Муля, не нервируй… Книга 3 - А. Фонд

— Приключения люблю, и чтобы драки были. И чтобы наши побеждали…

— А какой фильм ты стал бы в первую очередь смотреть — про войну или же смешные?

— Конечно смешные! — моментально ответил Матвей, а потом взглянул на Большакова, смутился и добавил, — и про войну тоже.

Мы с Большаковым переглянулись. Всё было понятно.

— Глас народа, — прокомментировал я. — Выбор целевой аудитории. Запрос от общества.

— И как его создать, этот культовый фильм, если все режиссёры — злыдни, а актёры такие, что на их фоне даже деревянная Любка Орлова — богиня? — скривился Большаков.

При этих словах Пуговкин чуть бутылку с водкой не уронил и во все глаза уставился на министра.

— Правильно, — согласно кивнул я, — ситуация сложилась такая, что группка режиссёров плотно оккупировала кинопроизводство, да и театр тоже. И теперь жёстко диктует, кому сниматься и играть, а кому нет. И главный критерий отбора на роль у них явно не талант.

— Орлова хоть красивая, — влез Володя, но, видя, что его посыл не поддержали, умолк.

— Да я это всё понимаю, Муля, — покачал головой Большаков, — вот только где такого режиссёра найти? Разве что молодого какого взять и со щенка самому воспитать?

— Этот подход изначально провальный, — ответил я, — ему просто не дадут пробиться вот эти режиссёры.

— Но это же какой-то заговор! — отчётливо скрипнул зубами Большаков и всё понимающий Пуговкин торопливо опять разлил по стопкам водку.

— Я бы не сказал, что заговор, — вздохнул я и положил на кусочек хлебушка котлету. — Скорее это творческая конкуренция. Сильные и опытные режиссёры со связями и поддержкой от государства не пускают к кормушке молодых и неизвестных.

— С-собаки! — выдохнул Большаков и хлопнул стопку. — на Соловки бы всех! Пусть бы там снимали своё кино! Живо научились бы правильных артистов поддерживать и культовые фильмы ставить!

— Угу, — поддакнул я, выпил свою и продолжил, — поэтому нам нужен точно такой же опытный режиссёр. Который имел бы талант и абсолютно не зависел от них. У себя мы такого не найдём, ждать, когда сменятся поколения нам тоже неохота, да и времени столько нет, поэтому единственный вариант — привлечь режиссёра из другой страны. Идеально — из страны соцлагеря. Та же Югославия прекрасно подходит.

— Но мы с Тито… — осторожно сказал Большаков и метнул пристальный взгляд на Пуговкина, Володю и Матвея, которые на другом конце стола живо обсуждали, как они с утра пойдут на рыбалку. А потом будут раков ловить.

Нас они вообще не слушали.

— Я понимаю, — согласно кивнул я, — ситуация с Югославией неоднозначна. Но нам же крайне нужно своё влияние на эту страну. Так пусть именно кино и станет таким рычагом влияния.

— Наши не пропустят, — вздохнул Большаков, хотя при этом глаза его горели азартом. Идея его явно увлекла. — Да и сценарий нужен…

— Со сценарием я помогу, — пожал плечами я, — я могу идею и общий посыл сформулировать, а, чтобы расписать, профессионал нужен. Крепкий профессионал.

— Есть у меня такой профессионал, — задумался Большаков.

И тут в разговор влез Козляткин:

— Один сценарист может запороть любую идею, Иван Григорьевич. Мы же можем сформировать группу сценаристов. Так будет лучше.

— И чтобы они конкурировали за достойный результат, — подхватил мысль я.

— Как соцсоревнование? — понял Большаков и довольно заулыбался.

Мы с Козляткиным синхронно кивнули и переглянулись.

Козляткин подвыпил и перестал смущаться. Это было именно то, чего я и добивался этой поездкой.

Пуговкин торопливо разлил водку по стопкам.

Выпили.

— Хорошо пошла, — крякнул Большаков, закусил кусочком фаршированной рыбы и опять спросил, — но проект может провалиться и тогда…

— Риски, безусловно, есть, — торопливо ответил я, — а вы поручите этот проект Сидору Петровичу. Заодно и посмотрите, как он в работе.

Большаков с интересом взглянул на меня, а Козляткин уставился с обалдением и, как мне показалось, испугом.

— А артисты? — нахмурился Большаков, — опять Орлова и Марецкая?

— Артистов мы вам подберём, да таких, что они любой сценарий вытянут.

— Раневская, — вспомнил Большаков, — ты говорил, Муля, я помню.

— Не только Раневская, — согласился я, — вон тот же Миша Пуговкин. Артист от бога, а ему только вторые роли дают, да и то, драматические.

— А чем ему не подходят драматические? — удивился Козляткин, да так, что его вилка с наколотым кусочком домашней колбасы застыла в воздухе.

— А тем, что он — комедийный актёр. — сказал я, — Да вы сами хоть на лицо его посмотрите!

Все посмотрели на лицо Пуговкина, даже Володя и Матвей.

Пуговкин покраснел и смутился.

— Так он не может играть драматические роли? — спросил Большаков и шумно запил дусиным квасом из алюминиевой кружки.

— Может, — кивнул я и потянулся за луком. — Но это как забивать гвозди микроскопом. Он может быть прекрасным комедийным актёром и обычным драматическим. Это называется разбазаривание потенциала кадров.

— Нет, разбазаривать мы не хотим. Это не наш метод, не советский.

Все согласно закивали и дружно выпили за наш советский метод.

На душе стало хорошо, легко так.

Я уже понял, что мою идею Большаков практически поддержал и югославско-советскому фильму в главной роли с Раневской быть. И если сейчас Большаков ещё колеблется, то до завтрашнего отъезда он уже будет полностью «за».

Я кивнул Пуговкину:

— Миша, сыграй нам что-нибудь.

Пуговкин с готовностью вытащил откуда-то из-под лавки баян и растянул меха. Полилась музыка, мы грянули песню.

Спели, потом ещё выпили. Смотрели на спокойную гладь озера. Скоро уже поспевала баня. А потом будут шашлыки. И ещё посиделки. И песни под баян.

Хорошо…

Глава 20

Рано поутру я вышел из комнаты. Охотничий домик спал. Тоненько, с присвистом похрапывал Козляткин, сердито, словно сурок, храпел Большаков. Их я увидел через открытую настежь дверь. В дальней комнате печально храпел кто-то ещё. От ядрёного перегара стольких мужиков было душно, как в китайской прачечной.

Собственно говоря, этот коллективный храп меня и разбудил. Спать больше не хотелось. Я сладко, с подвыванием потянулся, зевнул, вышел во двор и замер: миллиарды микроскопических солнечных зайчиков отражались, прыгали, отскакивали от капелек росы. Создавалось такое впечатление, будто кто-то щедрой рукой швырнул на землю огромную горсть переливающегося бисера.

Красота какая!

Над озером стояла тишина, нарушаемая лишь шепотом ветра в камышах и редкими всплесками рыбы, выныривающей из темной воды. Солнце, еще не поднявшееся высоко, золотило верхушки сосен, окружавших поляну, а туман, словно легкое покрывало, стелился по зеркальной глади. Воздух был свеж и влажен, от земли поднимался запах мха и прелых прошлогодних листьев. На востоке небо уже переливалось золотистыми и лиловыми оттенками, предвещая ясный день. У берега, цепляясь веслом