Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей

Я обратным ходом делаю полукруг по комнате, забираю из сейфа пистолет и сую за пояс. Шмель разваливается на диване. Я не сажусь, держу предателя на расстоянии. Жалею, что не связал ему руки.

Шмель напряжен, но запуганным не выглядит. Спрашивает со скрытой издевкой:

— И что теперь? Убьешь?

— Ты прав, пора заканчивать. Но я не палач. Для ликвидации предателя есть особая группа. Сейчас позвоню Чапаю, и за тобой приедут.

Одной рукой держу пистолет, другой достаю телефон.

— Подожди! — просит он. — Давай договоримся.

— А как же Чех, Русик, Урал, Днестр, Механик и Кедр? Нет, для предателя приговор один.

— Я про живых. Пока еще живых. Еще минуту, сейчас…

Его взгляд прикован к телефону на столике. Часы на дисплее отмеряют новый час и мобильник включается. Шмель преображается. Взгляд из просительного становится надменным.

Шмель тянется к телефону, но я останавливаю:

— Не трогай!

— Любимой девушке не ответишь?

— Кому?

Он кивает на телефон:

— Со зрением тоже беда?

На дисплее светится имя Маши Соболевой. Я в недоумении:

— Какие у тебя дела с Машей?

— Общие с тобой, Контуженый. Ответь на видеозвонок. Давно Машку не видел, полюбуемся.

Я делаю шаг к столику, касаюсь телефона, включаю связь. Изображение дергается, сначала я слышу мужской голос, а потом различаю картинку в свете фонарика:

— Так видно? Вот она. Не признается, сука, где Контуженый.

— Покажите ее получше, — требует Шмель.

Я вижу Машу и узнаю наше тайное место. Она в кресле машиниста в паровозной будке. Ее волосы растрепаны, на лице синяк, губа кровоточит.

Рядом самодовольный крепыш. Видимо из тех, кто назвался «музыкантом» и искал меня. Он хватает девушку за волосы и запрокидывает голову. Маша кричит и дергается, он придавливает ее к спинке кресла.

Его напарник снимает на телефон. Я вижу его руку с пистолетом. Правая, все пальцы целы. Это не трехпалый Григ.

Он действует еще более жестоко, чем первый. Сует ствол в распахнутый от крика рот Маши и допрашивает:

— Говори, где Контуженый?

Я потрясен. Неужели это «музыканты Вагнера», искавшие меня? У группы розыска такие методы? Перевожу обескураженный взгляд на Шмеля.

— Кто они?

Шмель наслаждается моим состоянием и объясняет:

— С одним никчемным киллером ты справился. Я послал двоих покруче, а тебя нет. Парни скучают.

От его слов холодеют руки. Это бандиты и убийцы, нанятые предателем. Жизнь Маши в опасности.

Шмель приказывает в телефон:

— Эй! Куда ты суешь? Как она ответит? Освободи ей рот, у девки есть дырочка получше!

— А можно? — переспрашивает тот, что с пистолетом.

— Нужно. И пожестче!

«Пожестче»! — это указание Шмель озвучил по телефону, когда я прятался под лестницей. Он еще тогда принял решение не останавливаться ни перед чем, хотя передо мной изображал раскаявшегося друга.

Бандит-крепыш с радостью разрывает пуловер на груди Маши. Я слышу ее крик и сам кричу в телефон:

— Не трогай ее! Прекрати! Я здесь!

— Контуженый у меня, — объясняет Шмель киллерам. — Но вы продолжайте, пока он не выполнит мои условия.

Крепыш бьет Машу, чтобы не сопротивлялась, и валит ее поперек кресла животом на сиденье.

Я разъярен, но беспомощен. Тычу стволом в сторону друга-предателя:

— Что тебе надо?

— Положи пистолет. — Шмель указывает на стол.

— Прикажи отпустить Машу.

Шмель не спешит с ответом. Мы оба смотрим на дисплей телефона. Один бандит зажимает ногами голову девушки и снимает то, что делает другой. А крепыш сдирает с девушки джинсы до колен и с гадким рыком хлопает по обнаженной попе.

— Сначала ты положишь пистолет! — требует Шмель.

Я не в силах смотреть на издевательство и кладу пистолет на столик.

— И второй ствол тоже.

Я подчиняюсь и достаю из-за пояса пистолет Шмеля. На столике два пистолета, я обезоружен, но Шмель недоволен:

— Сбрось их.

