Николай II - Элизабет Хереш

Среди раненых был один дезертир. Его приговорили к расстрелу. Мы все испытывали к нему сочувствие: молодой человек отличался таким разумным поведением, таким ровным и совсем не трусливым характером, что все мы с ужасом ожидали дня исполнения приговора. Николай пожелал его увидеть. Молодой человек встал на колени; мой брат положил ему руку на плечо и спросил: «Почему ты это сделал?». Тот пробормотал, что патроны кончились и ему пришлось безоружному выдерживать вражеский артобстрел; тогда его охватил безоглядный страх, и он побежал. Николай задумался; после паузы он объявил: «Ты свободен». Молодой человек потерял дар речи. Он упал на колени и хотел поцеловать царский сапог. Среди присутствующих не было никого, кто мог бы удержаться от слез».

Царь отправился на фронт в тяжелый момент, прекрасно зная о кризисе боевого духа войск после понесенных неудач — ведь первоначальная победа над австрийцами здесь была сведена на нет после того, как появились немецкие подкрепления. То же происходило и городах.

В целом к лету 1915 года Россия потеряла 1,4 миллиона человек убитыми и ранеными и 976 000 пленными. Жители Петрограда собирались теперь, чтобы получить сведения об убитых или пропавших без вести, а не праздновать успехи, как прежде.

Горе населения, еще недавно столь патриотически настроенного, в результате неслыханных жертв первого года войны, и разочарование ввиду огромных потерь полностью уничтожили первоначальный энтузиазм и радость от первых успехов, и тем сильнее было озлобление против немецкого врага. Развернулась невиданная антинемецкая кампания. Она смела все, что имело немецкое происхождение: германское посольство, пекарни, школы, фабрики были разрушены и разграблены, запрещались даже рождественские елки — эту традицию приписывали немецкому влиянию. Произведения немецких композиторов — Баха, Бетховена и других — не исполнялись. Антинемецкие настроения проявились и в резкой критике царицы-немки, которую обвиняли в симпатиях к врагу. Анти-австрийская кампания была значительно скромнее. В одной газете было опубликовано открытое письмо с поношением Артура Шницлера — австрийского писателя и драматурга, популярного в России перед войной. Типичен для тогдашних настроений ходивший по гостиным анекдот, в котором царевич Алексей говорит: «Когда бьют русских, плачет папа, когда бьют немцев, плачет мама, а мне когда же плакать?».

Царицу не любили всегда, но подобные обвинения не были обоснованы. Она была немкой из Гессена, а не пруссачкой, и ее династия не раз воевала против господства Гогенцоллернов. К тому же, будучи царицей, она рассматривала войну с Германией с русской точки зрения и была не меньше Николая возмущена объявлением войны Вильгельмом, о чем говорила воспитателю своих детей и доверенному лицу семьи Пьеру Жильяру: «Пруссия — несчастье и Германии, и России. Гогенцоллерны всех ведут к гибели. Я не узнаю свою родину. Всем предстоят большие несчастья…».

Присутствие царя на фронте возымело действие. Начальником штаба Ставки был способный генерал Алексеев, отличившийся еще в операциях в Галиции осенью 1914 года: Наконец-то положение улучшилось. Эта задача была не из легких, потому что тыл был не в состоянии быстро нарастить производство. Снова пришлось растрачивать огромный человеческий капитал. За относительно короткий срок большие потери личного состава армии были восполнены.

Вера в царя стимулировала подъем боевого духа. Царь поддерживал его при малейшей возможности, общаясь с ранеными в лазаретах и с солдатами на передовой, с офицерами Ставки, причем для усиления психологического эффекта брал с собой одиннадцатилетнего сына Алексея.

Между Николаем и его солдатами было полное взаимопонимание. Царь имел на фронте верных, преданных подданных и соратников. Это было резким контрастом столичной атмосфере, пропитанной сварами, дрязгами, амбициями и интригами. Такое настроение сквозит в его письме семье из Ставки в сентябре того же года: «Если бы я мог доверять своим генералам так, как доверяю солдатам, можно было бы вести войну до полного поражения Германии! И разве нехватка снарядов, сыгравшая на руку врагу, не была желанна представителям наших высших кругов, которые, сидя на денежном мешке, явно хотели моего поражения״.». Еще в Царском Селе царь открылся Жильяру, почему он хочет принять верховное командование на себя: «Они не могут понять, как тяжело мне сидеть тут в тылу; мне кажется, самый воздух здесь размягчает и портит характеры. Здесь заняты одними интригами и заговорами и живут ради эгоистичных интересов, а там люди сражаются и погибают за Родину…».

Царь теперь надеется на работу органов, специально созданных для обеспечения потребностей войны, — Особых совещаний. Министры как представители правительства и члены парламента должны совместно с назначенными туда членами общественных организаций решать возникающие вопросы (снабжения, транспорта, продовольствия, устройства беженцев) и координировать свои действия в соответствии с обстановкой в тылу. Нового военного министра Поливанова порицают за многочисленные упущения и безответственность при организационной работе в армии. Пламенным призывом к плодотворной совместной работе в общей борьбе против врага за победу России царь надеется улучшить положение. Что касается боевых действий, здесь он может положиться на способности начальника штаба Алексеева.

Кроме того, благодаря тому, что немецкие войска выдохлись, а русская армия вновь укрепилась, австро-немецкое продвижение останавливается на линии Рига — Двинск — Черновцы, примерно на триста километров восточнее линии фронта в мае того же года. Новая линия фронта почти точно совпадает с западной границей бывшего Советского Союза до 1939 года.

Вскоре немцы отводят большую часть артиллерии и значительную часть пехоты, чтобы возобновить натиск на французском фронте, откуда они весной сняли тридцать корпусов против России.

Николай предпринимает инспекционные поездки на разные фронты, а также на Балтийский и Черноморский флоты, чтобы вручить Георгиевские кресты отличившимся в боях. Он, очевидно, встревожен, когда на вопрос, многие ли воюют с самого начала, в каждой роте поднимается лишь несколько рук. Царь ценит своих солдат — в отличие от многих генералов, которые нередко бросают части на явную гибель (например, для спасения Румынии или в новом весеннем наступлении в Восточной Пруссии, когда множество солдат утонуло в болотах)[79]. «Нас много» — таков их лозунг. Поэтому Николай сначала отказывается, когда совет Георгиевских кавалеров Юго-Западного фронта решает наградить царя Георгиевским крестом — он ведь не сражался в бою. «Я вас не достоин», — отвечает Николай и сдается лишь тогда, когда старый друг Барятинский вручает ему орден от имени армии. С тех пор царь постоянно носит Георгиевский крест и снимет его лишь после запрета тюремщиков, оставив одни погоны. После убийства царя то и другое будет найдено.