Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

В остальном метафизика Делеза представляет собой прекрасный переход между барадовским реляционизмом и лакановским психоанализом. Делез ставит различие перед тождеством: согласно ему, тождество порождается из различия, а не наоборот. Тем самым Делез предшествует реляционизму Барада. В то же время Делез посвящает значительную часть работы построению новой концепции субъекта после лакановской революции в психоанализе. Он ищет некое откровенно экстатическое, но все же имманентное состояние, которое он называет скорее трансцендентным, чем трансцендентальным. Это приводит его к изобретению дивидуала, шизоидного субъекта, который с тех пор стал человеческим идеалом аттенционалистской нетократии в эпоху Интернета (совершенно независимо от того, было ли намерение Делеза в 1970-е годы создать такой будущий инструмент власти).

Лаканист Зизек часто вступает в диалог с Делезом в своих книгах, например, в "Органах без тел" (где Зизек также ведет обширный диалог с - по его мнению - философами-делезианцами Бардом и Сёдерквистом). Прекрасным примером делёзовского гибридного концепта является тёмный предшественник, который играет центральную роль в построении Делёзом индивидуального субъекта. Темный предшественник проще всего описать как собственное поле Хиггса онтологии. Реальное - это то, что не позволяет картине мира стать целостной и завершенной. Именно потому, что мы никогда не сможем постичь объективность, возникает субъективность. Субъект рождается в тот самый момент, когда мы сталкиваемся с нарушениями и вопросами, связанными с нашим мировоззрением, и именно эти повторяющиеся нарушения поддерживают жизнь субъекта.

Делез пророчески предвидит, как наступающая эпоха Интернета - которую он последовательно называет капитализмом с шизофренией в своих ключевых работах "Анти-Эдип" и "Милле плато", написанных в соавторстве с Феликсом Гваттари, - исключает классические мажоритарные претензии на власть. Барадианский реляционизм идет на пару шагов дальше в том же направлении. Когда мы начинаем осознавать масштабы революции в квантовой физике, надежных мажоритарных идентичностей не остается. Все оставшиеся идентичности, кроме самой Вселенной, просто-напросто миноритарны по отношению к Бараду. Чтобы создать идентичность, отличную от идентичности Вселенной, необходимо явное миноритарное различие, поэтому только самая сильная миноритарная идентичность может породить то, что предшественник Лакана и Зизека Гегель называет универсальной сингулярностью.

Объединяющий нарратив может быть рассказан только подчиненным агентом, с которым могут идентифицироваться все остальные агенты. Когда делёзовский индивид оказывается перед огромностью Пантеоса, капитуляция - единственный логичный ответ. Но в этом случае речь не идет о простой капитуляции. Потому что речь идет о своего рода спинозистской капитуляции, которая, в свою очередь, позволяет диалектическое продолжение в тени Пантеоса через установление Синтеоса в сочетании с другими частностями универсального субъекта. Поэтому Зизек и Делез едины в своем страстном поиске революционной утопии эпохи Интернета, где именно Делез в качестве голоса Энтеоса - по отношению к Зизеку как голосу Атеоса и Бараду как голосу Пантеоса - ближе всего к реализации Синтеоса в рамках синтетической пирамиды.

Ведь точно так же, как в синтетической пирамиде вибрирует ось между Атеосом и Пантеосом, вибрирует ось между Энтеосом и Синтеосом. Энтеос представляет имманентное становление и различие; Синтеос - утопическое бытие и тождество. Как отмечает Делез: Энтеос всегда предшествует Синтеосу. Сначала Энтеос порождает делёзовского индивидуума, затем Синтеос - революционную утопию. Важно то, что синтеология помещает трансцендентность в становление, а не в бытие. В синтетизме нет трансцендентального бытия, что является радикальной точкой отхода от всех дуалистических религий. Вместо этого трансцендентное становление консолидируется в радикально монистическом и реляционистском универсуме. Становление первично, но оно волит себя в бытие и делает это раз за разом через творческие этернализации восприятия. Эта воля от становления к бытию есть движение от Энтеоса к Синтеосу.

Вселенная, очевидно, не нуждается в предшествующей божественности для того, чтобы существовать. Нет никакой необходимости в религии, когда существование находится в состоянии постоянного расширения. Однако в тот момент, когда мы переходим от становления к бытию, теологическая перспектива становится необходимой. Диалектика между этернализмом и мобилизмом требует синтетического сопровождения. Этернализация мобилистского хаоса сама по себе порождает метафизический импульс. Мы выражаем это, утверждая, что бытие требует Бога. Мы видим это движение у Гегеля, когда он переносит себя из Атеоса в Пантеос и видит, как из этого движения рождается мировой дух (Welt Geist). Но то же самое происходит и с Делезом, когда он движется от Энтеоса к Синтеосу и видит, как из этого движения рождается плоскость имманентности. Этернализация мобилистского хаоса сама по себе является изначальной сакрализацией бытия, рождением метафизики. В процессе этернализации хаотическое существование превращается в единую связную субстанцию, которую философы-мобилисты называют Единым. А Единое - это, конечно, имя Бога в философии имманентности и теологии процесса.

Но внутри синтетической пирамиды есть и движение от Синтеоса в сторону Атеоса. Поэтому интересно представить и изучить жестко атеистического нигилиста в качестве собеседника реляционистской метафизики Делеза и Барада. Исключительно эрудированный и яркий шотландский философ Рэй Брасье в своей книге "Нигил без границ" отстаивает тезис о том, что Ницше и Делез совершают своего рода ошибку в принятии желаемого за действительное, когда ставят экзистенциальный экстаз выше экзистенциальной тревоги. Подобно Будде, Брасье считает тревогу первичной для существования - боль всегда превосходит удовольствие - и строит своего рода фрейдистскую космологию из убеждения, что пустой, слепо повторяющийся драйв является двигателем существования. В центре негативной теологии Брасье - будущее самоограничение Вселенной, которое, по его мнению, должно управлять всеми ценностями и оценками до тех пор. Здесь он берет за отправную точку волю человека к небытию, которая возникает из все более дырявого подсознания и постоянно дает о себе знать в быстро растущих субкультурах эпохи Интернета.

С реляционистской точки зрения Брасье, однако, допускает три ошибки в своих рассуждениях. Во-первых, ничто не говорит о том, что этика должна определяться или каким-либо образом быть связана с тем, как устроена природа. Если бы это было так, то в принципе никогда бы не пришлось ставить под сомнение социал-дарвинизм XIX века, а понятие цивилизации было бы неинтересно в данном контексте. Этика Брасье действительно не отклоняется ни на йоту от странного стремления социал-дарвинизма свести человека к существу, единственная задача которого - поставить дарвиновскую эволюцию, так сказать, на правильный путь, как будто история - парадоксальным образом одновременно детерминированная и индетерминированная - как и эволюция по какой-то непонятной причине должна быть ускорена и направлена к своему собственному, явно неизбежному исполнению. Брасье здесь виновен в своего рода натуралистическом мазохизме, экзистенциальной отставке перед лицом возможностей человека найти свою собственную этику, создающую идентичность, которая не зависит от предполагаемого исторического направления окружающей среды. Таким образом, его этика сводится к стремлению подстроиться и скопировать то, что природа, как предполагается, сообщает нам своим слепым непостоянством, и к