Советская культура. От большого стиля до первых рейвов - Кирилл Светляков

культуру, преодолевая силу природы. В этом легко убедиться, если подумать о том, насколько подавлены некоторые инстинкты у современного человека – например, инстинкт размножения, который сейчас уже путают с «целью жизни». Сексуальные отношения, перенесенные в сферу культуры, теряют свою природу и постепенно угасают, превращаются в подобие гимнастики или танца.

В фильме «Кин-дза-дза!» (1986, реж. Георгий Данелия) показана планета Плюк, где природа полностью уничтожена цивилизацией, которая скатывается в архаику. Искусство плюкан – музыка, танцы, демонстрации мод – крайне примитивно, а язык редуцирован до междометий. Это не первый фильм, в котором режиссер критикует современную культуру, однозначно массовую, поскольку элитарная попросту отсутствует. Антиутопия «Кин-дза-дза!» задумана как пародия на фильмы в жанре научной фантастики, причем в качестве модели мироустройства Георгий Данелия выбирает уже отработанные в своем творчестве отношения центра и периферии, города и деревни, поэтому вселенная представляется большой деревней, и никакие новые открытия и достижения неспособны изменить ее уклад. Зрители второй половины 1980-х годов считывали в этом фильме аллюзии на Советский Союз, в котором высокие технологии могли сочетаться с примитивными способами производства, а крупные промышленные города контрастировали с патриархальными окраинами. После распада СССР картина «Кин-дза-дза!» приобрела статус пророческой: представленная в ней абсурдная история вдруг начала узнаваться в реалиях, по мере того как постсоветская Россия превращалась в периферию глобального капитализма, а ее жители, в массе своей люмпенизированные, уже легко могли сравнить себя с мелочно-расчетливыми плюканами. Исторический эксперимент завершился, потому что «трудно быть богом» и гораздо легче в него поверить. Финальная песня из кинофильма «Приключения Электроника» (1979), где есть призыв «своими руками судьбу свою делай», сменилась мольбой-заклинанием из кинофильма «Гостья из будущего» (1985): «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко!».

В екатеринбургском «Ельцин-центре» есть зал Свободы. Зритель проходит вдоль колонн к большому панно Эрика Булатова – ныне одного из самых известных и дорогих российских художников. Композиция «Свобода» – это вариант композиций, придуманных Булатовым еще в 1970-е годы, когда он официально работал иллюстратором детских книг, а в сообществе московских нонконформистов писал картины, включающие в себя текстовые фрагменты. Монументальное панно размером со стену, помещенное в пространство грандиозного мемориального музея, производит такое впечатление, словно искусство нонконформизма в современной России приобрело статус нового официоза. В принципе, этого не случилось, хотя некоторые представители российской бизнес-элиты вложились в собрания нонконформистов и через них продемонстрировали свою антисоветскую позицию.

Кадр из фильма «Кин-дза-дза!», реж. Г. Данелия. © Киноконцерн «Мосфильм», 1986 г.

На картине Эрика Булатова слово «Свобода» треугольником врезается в синее облачное небо, как стрелка – указатель направления. Яркие небеса с облаками художник чаще всего писал по цветным фотографиям, и они выглядят скорее условными, чем натурными. Небо в данном случае – визуальная метафора к слову «свобода», которое вторгается в изобразительное поле и сходит на нет, сужаясь в резкой перспективе. Надо сказать, что восприятие работ Булатова часто зависит от размеров и контекста, в который они попадают. В контексте зала Свободы, где заветное слово ритмично повторяется несколько раз на огромных мониторах, вставленных прямо в колонны, картина-панно завершает этот марш пяти «свобод»: «мысли и слова», «собраний и объединений», «совести и вероисповедания», «передвижения» и «предпринимательства».

Показательно, что нет «свободы личности», но есть производные от нее. В финале экспозиции «Ельцин-центра» личность первого президента России исчезает и заменяется словом. Здесь уместно вспомнить лозунг предвыборной кампании 1996 года: «Россия! Ельцин! Свобода!». Тогда для всех было уже очевидно, что, вступая в эту гонку, Борис Николаевич находился на стадии деградации личности.

Свобода есть

Свобода есть

Свобода есть

Свобода есть

Свобода есть

Свобода есть

Свобода есть свобода

Это стихотворение Всеволода Некрасова, поэта-конкретиста и ближайшего друга Эрика Булатова, написано еще в 1964 году. С помощью монотонных повторов Некрасов пытается оторвать слово от значения и тем самым прийти к реальной свободе, ограниченной словом. А Эрик Булатов в интервью для «Ельцин-центра» объяснил свое панно следующим образом: «Само небо – для меня символ свободы, пространство, которое находится за пределами социального»[124].

