну, предположим… — Тереи видел голодный взгляд индийца, его глаза, казалось, пожирали советника сквозь очки с жирными следами от пальцев. Мотал, двигал губами, как собака, у которой под носом трясут аппетитным куском, он возбуждал жалость, — тридцать рупий, ну, пятьдесят…

Однако индиец был хорошим игроком, он проглотил неожиданное обещание аванса, не дрогнув. Джай Мотал видел перспективу месяцев, как анфиладу хорошо освещенных комнат, где за каждым порогом его ждет рука, готовая отсчитать несколько банкнот, детская радость смешивалась с расчетливостью и ленивым спокойствием, которое велело сначала брать, а только потом решать, как выкрутиться из обязательств.

Тереи не допустил новой тирады, а вынул бумажник и отсчитал деньги, попросив предварительно расписку. Эти простые операции облегчили окончание беседы. В холле Джай Мотал многословно благодарил за понимание его самых лучших намерений и поддержку. Иштван стоял, хмуро глядя на индийца и мечтая лишь о том, чтобы пинком под зад выбросить его из посольства в горячее сияние дня.

В кабинет он уже не вернулся, а позвонил снизу, чтобы предупредить секретаря о предстоящей встрече в городе и о своем уходе. — Надолго? — спросил Ференц.

Ему хотелось крикнуть: навсегда — но он удержался и сказал, что через час вернется или предупредит по телефону, если встреча затянется.

Садясь в машину, Иштван взглянул на часы; и десяти минут не прошло от звонка повара, значит, ему только показалось, что время тянется невыносимо медленно.

Когда «остин» затормозил перед калиткой, чокидар в полотняной шляпе с обвисшими полями встал по стойке смирно, сжав колени, исчерченные розовыми шрамами, и стукнул о сухую, растрескавшуюся землю бамбуковой палкой. Грозно шевеля лихо подкрученными усами, он доложил:

— Миледи в доме…

Не успел Тереи приподнять вьющиеся растения, перед ним, как привидение, появился повар, который дежурил у двери, он шепнул:

— Миледи пьет чай.

Они передавали его из рук в руки, давая сигнал как сообщники, оба доклада звучали почти по-разбойничьи: мы ее держим. Иштван успел заметить, что повар оценил значение визита, он был в целой рубашке, сияющей безукоризненной белизной.

— Останется ли госпожа на обед? Может, купить что-нибудь хорошее?

— Не знаю. Но лучше всего купи. Сколько тебе дать?

— Ничего, сааб. Я возьму из своих и принесу счет… — он смотрел с умилением, с каким мать глядит на единственного сына, который только что разбил вазу. — Это настоящая леди…

Увидев входящего, Маргит встала и протянула к нему обе руки. В ней была чарующая простота и свежесть. Ему нравилось скромное платье с рисунком цвета киновари, Тереи помнил, что материал они вместе выбирали под арками Коннахт-Плейс, манили золотистая кожа и тяжелые пряди волос, которые так легко можно было — уложить. Ее голубые глаза осветило неожиданное сияние, казалось, губы просят поцелуя. Иштван обнял ее, легонько покачал в объятиях, лаская губами. Она прижалась виском к его щеке, прильнула всем телом.

— Ох, Иштван, как ужасно давно я тебя не видела, — жаловалась она, ласково ухватив зубами кончик его уха. — Когда профессор сказал, что едет в Дели, я просила, надоедала, Конноли, молодчина, обещал меня заменить.

Они сели рядом, Маргит крепко держала его руку, словно боялась потерять ее. Потом рассказала о приезде комиссии ЮНЕСКО, которую ей надо встречать завтра в аэропорту. Собственно говоря, вся программа ограничивалась официальными мероприятиями, на которых ей следовало появиться, обозначить свое присутствие, предложить сопровождать гостей, а потом можно было исчезнуть, пока на нее еще не распространилось местное гостеприимство, обряд осмотра города, уже предусмотренный хозяевами. Одно было ясно, у нее будет свободной вторая половина дня и ночь, о чем Маргит говорила открыто как о вопросе, одинаково их обоих интересующем.

— Останешься у меня, — сказал он, глядя ей в глаза, их радужная оболочка напоминала леденцы, Иштван помнил скрежет белого совка в стеклянной банке, когда лавочник их набирал, он тогда смотрел с грустью, как леденцы падают на тарелку весов, их всегда было мало в кульке, свернутом из оторванного куска газеты.

