Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Они сидели в тени, быстро превращающейся в сумерки, так близко, что их руки теперь могли свободно касаться, ласкать друг друга, переплетаться, но Маргит и Иштван не шевелились. Если бы рядом находился свидетель, это могло бы случиться скорее — из дерзости, упрямства, просто для того, чтобы подчеркнуть близость, хотя ничего еще не произошло.

Над деревьями висела голубеющая пыль, и волосы Маргит стали почти черными. Далеко за воротами с кошачьим мяуканьем несмазанных осей катились толстые, не окованные колеса тонг, запряженных волами, их белая шерсть фиолетово поблескивала. Я должен буду это запомнить — в голове у Иштвана звучала спокойная мелодия, — оставить в памяти запах сухих листьев, пыли и навоза, голоса, певучая перекличка возниц, сидящих на корточках, на дышлах в огромных тюрбанах, качающихся, как увядшие маки. Свет немногочисленных фонарей еще не резал глаз желтые размазанные пятна между деревьями свидетельствовали о наступающей ночи. Подул ветерок, приносящий облегчение. Еще мгновение, и на землю падет внезапная субтропическая темнота. Маргит тоже смотрела на Агру, город, ставший совсем другим в свете гирлянд разноцветных лампочек, вечерней иллюминации предназначенной для привлечения туристов к маленьким лавкам, заполненным поделками из слоновой кости, сандалового дерева и вышивками, кружевами, батистовыми платочками с мережками тонкими, как иней, которого здесь никогда не видели.

Тереи украдкой поглядывал на ее шею, чистый профиль, полураскрытые и набухшие от жары губы. Девушка смотрела долго, не моргая, словно обеспокоенная быстрым приходом ночи. В этой своей спокойной задумчивости она казалась ему необыкновенно прекрасной. Иштван хотел обладать ею, чувствовать тяжесть ее головы в ладонях и льющиеся между пальцами волосы, похожие на медные струи. Как было бы хорошо наклониться над ее губами и не целовать, а чувствовать близкое дыхание, продлить мгновение близости. И она тоже не спешила, тишина уходящего дня соединялась с их спокойной уверенностью в том, что они уже принадлежат Друг Другу или это скоро случится, и не волей предназначения, какой-то там судьбы, что лишило бы их бунтарской радости — ведь они сами выбрали друг друга и сами принесут себя друг другу в дар, поскольку этого действительно хотят.

— О чем ты думаешь? Мне показалось, что ты от меня куда-то ушел, что ты далеко.

Он машинально хотел возразить, взять ее за руку, накрыть ладонью, шепча — «думаю о тебе», но все, же сказал правду, пораженный ее интуицией.

— Я вспомнил одну такую ночь из детства.

— Неужели все, что есть и будет между нами, уже тебе что-то напоминает? А я так хотела, чтобы мы… Видишь ли, ты стал для меня целым миром, еще неоткрытым. Я завидую тем, кто был с тобой, когда ты делал первые шаги, девушке, которую ты первый раз целовал, друзьям, которым ты рассказывал, кем хочешь быть, только еще создавая себя… Я завидую даже собакам, которые бегали у твоих ног, клали морду на колени, заглядывали в глаза внимательным, разумным взглядом. Если ты думаешь, что я сумасшедшая, то не ошибаешься: я сумасшедшая, сумасшедшая, — повторяла она в упоении все громче и громче, словно сама себя в этом убеждая. — Ты должен мне говорить обо всем, чтобы я могла вернуть себе то, что я в тебе не знала, рассказывай о родителях, о своей стране, о книгах, которые ты любил, о снах… Когда я о тебе думала, мне пришлось себе все время отвечать: не знаю, не видела я какую радость мне доставляло маленькое слово «еще», я чувствовала себя девочкой перед закрытыми дверями комнаты, в которой готовят приятные сюрпризы. Я говорила себе: он  мне расскажет, введет в свою жизнь, сколько радости и открытий ждет меня…

Он молчал, глубоко дыша, машинально наблюдая за брачными танцами светлячков в наполовину высохшем бассейне и звездами на близком небе, которые, казалось, летели к земле, потому что они становились огромными в наполненных слезами зрачках.

— Скажи, о чем ты думал, — просила она, — я хочу сопутствовать тебе и в том, что было только твоим.

— Неужели ты за этим меня сюда и привела?

— Я хотела быть с тобой, только с тобой. Сейчас будет dinner и слуги уйдут, гости рассядутся за столиками, и тогда мы сможем пройти незамеченными. Все гостиничное крыло стоит пустое, ремонтируют после окончания сезона. Мне удалось остаться. Обошлось без переезда, они покрасили номер, когда я ездила в деревню… Нам надо подождать.