Это очень распространенная позиция среди советских художников 1960-1970-х годов, и не только нонконформистов. Однако свободы не существует без социальных отношений. Вернее, такая свобода возможна в системе, которая допускает подобное существование, как это было в СССР в эпоху застоя: тогда советские граждане обрели большое количество свободного времени, которое могли потратить на личные интересы. Граждане новой России таким временем не располагали, вынужденные бороться за выживание. В конце 1980-х годов Борис Ельцин получил массовую поддержку, когда в присутствии телекамер начал ездить на общественном транспорте и посещать районную поликлинику. Вполне допускаю, что ему как первому секретарю Московского горкома ЦК КПСС было стыдно пользоваться партийными привилегиями, но как президенту капиталистического государства – уже нет. И если идеологи перестройки любили порассуждать о «человеческом факторе», то российские чиновники говорили о «человеческом ресурсе». «Люди – вторая нефть», – заявил в 2009 году вице-премьер Сергей Иванов, подчеркивая значимость этого ресурса.

Призывы «уважать личность» в этой ситуации вызывали смех, но проблема, конечно, не сводилась к высказываниям и действиям отдельных политиков – она глубже; особенно если вспомнить «хищные вещи века», которые могут овладеть сознанием людей, тем более когда на место созидателя приходит квалифицированный потребитель.

В 1990-е годы советские граждане вступили уже как атомизированные индивиды (в социальном отношении) и расщепленные субъекты (в психологическом). Теперь для обретения связей с миром требовались традиционные терапевтические средства (например, религия), а также современные – психотерапевты, антидепрессанты, социальные сети и коучинг с постановкой жизненных целей, программами внутреннего развития и самосовершенствования. Все это позволило эксплуатировать нарциссизм и только усугубило кризис индивидов.

Советское общество претерпело такие интенсивные и радикальные трансформации, что каждое следующее поколение отрывалось от предыдущего, как отрываются ступени у ракеты. При этом развитие производственных отношений не поспевало за развитием общества. Это – одна из весомых причин отказа от советского проекта с последующей ориентацией на Запад и «западные ценности», которые стали карго-культом для значительной части российских либералов. А в качестве отправной точки для создания новой идентичности послужил образ Российской империи – именно образ, поскольку вся материальная база была создана в советский период, и к началу 1960-х годов экономика СССР равнялась 40 (!) «имперским» экономикам. Поэтому российские чиновники в своих оценках вынуждены постоянно балансировать между уничижением и признанием: одной рукой давить, другой – желать успехов. В культурной политике происходит адаптация советских образцов к условиям капиталистических отношений, и можно выделить несколько операций: 1) из общего наследия отбирается все, что имеет западные аналоги или хотя бы некоторое сходство с ними, остальное отвергается; 2) в советских образах ищут христианские прообразы в соответствии с «традиционными ценностями»; 3) приватные феномены противопоставляются общественным как наилучшие; 4) отдельные феномены брендируются по законам коммерческой продукции, что приводит к их обессмысливанию.

Вместе с тем новые поколения российских художников опираются на «левую повестку», мыслят себя критиками капитализма и на этом пути изучают не только опыт авангардного искусства, но и советские альтернативны. К тому же после распада СССР в западной культуре наблюдаются попытки преодолеть капиталистическое отчуждение в искусстве и отказаться от производства бессмысленных «хищных вещей». Николя Буррио предлагает «эстетику взаимодействия» как панацею от пустых и навязчивых зрелищ. Форум «Манифеста» 2015 года в Цюрихе был организован так, что приглашенные авторы создавали свои работы в коллаборации с сотрудниками разных городских служб и учреждений. Художники и кураторы часто позиционируют свою деятельность как социальное или антропологическое исследование. Многие из этих практик и подходов были характерны для советской культуры, но проявлялись в других формах, и я считаю, что СССР в целом ряде своих феноменов опередил нынешние процессы. А современному человеку еще только предстоит осознать и обрести свою новую целостность.

Лекторий «Страдариум»

Привет! Это Олег Воскобойников. Вместе с командой мы делаем «Страдариум» – онлайн-курсы по гуманитарным наукам от проекта «Страдающее Средневековье». Наша аудитория в соцсетях – больше