Советская культура. От большого стиля до первых рейвов - Кирилл Светляков

При анализе творчества отдельных художников исследователи часто исходят из презумпции индивидуальности. Это романтический штамп, когда художник представляется исключительной личностью, носителем уникального опыта и даже знания. Я ни в коем случае не хочу принизить значение творческих людей и отказать им в исключительности – хотя бы потому, что, в отличие от большинства, они тратят свое время, а иногда и всю жизнь на деятельность, польза от которой неочевидна и плоды которой могут созревать очень долго. Тем не менее, чтобы лучше понять индивидуальность, нужно отделить от нее все, что является общим местом, частью коллективного опыта. Мы не определим, «что имел в виду художник», если не будем знать, о чем думали, что обсуждали и по поводу чего волновались его современники.

В СССР начиная с периода оттепели люди в массе своей увлекались научной фантастикой – и советской, и иностранной. Среди самых популярных книг можно назвать «Сумму технологии» Станислава Лема, впервые опубликованную на русском языке в 1968 году, а также романы Ивана Ефремова и братьев Стругацких, выходившие миллионными тиражами. По мотивам «Суммы технологии» Александр Суслов создал свою фреску «Произведение технологии» для вестибюля Государственной научной библиотеки Кузбасса им. В. Д. Фёдорова в Кемерове – один из последних образцов советского монументального искусства. В основе композиции – жесткие модернистские структуры, но они переполняются разнородными мотивами, элементами исторических стилей и знаками современности. Так проявляется постмодерн, который отрицает прогресс как постоянное и безоглядное движение вперед и предлагает вариант нелинейного и многовекторного движения – вперед и назад, как в танце. В постмодерне исчезают любые антитезы, будь то «форма – пространство», «природа – культура», «классика – современность», «авангард – китч», и любая цельность складывается из множества фрагментов. В «Произведении технологии» исчезают различия между категориями «живого» и «неживого» и, как результат, появляется техно-органика – феномен постиндустриальной культуры.

Научно-фантастические произведения печатались отдельными книгами и в различных журналах, таких как «Знание – сила» и «Техника – молодежи». Последний отличался от других изданий тем, что в качестве иллюстраторов редакторы привлекали не только художников, но и ученых; кроме того, журнал организовывал всесоюзные выставки-конкурсы на тему «горизонтов будущего» с участием как профессионалов, так и любителей. В настоящее время архив «Техники – молодежи» утрачен; один из последних редакторов сообщил мне, что в середине 1990-х годов его полностью выкупила какая-то японская компания, и, конечно, приобретателей интересовали не картины и рисунки, а многотысячные заявки на изобретения, присылаемые в журнал на первичную апробацию со всех концов страны.

Литературная фантастика в сочетании с выставками на футуристическую тему формировала среду, объединявшую ученых и художников, элитарную и массовую аудиторию. А творчество Бориса и Аркадия Стругацких производило такое брожение в умах, что в 1966 году Александр Яковлев, на тот момент заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, направил в Центральный комитет записку «О недостатках в издании научно-фантастической литературы»[121]. Предметом критики стали произведения Стругацких «Попытка к бегству» (1962, первые варианты названия: «Возлюби ближнего» и «Возлюби дальнего»), «Трудно быть богом» (1964) и «Хищные вещи века» (1965).

Яковлев особенно отмечал, что авторы «Хищных вещей», «взявшись написать книгу об образе жизни “капиталистического” государства, не только не стремятся к анализу социальных сторон, но и начисто отказываются от социальных оценок вообще»[122]. По его мнению, Стругацкие описали общество потребления как «Страну дураков»; члены его сходят с ума в погоне за новыми удовольствиями, но это общество бесклассовое, и потому его можно считать скорее коммунистическим, нежели капиталистическим. А в «Попытке к бегству» и в «Трудно быть богом» созданы картины некоего тоталитарного государства сродни фашистскому, но это абстрактный или «необыкновенный фашизм» как продукт жестокой воли к власти. Особенное возмущение у Александра Яковлева вызвал язык персонажей: «Некоторые герои их нарочито упрощены и огрублены. Говорят они на какой-то тарабарщине, в которой смешались арго уголовников с заумью снобов и развязностью стиляг»[123].