Его удивила двойственность ее мышления, разумная расчетливость, стремление избежать риска, попытка приспособиться к местным обычаям и этот неожиданный взрыв концентрированных чувств, хищной ненасытности, желания владеть им вместе со всем прошлым, поскольку будущее она, по-видимому, заранее считала своим.

— Скоро пойдем, — шепнула она, радуясь нетерпению, с каким он этого ждал, во всяком случае, она так поняла смысл его вопроса. Маргит вытянула руку и положила ему на висок, обрисовала кончиками пальцев край уха, он даже задрожал от желания. Девушка нагнулась, стукнулись друг о друга рамы шезлонгов, она хотела что-то сказать или поцеловать его, но тут невдалеке раздался хруст гравия, двое мужчин вышли из-за угла здания и подошли к краю бассейна, громко загудели плиты дорожки. Мужчины постояли какое-то время, глядя на игры светлячков. Один из них бросил сигарету, которая красным угольком, нарушив густеющую тьму, описала полукруг и погасла, второй дважды пнул гравий, уничтожив отражение звезд. Они, похоже, говорили по-итальянски, здесь, в Индии это для Иштвана звучало знакомо, хотя и непонятно. Постояв, мужчины не спеша ушли, так и не заметив их присутствия. Пальцы, которые ему Маргит положила на губы, он легонько, придержал зубами, уткнулся лицом в ее ладонь, уловив слабый запах лекарств, никотина и ее тела.

Иштван привлек ее к себе, начал жадно целовать. Девушка не сопротивлялась, он уткнул лицо в ее плечо, прижался щекой к шее. Вбирая ее в себя с каждым вздохом, он наслаждался запахом кожи, которая тут же влажнела, льнула к нему, и граница между их телами исчезала, смешивалось дыхание, глубоко открывались губы, сплетались языки.

По погруженному во мрак парку, испещренному пульсирующими огоньками, прокатился звон гонга, он вибрировал на жесткой ноте, раздражал. Неожиданно Маргит уперлась ладонями в грудь Иштвана, с трудом освободилась из его объятий. — Пусти, прошу тебя.

Он неохотно повиновался. Молодые люди лежали рядом, как пловцы, которых вынесло на омываемую волнами мель, они знали, что скоро ее затопит прилив, и перед ними ночь, долгие, прекрасные, как сама жизнь, сближения, привыкание и окончательное слияние. Их ждет ночь, теплая и густая, как черный пух, в котором они будут скрыты до рассвета, похожего на серебряное зеркале, наполненное светом, красками и птичьим смешанным гомоном. Были слышны голоса гостей, спешащих на ужин. Фигуры в белом двигались в свете ламп, спрятанных среди густой листвы. Они лежали, едва касаясь руками, и все же их тела все время пронизывала дрожь желания. Наконец движение у гостиницы постепенно замерло и наступила такая тишина, что стало слышно отчетливое тиканье часов на руке, подложенной под голову.

— Я боялась, — пожаловалась Маргит. — Ты забываешь, что здесь Индия, и они могут нас слышать.

— Кто?

— Танцующие боги, которые смеются, издеваются, находят удовольствие, когда мучают своих почитателей, и очень завидуют человеческому счастью, — девушка встала, наклонилась, и неожиданно он со стыдом почувствовал, что ее теплые, влажные губы прижались к его руке.

— Что ты делаешь? — возмутился Иштван, он меньше бы удивился, если бы Маргит приложила горящую сигарету к его коже.

— Иштван, я счастлива, — она потерлась головой об его руку, щекоча ее волосами, обжигая дыханием… — Ты этого никогда не поймешь, я нашла себя.

У него сильно билось сердце — оно стучало в груди, в горле, в ушах, во всем теле глухой шум закипевшей крови, похожий на удары молота.

Они шли не спеша, отстраняясь друг от друга. Позади остались огни галереи и ярко освещенное, похожее на морской маяк помещение бюро обслуживания. Топча высохший газон, они шли прямо в темноту длинной веранды, к дверям ее комнаты.

Ища ключ, Маргит почувствовала на пальцах горячую руку, он помнил, что замок заедает, и в этом стремлении помочь поскорее открыть дверь чувствовалось напряжение и нетерпение.

В комнате горел ночник, зажженный слугами, низкий свет падал на разостланную кровать, как белый тюрбан, свисала свернутая москитная сетка.

— Подожди, — сказала Маргит вполголоса, остановив его поднятой рукой, которую он тут же прижал к щеке и начал целовать. Девушка смотрела на него с огромной нежностью, в ней чувствовалась спокойная радость: он здесь, он мой.

— Погасить?

— Нет. Для тебя я могу раздеться даже посреди Дели, — она вызывающе откинула голову, отбросив волосы на плечи.