NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

– Отлично, – я чувствовал прилив энергии, несмотря на недостаток сна. – Я займусь контактами с изданиями и подготовкой собственной части истории. Мы должны быть готовы к дедлайну, установленному Савицким. Если мы не сможем запустить наш план к тому времени, придется принять его предложение.

Мы разделились, каждый со своей задачей. Следующие два дня предстояло провести в лихорадочной работе, готовя все аспекты нашего плана контролируемого разоблачения.

Но даже когда мы приступили к работе, чувство преследования не покидало меня. Я знал, что Савицкий следит за нами, собирает информацию, готовится к любому повороту событий. Он был опасным противником, с ресурсами и решимостью, которым мы могли противопоставить только свою изобретательность и глубокое понимание проекта, который сами создали.

Это была гонка со временем, игра с высокими ставками. И ощущение преследования, слежки, контроля только усиливало напряжение, делало каждое решение более значимым, каждый шаг – потенциально решающим.

Фантом, наше собственное творение, стал полем битвы, территорией, которую различные силы пытались контролировать. И мы, его создатели, оказались в странном положении – одновременно преследователями и преследуемыми, создателями и созданиями, контролирующими и контролируемыми.

Это была метафора, достойная самого Фантома – размывание границ между творцом и творением, между реальностью и иллюзией, между контролем и хаосом. И в этой метафоре был ключ к нашему спасению – если мы сможем правильно ее использовать, правильно представить, правильно объяснить.

Время истекало, Савицкий наблюдал, Фомин готовился к открытию своей выставки, мир искусства замер в ожидании. А мы лихорадочно работали, пытаясь опередить события, вернуть контроль над нашим собственным творением, превратить потенциальную катастрофу в триумф.

Глава 14: Срыв

Выставка Александра Фомина «Настоящий Фантом» открылась вечером того же дня в небольшой галерее на Винзаводе. Я не планировал ее посещать – это было бы слишком рискованно, слишком провокационно. Но Глеб настоял на том, что нам нужно знать, что именно представляет Фомин, какие «доказательства» своего авторства он демонстрирует.

– Я не могу пойти сам, – сказал Глеб по телефону. – Меня там сразу узнают. Но ты мог бы проскользнуть незаметно, оценить ситуацию.

– Это слишком рискованно, – возразил я. – Если меня заметят, это создаст скандал, привлечет ненужное внимание.

– Тогда пусть Дима пойдет, – предложил Глеб. – Его никто не знает, никто не связывает с Фантомом.

Это было разумно. Дима действительно оставался в тени, его роль в создании работ Фантома была известна только нам троим и, теперь, Карине. Он мог спокойно посетить выставку Фомина, не привлекая внимания.

Мы связались с Димой, и он согласился пойти на открытие. Мы с Глебом остались ждать в моей квартире, продолжая работу над планом контролируемого разоблачения.

Карина прислала первый черновик манифеста – глубокого, аналитического текста, объясняющего концепцию проекта Фантом, его эволюцию от циничной аферы к серьезному художественному исследованию, его значимость в контексте современных дискуссий об авторстве, подлинности, ценности.

«Проект Фантом, – писала она, – это не просто мистификация или обман. Это сложное, многоуровневое исследование механизмов создания ценности в современном искусстве, роли художника и его идентичности, границы между подлинным и фальшивым в эпоху цифровой репродукции. Начавшись как циничная афера, направленная на эксплуатацию слабостей арт-рынка, проект эволюционировал в серьезное художественное высказывание, затрагивающее фундаментальные вопросы современной культуры».

Текст был блестящим, трансформирующим нашу аферу в концептуальный проект с глубоким философским обоснованием. Карина делала именно то, на что мы надеялись, – создавала нарратив, который мог превратить потенциальное разоблачение в триумф.

Глеб занимался организационными вопросами – подготовкой пространства в своей галерее для выставки, которая должна была представить все аспекты проекта Фантом, от первых эскизов до последних работ, от документации процесса создания до реакции публики и критиков.

Я работал над своей частью истории – личным, эмоциональным рассказом о том, как проект начинался, как эволюционировал, как менялось мое собственное отношение к нему. Это был странный опыт – переосмысливать свои действия, находить в них более глубокий смысл, чем просто желание заработать деньги и получить признание.

Мы были погружены в работу, когда позвонил Дима:

– Выставка Фомина… это серьезно, – его голос звучал напряженно. – Он представил не только работы, визуально похожие на ранние работы Фантома, но и подробную документацию процесса их создания. Эскизы, датированные 2021 годом, переписку с «программистом» (имя скрыто, но очевидно подразумевается, что это я), даже видеозаписи процесса работы.

– Черт, – выругался я. – Это все подделка, конечно?

– Похоже на то, – ответил Дима. – Но очень убедительная подделка. Даты на файлах, стиль переписки, технические детали – все выглядит достоверно. Савицкий не поскупился на качественную фальсификацию.

– Кто там? – спросил Глеб. – Какая публика, какие реакции?

– Довольно много людей, – Дима говорил тихо, явно находясь все еще на выставке. – Критики, коллекционеры, журналисты. Реакции разные – от скептицизма до полного принятия версии Фомина. Но в целом, его история звучит убедительно для тех, кто не знает всех деталей.

– А Савицкий там? – спросил я.

– Не видел его, – ответил Дима. – Но здесь его представитель – тот самый, который вел переговоры о покупке работы Фантома на последнем аукционе.

– Он держится в тени, – задумчиво сказал Глеб. – Не хочет, чтобы его имя напрямую связывали с Фоминым. Умно.

– Что еще? – я чувствовал, что Дима говорит не все.

– Фомин объявил, что подает официальный иск против «лиц, незаконно присвоивших его работы и идеи», – тихо сказал Дима. – Он не называет имен, но очевидно имеет в виду нас. И еще… он намекнул, что у него есть доказательства, которые он пока не представил публично, но готов предъявить в суде.

Я почувствовал, как холодеет внутри. Иск означал официальное расследование, возможное привлечение правоохранительных органов, публичное разбирательство. Это усложняло наш план контролируемого разоблачения – мы могли потерять инициативу, оказаться в позиции обороняющихся, а не раскрывающих правду на своих условиях.

– Это меняет ситуацию, – мрачно сказал Глеб. – Если Фомин действительно подаст иск, если начнется официальное расследование…

– Нам нужно ускорить наш план, – решил я. – Не ждать дедлайна, установленного Савицким. Действовать сейчас, опередить их.

– Рискованно, – предупредил Глеб. – Мы еще не закончили подготовку. Манифест не доработан, выставка не организована, издание для эксклюзивного интервью не выбрано.

– У нас нет выбора, – я покачал головой. – Если мы будем ждать, они перехватят инициативу. Мы должны действовать сейчас, даже если не все идеально подготовлено.

Мы обсудили ситуацию с Димой, который все еще находился на выставке Фомина, и с Кариной через защищенное соединение. Все согласились, что нужно ускорить наш план, даже если это означало идти на дополнительный риск.

Мы решили, что завтра утром я дам интервью крупному онлайн-изданию,