Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей

Шмель выпивает, а я вспоминаю, как рыдал под дождем над братской могилой.

— Там в могиле вместо тебя Русик?

— Он мне должен.

— Жизнь?!

Шмель двигает ко мне бокал, я игнорирую. Он объясняет:

— Русика могли убить раньше, когда я вместо него пошел на рискованный штурм с Вепрем.

— Не просто так ты пошел. За деньги, — напоминаю я. — Ты послал Злату к отцу Русика за миллионами. Это еще можно как-то понять. Но предательство… Почему?

— В той вылазке, когда штурмовики Вепря взяли опорник, они покрошили всех. Но один вэсэушник выжил. Я сделал вид, что его добил.

— А на самом деле?

— В глаза его посмотрел сдуру. Испуганные, умоляющие, а главное, на тебя похож, падла.

— Сочиняешь.

— На всех нас похож. Помнишь, как в первом бою мы от страха зажались. И этот дрожит также.

— Кончай с лирикой!

— Я телефон его проверил, нацистского дерьма нет. Мне кричат — добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона на свой и сунул ему в руку.

— Зачем?

— Что бы потом врагов троллить. Видосики с их пленными посылать, агитировать сдаваться.

— Почему нам не сказал?

— Из головы вылетело. Меня отходняк сутки колбасил.

— Что дальше?

— А дальше тот укроп подлечился и сам вышел на связь. Благодарил именем мамки и бога. Сказал, что я друг Украины, и могу рассчитывать на поблажки, если вляпаюсь в подобное. Со мной свяжутся и растолкуют, что к чему.

— Это вербовка.

Шмель отмахивается растопыренной ладонью:

— Это гарантия от смерти, если попаду в плен. Я не собирался становиться стукачом. Все из-за Русика с его заводом!

— Так вот, кто виноват. Русик.

— Да! Не веришь? Вот тебе ситуация. Сижу я в окопе на сырой жопе и прикидываю наши будущие доходы: тридцать машин в день по двести пятьдесят рубликов… А Русик из-за плеча ехидно так: завод моего бати сто двадцать окон в день делает. По десять-пятнадцать тысяч. Ты только умножь — миллионы!

— И Шмель решил стать Русланом Краско?

— Русик сам прилип ко мне и выложил всё про свою жизнь. Матери нет, братьев с сестрами тоже, и на заводе его никто в лицо не знает. Я стал задумываться, как бы занять его место и убрать его батю. Чисто теоретически! А тут такой случай, машина набитая минами всю ночь под нашим домом. Это ты ее там оставил. Ты, командир Кит!

— Я ошибся. Это мой крест.

— А я тебе не виню. На войне случайность и удача не последнее дело. Да и я подсуетился, подговорил ребят не разгружать.

— Вот, сука!

— Удача без смекалки не приходит. В тот день Русик потерял квадрокоптер, и Злата выдвинулась к его отцу за финансовой подпиткой на наши нужды. Старому бизнесмену еще в первый раз красотка Злата приглянулась. Вином ее поил, ручонки шаловливые тянул. И я надоумил Злату прихватить с собой клофелин, чтобы старого кобеля усыпить. Правда, дозу подсказал такую, чтобы он не проснулся.

— Тебе Злату не жалко?

— Бабу? С тех пор, как мать меня бросила, я баб не жалею.

— Ну да, ты и нас не пожалел.

— Не заводись, Контуженый. Не в этот раз, так в другой нас бы накрыло артой безо всякой наводки. Смерть на передовой помелом метет! А по итогу: и ты жив, и я, и Злата. Давай выпьем за это.

Шмель еще пододвигает бокал и сам пересаживается ближе. Я красноречиво демонстрирую ствол.

— Сиди, где сидел и отвечай. Как Русик оказался с нами в хате вместо тебя?

— Да просто. В тот вечер я нашептал Русику, что Вепрь хочет провернуть такую же операцию и требует его. Парнишка чуть не обделался от страха.

— И ты Русика снова спас.

— Сказал, что пойду вместо него, как раньше. Только командир Кит возражает, поэтому никому ни гу-гу. Русик метнулся к луганским за новым коптером, а к нам пришел ночью, когда все уснули. Мы поменялись документами и телефонами. Перед этим я убедился, что Злата в Луганске подмешала Краско клофелин, и отправил украм нашу геопозицию. А дальше… Дальше тебе повезло.

