Глубокая печаль - Син Кёнсук

– Если ты уйдешь, тебе ничего не будет, а я? Как же я? Что теперь делать мне?

Ван тоже не выдержал, привстав, спросил Ынсо:

– Может, уйдем?

Ынсо, не двигаясь с места, посмотрела на Вана, готового уйти, и снова спросила:

– Ответь мне, ты любишь ее?

Молчание.

– Тогда я спрошу по-другому. А меня ты любишь?

Ван снова сел.

Плачущий мужчина бессильно встал, хотел уйти, но подметавшая стеклянные осколки официантка обратилась к нему:

– За чай заплатите.

Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака деньги, расплатился и открыл двери.

В чайную «Рассвет» ворвался уличный шум.

– Ты не любишь меня?

Ван опять промолчал, достал сигарету и поднес к губам.

«Что толку от такого вопроса?! Даже если и получу ответ, не смогу его понять. Ох, пусть же, наконец, затихнет все вокруг: эта музыка, эти машины, эти шумные разговоры окружающих!»

Ынсо наблюдала: мужчина вышел, постоял перед кафе, не зная куда идти, прошел несколько шагов в одну сторону, вернулся на прежнее место. Еще не зажегся зеленый свет, как он внезапно бросился на дорогу, и проезжающее такси сбило его.

– О нет! – Ынсо припала к окну руками.

Только тогда Ван посмотрел на улицу. Из машины, которая сбила мужчину, выскочили таксист и пассажир. Шедшие с работы люди останавливались – в одну секунду все вокруг всполошилось. Приехала полиция.

Ван и Ынсо смотрели на улицу до тех пор, пока все не успокоилось. Они видели, как мужчину увезли в больницу на другом такси, а водитель, который был за рулем сбившего такси, вместе с полицейскими смотрел ему вслед. Кто-то принес воды – смыть с дороги кровь.

Ынсо первая отвела взгляд.

Она всего лишь хотела, чтобы Ван ее утешил, хотела спросить, до каких пор она будет чувствовать эту дикую боль в своем сердце? Она хотела сказать Вану: «Не будем расставаться, что бы ни случилось, давай советоваться друг с другом».

– В чем я виновата?

– Это не ты виновата.

– Так в чем дело?

– Я отвечу. Пак Хёсон нужна мне. Она станет мне опорой…

Хорошо, я все скажу тебе. Я не могу уйти от тебя, делая вид, что ничего не случилось. Я хотел бы… Как я могу это объяснить? Мне нужна Пак Хёсон, поэтому я женюсь на ней.

Молчание.

– Любишь… Ты спросила, люблю ли я? Можем ли мы любить по-настоящему? Возможно ли то, что называют любовью, в таком сложном мире?

Не старомодно ли стало в наше время любить и страдать по кому-нибудь до смерти? Не слишком ли много вещей, которым следует себя посвятить?

Посмотри, сколько всего разделяет двух людей – фильмы, музыка, видео, да еще и работа. Теперь я смотрю, ну хотя бы и на обертку от жевательной резинки, и уже начинаю думать, сколько же надо затратить людям сил и времени, чтобы сделать ее? Тут тебе не жизнь в деревне Исырочжи.

Я изменился. Ты только посмотри на эту музыку, которая не дает нам нормально говорить, хоть мы и сидим друг против друга. Если присмотреться, то все это – только ничего не значащие мелочи жизни.

Но, подумать только, ради этих мелочей мы живем.

Любовь? Жить любовью слишком устарело.

Пока Ван говорил, что время бежит быстро, что жить только одной любовью уже давно устарело, за окном начали зажигаться фонари: зажглись белые флуоресцентные лампы в магазине компьютеров, затем рядом в магазине электротоваров загорелись оранжевые огни, вспыхнули уличные ртутные фонари вдоль рядов гинкго.

Ынсо наблюдала, как зажигаются огни на улице.

«Как светло! – Она смотрела на освещенную ночную улицу. – Кто знает, может, этот свет не дает сиять чему-то другому, потому что он светит всегда. Тут всегда так светло, что нет звезд, а чтобы увидеть звезды, нужна темнота».

– Помнишь, как мы раньше ловили черепах? – задумчиво проговорила Ынсо. – Однажды я схватила черепаху и вместе с ней упала в воду. Казалось, что не я поймала ее, а она поймала меня и потащила за собой. Я чуть не плакала, а ты стоял рядом и говорил, что черепахи на самом деле могут утащить людей в открытое море. Ты посоветовал мне отпустить руки, но я семенила вслед за ней и погрузилась в воду, тогда ты добавил, что больше всего черепахи утаскивают в море девчонок.

Молчание.

– А знаешь, что я думала тогда?

Молчание.

– Я долго не отпускала руки и шла за ней, хотела, чтобы черепаха утащила меня в море, но, к сожалению, я не утонула в нем, а только разбила себе лоб о подводный камень.

Молчание.

– Этот шрам остался навсегда. – Ынсо приподняла челку, приблизила лицо к Вану и показала свой лоб, а струившийся с ночной улицы свет осветил шрам на лбу. Она вяло опустила руку. –  Тогда я не понимала значения твоих слов «утащит в море». Теперь понимаю: если бы такое случилось со мной еще раз, я бы ни за что не разжала руки, но почему все так поздно до нас доходит?

Почему понимаем, когда это случается и ничего уже нельзя изменить?

Мы хотим знать и понять, но жизнь так сложна, что остается просто жить и страдать, поэтому, наверное, так долго не прекращается боль.

Когда я шла сюда, думала, что мне сказать тебе, но так ничего не смогла придумать… Но сейчас, глядя на тебя, мне стало понятно, почему я ничего не придумала.

Молчание.

– Я и представить не могла твоего выражения таким, все старания были попусту. – Ынсо в упор посмотрела на Вана. – Никогда еще не видела твоего лица таким – запомню его и никогда не забуду. Твое сегодняшнее лицо.

Смотря на молчавшего друга, Ынсо боролась с собой, боролась с раздирающим душу и вот-вот готовым вырваться воплем: «Давай не будем расставаться!» Хотя мысленно она осуждала Вана, а в душе давно поняла его и боролась только со своими чувствами.

– Что мне делать? Что мне остается после тебя?

Молчание.

– Я не хотела тебя спрашивать… Лучше б мне и не слышать твоего ответа… Я думала, что ты не сможешь мне сказать причины, почему женишься на ней. Думала, что ты ни за что не ответишь мне, сколько бы я тебя ни спрашивала. Лучше было бы мне ничего не знать, только потом узнать о твоей свадьбе от кого-нибудь другого, узнать, что у тебя родились дети… Так было бы лучше…

В кафе «Рассвет» музыка становилась все громче и громче. Каждый раз, когда люди входили и выходили, шум музыки сливался с шумом машин на