— Благоразумно ли это?

— Жаль, что мы не индусы, можно было бы все свалить на предназначение. Я хочу, чтобы ты осталась.

— И я. Видишь, я прямо сюда и приехала. Только чтобы у тебя не было неприятностей в посольстве… Разве такое можно скрыть?

— Насколько я знаю Индию, вряд ли. В связи с этим необходимо, чтобы они освоились с твоим присутствием у меня, надо снять привкус тайны. Просто ты будешь здесь как у себя дома. И так все должно быть и дальше.

— Ты не отдаешь себе отчета в том, что ты сказал. Ведь у тебя есть жена, хотя она и далеко, но все, же существует. Твои посольские доброжелатели донесут. И начнутся неприятности.

— Так что ты советуешь сделать?

— Ты ни в чем не должен менять своих занятий. Я могу подождать здесь или приеду, когда стемнеет. Слугам можно заплатить за молчание… Их расположение легко завоевать.

— Признайся, ты это уже сделала? Повар назвал тебя настоящей леди.

— Я дала ему две рупии за то, что он внес чемодан.

— А чокидар получил за то, что открыл калитку? Теперь я все понимаю. Ты вошла сюда, как принцесса.

— Разве я плохо поступила? Их так легко сделать счастливыми. Я хотела, чтобы и они разделили мою радость.

Он восхищенно смотрел на нее: прямой нос, легкий полукруг бровей, потемневшие веки. Как же он ее любил!

— Не спи, — Маргит потянула его за руки, сжав их пальцами.

— Нет, — он потряс головой, — я думал, как их заставить молчать, пожалуй, слуг следует немного припугнуть, чтобы они следили друг за другом.

— Неужели это поможет? Мы начинаем войну, и рассчитывать можем только на себя.

Он улавливал легкий запах платья, нагретой солнцем материи — солнечные лучи врывались через окно белым металлическим блеском, чувствовал теплоту бедра Маргит, по его коже пробегали мурашки.

— Не хочется ли тебе на минуту, ну, хотя на минуточку лечь со мной?

— Хочется, — ответила она с радостной готовностью, которая ее просто переполняла, — Но стоит ли на минуту?

Иштван засмеялся, счастливый, помогая ей сзади расстегивать пуговицы на платье.

— Ты бы хоть дверь закрыл… Ведь еще день, — попросила Маргит, прижимаясь к нему.

— Сюда никто не войдет, — бормотал Иштван, погрузив губы в ложбинку между ее грудями.

Тереи видел перед собой ее широко открытые глаза, полные восторга и желания.

Когда они отдыхали, слушая двойное эхо свистульки продавца игрушек и крики идущей за ним детворы, возвращалась тишина, которую только нарушал голос продавца мороженого, расхваливающего свой товар:

— Замороженный крем, очень хороший сладкий, как мед, ванильный, фисташковый…

Сторож грозил палкой и хриплыми криками отгонял мальчишек от автомобиля, а сквозь стрекот цикад время от времени доносился плеск воды из открытого пожарного крана, похоже, садовник пытался освежить поникшие от жары молодые банановые пальмы.

Они чувствовали себя удовлетворенными. Спешить было некуда, их даже не тянуло друг к другу, они знали, что в любой момент их тела готовы снова к сближению.

— Мне было хорошо, — сказала она сонно, положив на него колено и лениво поглаживая стопу. Телефон звонил долго, но никто не поднял трубки. Все, чего они желали, было в них. Мир отдалялся мягкими звуками, которые проникали сквозь стены дома и гасли, чтобы через мгновение снова напомнить о себе. Маргит еще причесывалась, когда он вышел в столовую и увидел разложенные столовые приборы, чайничек с чаем, обвязанный полотенцем, и свежий букет: желтые и ржаво-коричневые цветы львиного зева.

В кухне было пусто, он увидел слуг через окно, они сидели на корточках, в тени, опираясь о стену, и развлекались, бросая нож. Старый солдат, чокидар, попадал в спичечный коробок, лежащий в нескольких шагах от них на вытоптанной тропинке. Он и увидел Тереи в окне и дал знак повару, который тут же прибежал, обиженный.

— Почему сааб мне не позвонил, — жаловался Перейра, — я ждал… Но все и так приготовлено к чаю. Звонил художник, Рам Канвал, спрашивал, не приедет ли сааб к нему… Я не знал, что ответить, он заупрямился, сказал, что будет ждать на углу улицы, его дом не так легко найти.