Я сталкиваю пистолеты на пол. А бандит тем временем полностью сдергивает машины джинсы, словно получил ту же команду. Маша дергает голыми ногами визжит от страха, что лишь раззадоривает распоясавшихся насильников.

— Прикажи отпустить ее! — требую я. — Хотя бы с ней по-людски!

Шмель меланхолично глотает коньяк из бутылки и указывает на оружие под моими ногами:

— Оттолкни подальше.

Я в отчаянии пинаю один пистолет, замахиваюсь ботинком на другой… И краем глаза замечаю рывок Шмеля с поднятой в руке бутылкой. Защититься не успеваю.

Удар! Комната опрокидывается. Оглушительная кровавая вспышка в моей голове поглощается безмолвной черной дырой.

48

Я слышу надрывный голос: «Прицел шесть — сорок. Угломер тридцать один — двадцать. Огонь! Выстрел!»

Вжимаю голову, открываю рот, пытаюсь зажать уши, но руки не слушаются. Дергаюсь — бесполезно. Я ранен? Наваливается слабость. Вместо оглушительного хлопка мины мозг сверлит пронзительный голос: «Я русский, и мне повезло. Я русский, всему миру назло».

Разлепляю веки, двигаю глазами. Под щекой паркетная доска с идеальными узорами деревянной текстуры. Я не в окопе, не в блиндаже и не в раздолбанной снарядами хате. Я лежу на полу в теплом доме и бормочу боевые команды. Пытаюсь приподняться — не получается. Руки стянуты за спиной, а ноги на щиколотках обмотаны скотчем. Под носом мой телефон орет популярную песню «Я русский!».

Чьи-то руки тянут меня вверх и толкают в сторону. Это Шмель. Я шлепаюсь как куль в угол дивана. Шмель поднимает телефон и выключает звук. Наклоняет голову, заглядывает мне в глаза.

— Очухался? Растолкать оглушенного Контуженого еще та задачка. Хорошо, что у тебя плейлист духоподъемный.

Шмель кривится в улыбке и садится на противоположный край дивана. Между нами пара метров и низкий столик с выпивкой. Я узнаю комнату. Мы в доме Шмеля, куда я пробрался, чтобы разоблачить предателя. В моих руках было оружие, я диктовал условия и решал, что делать, а сейчас мои руки и ноги смотаны скотчем, а в голове горький туман.

Морщусь, пытаюсь вспомнить, как оказался в беспомощном положении. Затуманенное сознание выдает абсурдную картинку: Шмель превращается в огромного летящего шмеля, больно жалит меня в голову, сбивает с ног, и я отключаюсь.

Часто моргаю и трясу головой, чтобы избавиться от наваждения. Передо мной Шмель. Он без крыльев, с руками, ногами, наглыми глазами, а вместо жала у него заклеенный нос.

Я ворочаюсь, сажусь вертикально, ожидаю боль в голове. Терпимо. На столике пузатая бутылка текилы и почему-то коньячные бокалы. Под рукой Шмеля пистолет, другой торчит у него из-за пояса. Кажется, это мой. Мы поменялись ролями.

Шмель замечает мое внимание к оружию.

— Ты идеалист, Контуженый. Сейчас время воинов. Обмани, стреляй первым — иначе сам поймаешь пулю. А если стреляешь, не промахивайся! — Он кивает на пробитую картину под открытым сейфом. Рядом на полу пачки купюр.

Шмель наливает текилу янтарного цвета в широкие бокалы. Один двигает ко мне и усмехается, словно только что заметил мою беспомощность.

Я постепенно вспоминаю наш разговор и демонстрирую скованные плечи:

— Я тебя не связывал.

— Я же говорю, ты идеалист, вымирающий вид.

Шмель глотает текилу и ворчит:

— По вкусу, как самогонка, а стоит…

О какой ерунде он болтает. Я упираюсь в бывшего друга ненавидящим взглядом.

— Ты предал нас, Шмель. Раненного вэсэушника пожалел, а наших ребят в расход.

Он отмахивается:

— Не смотри на меня так! Тот раненый укр ничем на тебя не похож. Я думал, он сдох. Полез по карманам в поисках ценного, а там только дешевенький мобильник. И тут он открывает глаза. Мне кричат — добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона себе и сунул ему в руку. Знаешь, зачем? Чтобы троллить его? Хрена лысого! Рассчитывал потом срубить денег за спасение.

— Расчет оправдался?

— За спасение украинцев СБУ не платит, только за убийство наших русских.