Я качаю контуженной головой, трогаю пальцем ноздри — чисто. Не врет. Смотрю на изменившееся лицо бывшего друга, его заклеенный нос.

— С лицом сам постарался?

— А то! Сломать камнем себе нос непросто. До сих пор не зажил. — Шмель приглаживает наклейку на носу, касается рубца на щеке: — И щеку раскровенить так, чтобы перебинтованную харю никто не узнал, а кровищи было столько, чтобы тебя в медсанчасть отправили. Еще и гранату бронником накрыть для правдоподобия, типа, облажался, когда к дрону прилаживал.

— Да ты герой!

— А почему и нет? Смотря с какой стороны окопа оценить. А окопы сейчас и промеж семей пролегли.

— С моей стороны окопа ты не герой, а предатель!

Шмель закуривает, держит огонек в раскрытой ладони и прищуривается:

— Так может ты не там окопался? Самое время передумать.

— Да, ты сильно изменился. Только куришь, как прежде. А Русик не курил.

— На фронте мог начать. Ты же меня хоть так, хоть этак все равно бы узнал.

— Поэтому решил меня убрать?

— А что делать? Не останавливаться же на полпути. — Шмель делает глубокую затяжку и с жаром объясняет: — Я был уверен, что ты погиб. А тут звонок с телефона начальницы цеха. Алена Анатольевна сообщает, что боевой товарищ Кит ищет Русика! Я запаниковал и нанял первого попавшегося урку.

— Прогадал. Сам бы лучше справился.

— Проехали и забыли!

— Не получается с моей головой. Это у тебя новое имя и новая жизнь, а у меня старые ночные кошмары.

— Лучше кошмары во сне, чем могила наяву.

Я вспоминаю еще об одной загадке.

— Наш тайник обчистил ты?

Шмель кивает:

— Не пропадать же баблу. Приехал в Дальск с перебинтованной мордой под видом Русика. Припугнул Злату, что тело Краско достают из могилы, чтобы выяснить, как его отравили. Она меня не узнала, а я поклялся отомстить за отца. Подействовало, сбежала.

— За что так с ней?

— А-а, брось! Девка с такой фигурой и мордашкой не пропадет.

Я едва сдерживаю злость: а животик ее не заметил? И мысленно отвечаю: нет. В Дальске Злата еще прятала беременность.

Причину моей злости Шмель истолковывает по-своему:

— Согласен, я тебя обделил. Сколько ты хочешь?

— Сколько денег? Шмель, ты убил лучших друзей!

— Их убили укры.

— Ты убил отца Русика!

— Его отравила Злата.

— А если бы меня грохнул Пуля, ты тоже был ни при чем?

Шмель вскипает:

— А ты что, безвинный ангел? Чистеньким хочешь быть? Скольких мы положили? На войне друг друга убивают тысячами! За деньги в том числе.

У меня нет слов. В кармане медаль «За отвагу». Я швыряю награду в Шмеля.

— Твоя медаль! Посмертная!

Медаль ударяется ему в грудь и падает на пол. Шмель пододвигает мне бокал. Я залпом выпиваю коньяк, не чувствуя крепости. Он встает и идет к картине с сельским пейзажем на стене.

— У меня твоя доля из нашего тайника. Пора вернуть.

Шмель снимает картину, под ней вмонтированный в стену сейф. Он поворачивается:

— Позволишь открыть?

Я опускаю взгляд на медаль на полу. Там славной боевой награде не место. Наклоняюсь, чтобы поднять медаль. Щелкает замок сейфа. На пол летят пачки купюр.

— Отойди! — кричу я, предчувствуя неладное.

Вскидываю руку и стреляю.

47

Пуля пробивает холст, прислоненный к стене. Рама с картиной у ног предателя. Выстрел заставляет Шмеля замереть с вытянутой рукой у раскрытого сейфа.

До меня доходит, на что я среагировал. Шмель не станет швырять деньги, как мусор. Так и есть! В сейфе из-под папки с документами торчит рукоятка пистолета. Я выстрелил вовремя.

— Руки вверх! — требую я. — А теперь медленно топай обратно.

— Ты не так понял, Контуженый. Папка с документами на завод чуть не вывалилась. Я ее подхватил, а деньги сами посыпались.

— Руки держи на виду, и без фокусов! — приказываю я.

— Как скажешь. Сам возьми сколько надо. — Шмель пинает денежную пачку и с растопыренными ладонями возвращается к столику.