Надо сказать, что в 1966 году Яковлев довольно точно описал язык советского андеграунда и будущий язык перестроечной культуры. Столь же точно обозначены места в концепции Стругацких – очень болезненные по отношению к советской идеологии. Дело в том, что обещанный Никитой Хрущёвым коммунизм («От каждого по способности – каждому по потребностям») в описаниях мало отличался от капиталистического общества потребления, и непонятно, почему в похожих условиях, но в рамках социалистической системы человек будет совершенствоваться, а при капитализме – деградировать. А «прогрессоры», советские люди будущего, ученые – вершители истории, которые наблюдают жизнь в отсталых и «тоталитарных» обществах, настолько совершенны, что уже неспособны к изменениям – ни себя, ни других. Главный герой повести «Хищные вещи века» понимает, что обитателей «Страны дураков» сводит с ума не злоумышленник, а сама система вещей, которая действует как нейростимулятор и уводит всех в иллюзорные миры. Но в иллюзорные миры отправились («полеты во сне и наяву») и граждане Советского Союза! Свою воображаемую «Страну дураков» братья Стругацкие, скорее всего, придумывали под впечатлением от западной хроники: беснующиеся на рок-концертах толпы фанатов, конвульсивные психоделические танцы, выступления религиозных сектантов, а также неофашистские марши в сочетании с хрониками Вьетнамской войны. Все это, мелко порубленное в одном смонтированном киноклипе, до сих пор кажется самым настоящим безумием с точки зрения «прогрессора» как человека, воспитанного в традициях культуры Просвещения.

В 1989 году вышел фильм «Трудно быть богом» немецкого режиссера Петера Фляйшмана. Это было модное тогда совместное предприятие четырех киностудий – СССР, ФРГ, Франции и Швейцарии. Однако гора породила мышь. Создатели, возможно, не договорились о жанре и в попытке составить конкуренцию «Звездным войнам» Джорджа Лукаса не сохранили равновесия между боевиком и философской притчей. В финале сотрудники Института экспериментальной истории через мониторы смотрят на жителей средневекового Арканаса и делятся мыслями: «“Важно понять, сможем ли мы управлять процессами развития и в какой мере прошлое довлеет над нами”. – “Не исключено, что и мы способны скатиться в пучину мрака, иррациональности и варварства”». Мы часто взираем на прошлое из будущего с ложным чувством превосходства, потому что знаем о том, что будет дальше. Знаем, что будут 1990-е годы: натуральный обмен, бандитские группировки, организованные по территориальному принципу, религиозные фанатики – настоящий Арканас! А теперь представьте в роли прогрессоров позднесоветских людей, которым еще предстоит шагнуть в новое десятилетие и новейшую историю.

В романе и фильме пришельцы колеблются между созерцанием и действием. Они хотят помочь бедным арканасцам и не считают себя вправе вмешиваться «в естественный ход истории». Здесь есть два интересных аспекта. Во-первых, модель, предложенная Стругацкими, по сути своей колониальная: будущее и прошлое противопоставлены друг другу, как метрополия и колония, цивилизация и дикость, элита и безликая масса. Хотя прогрессоры эксплуатируют Арканас только в качестве объекта наблюдения, поскольку они – как будто коммунисты. Во-вторых, размышляя о «естественном ходе истории», братья Стругацкие интерпретируют историю как природу. Еще Ролан Барт в сборнике «Мифологии» писал, что такие подмены свойственны буржуазному мифу, когда он пытается преподнести идеи свободного рынка или свободной конкуренции как адекватные биологическим потребностям человека. Вместе с тем прогрессоры часто испытывают чувство брезгливости, пребывая в Арканасе: им неприятны грязь, резкие запахи, а также сексуальная раскованность. В фильме «Трудно быть богом» исследователи все так же через монитор наблюдают сексуальную сцену с чувством отвращения – как если бы советские люди впервые увидели порнографический фильм. Получается следующая противоречивая модель: культура вытесняет природу, которая превращается в историю.

Идею о «естественном ходе» можно найти и в других фантастических фильмах, например в «Подземелье ведьм» (1988, реж. Юрий Мороз). В нем космические путешественники прилетают на далекую планету и обнаруживают там следы деятельности прогрессоров, которые, по выражению одного из героев, «гнали эволюцию». В процессе эксперимента все эпохи перемешались, и планете угрожает гибель. «Гнать эволюцию» – это нечто среднее между «гнать самогон» (актуально для антиалкогольной кампании Михаила Горбачёва) и «загонять клячу истории» (по выражению Владимира Маяковского).

К началу 1990-х годов мысль о том, что Октябрьская революция нарушила естественный ход истории, а коммунизм противоречил человеческой природе, уже превратилась в штамп. Противопоставление деструктивной «революции» и последовательной «эволюции» до сих пор встречается в политической риторике. Популярнейший фильм «Собачье сердце» 1988 года также сработал на эту идею. Конечно, никакого «естественного хода» у человеческой истории не существует, поскольку люди создают