Николай II - Элизабет Хереш

В середине 1915 года военного министра Сухомлинова сменил Поливанов. Теперь важнейшим вопросом стало вооружение и снабжение армии. Николай созывает Особое совещание но обороне с участием министров, представителей Государственного совета и Государственной думы[77]. Он сам является на заседание и обращается к собравшимся с призывом к совместной работе и разрешению неотложных проблем войны.

Наконец, он решает терзавшую его дилемму: поскольку столица слишком далека от фронта, он сам примет на себя верховное главнокомандование. Сейчас, когда армия доведена до крайности, Николай считает своим долгом быть с ней, самому видеть положение и принимать меры к его исправлению.

Почти все министры возражали против этого решения. Основной аргумент: отождествление царя с успехами, а в равной мере и с неудачами армии может в конечном счете породить угрозу для династии. Кроме того, постоянное отсутствие главы государства создаст затруднения для правительства.

Николай выслушивает речи членов кабинета. Одно выступление пессимистичнее другого. Покрывшись испариной, царь, наконец, поднимается и произносит: «Благодарю вас, господа. Утром я отъезжаю в Ставку».

Оставалось еще отправить в отставку верховного главнокомандующего, дядю царя великого князя Николая Николаевича. Это деликатная задача для племянника, который относится к дяде с большим уважением. Чтобы не расстраивать родственника, Николай направляет ему письмо, в котором объявляет об отставке великого князя и одновременно делает ловкий дипломатический ход:

«Ваше Императорское Высочество!

С начала войны политические соображения препятствовали мне в моем желании возглавить свою армию. Поэтому я доверил Вам верховное главнокомандование всеми российскими сухопутными и морскими силами.

В глазах всей России в ходе войны Ваше Императорское Высочество проявляли непреклонное мужество, которым в глазах моих и всех русских завоевали глубочайшее доверие и с которым были связаны величайшие надежды, связывающие Ваше имя с моментами крупнейших военных успехов. Теперь, когда враг вторгся глубоко в пределы моей державы, возложенный на меня Богом долг перед Отечеством состоит в том, чтобы я принял верховное командование вооруженными силами на себя, делил бремя войны со своей армией и помогал ей защищать землю русскую от нашествия врага.

Пути Провидения непостижимы, однако мой долг и собственная воля подкрепляют меня в решимости, порожденной заботой об общем благе.

Вражеское вторжение, которое на Западном фронте с каждым днем распространяется все дальше, требует В' первую очередь как можно большего сосредоточения всей гражданской и военной власти, единства командования в ходе войны и, наконец, оживления деятельности всех государственных служб. Однако все эти обязанности отвлекают наше внимание от Южного фронта, и в этих обстоятельствах я испытываю необходимость в Вашем совете и Вашей помощи на этом фронте. Поэтому назначаю Вас главнокомандующим доблестными войсками Кавказской армии.

От себя и от всей страны выражаю Вашему Императорскому Высочеству глубочайшую благодарность за Вашу службу в годы войны.

Николай Николаевич испытывает облегчение. Как и союзные Англия и Франция, которые уже опасались, что царь захочет выйти из войны, они ожидают — как оказалось, правильно, — что с принятием царем верховного командования положение улучшится. Для немцев смена командования означает признание катастрофы и, следовательно, триумф. «Ведь великий князь был действительно великим солдатом и стратегом», — вынужден был позднее признать генерал Людендорф. Русские солдаты жалеют о смещении популярного главнокомандующего.

Зато его удалением довольна царица. Любимый в армии дядя царя давно уже стал для нее бельмом в глазу, к тому же он открыто презирает Распутина. Не он ли на телеграмму с просьбой допустить Распутина в Ставку ответил: «Пусть приезжает, но его тут же повесят»?

23 августа (5 сентября) 1915 года Николай обнародует свое решение:

«Высочайший приказ по армии и флоту.

С сегодняшнего дня мы принимаем верховное командование всеми сухопутными и морскими силами, которые находятся на театре военных действий.

С твердой верой в милость Божью и непоколебимой уверенностью в конечной победе считаем мы нашим священным долгом крепить оборону Отечества и беречь землю русскую от бесчестия.

Императорская Ставка, 23 августа 1915 года.

Это решение, возможно, укрепило чувства долга и добавило надежды, но никак не оптимизма. Это видно хотя бы из слов, сказанных Николаем Палеологу перед отъездом из Петербурга:

«Я сейчас должен ехать туда, где я, по крайней мере, нужен. А если для спасения России потребуется жертва, то этой жертвой буду я».

Глава 4

НАЧАЛО КОНЦА

5 сентября 1915 года царь прибывает в Ставку[78]. * Предыдущий верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич после отступления из Галиции перенес ее в Могилев. Близ этого города в Белоруссии сто лет назад русская армия дала бой Наполеону при его наступлении на Москву.

Николай разместился в доме губернатора на холме близ берега Днепра. Ежедневно в половине девятого утра он является в штаб-квартиру. После обеда, на котором присутствуют начальник штаба Ставки, до тридцати офицеров и иностранных военных представителей, он регулярно выезжает с инспекцией на фронт; он также хочет вдохновить солдат.

Его присутствие производит эффект. Авторитет царя еще не утратил силы.

Один из солдат, несших охрану в Ставке, и много десятилетий спустя продолжал восхищаться простой и дружелюбной манерой поведения царя:

«Он часто уезжал в Царское Село и не раз встречался со мной, когда вскоре возвращался. Он носил простую солдатскую форму. Однажды он хотел войти в свои покои, но я принял его за двойника и не пустил. Он был в простой солдатской форме. Сначала он удивился, потом заметил мое смущение, и пока я, покраснев как рак, бормотал извинения, он засмеялся и спросил меня: «Ты женат? Дети есть? Сколько лет? Передай от меня наилучшие пожелания!».

Сестра Николая Ольга в годы войны служила медсестрой в киевском госпитале. Однажды ее брат приехал туда и навестил раненых, за которыми она ухаживала. Она рассказывает:

«Возбуждение, которое вызвала весть о приезде к нам Николая, было неописуемо. Похоже, одно известие о его появлении породило прилив патриотизма и восторга. Тяжелораненые ни в малейшей степени не не замечали боли. Его спокойные, простые манеры, ласковое выражение глаз — все были им покорены. Когда Николай вошел, он как будто принес ауру единения с ним — царем и верховным главнокомандующим, готовность к самопожертвованию, поклонение. Я была потрясена: вот она, та крепчайшая нить, что связывает простого солдата с царем, и в то время она казалась неразрывной. Один калека попытался встать, чтобы показать, какой он здоровый. Все хотели казаться здоровыми, как могли, чтобы скорее вернуться на фронт и внести свой вклад в избавление России от супостата.