Синтез. Создание Бога в эпоху Интернета - Александр Бард

смертей. Жизнь всегда основана на акте самопожертвования и поэтому должна рассматриваться как изолирующий разрыв с самой жизнью. Как таковая жизнь обречена на навязчивое повторение своего собственного акта смерти. Витализм попадает в нужную ноту только тогда, когда перестает обожествлять жизнь как более высокое положение, чем не-жизнь, и вместо этого рассматривает жизнь как масштабное, дублирующее не-жизнь, как еще одно в длинном ряду чистых сложностей. Ведь что такое жизнь , как не клонированный дискретный контур обратной связи, способный к саморазмножению?

Мы ясно видим, как жертвенный акт как условие жизни выражает себя в виде коллективного жертвоприношения на протяжении всей истории. Жертвоприношение было разработано кочевым обществом как ответ на разрушительную власть природы над человечеством. С помощью жертвоприношения племя пыталось купить у богов независимость и свободу маневра. Однако все организмы неизменно жертвуют частью себя ради собственного выживания. Только благодаря такому акту самопожертвования существо может обрести независимость от окружающей среды. Независимость по определению означает, конечно, клонирование того, что независимо именно от того большего явления, от которого оно теперь независимо. Большая травма - это, конечно, то, что остается после самопожертвования; это перцептивная защита от переизбытка стимулов; это фундамент для нового "я" в том, что независимо. Именно благодаря травме существо становится функциональным, способным использовать окружающую среду для собственного выживания и тем самым обеспечивать себя ресурсами для будущего воспроизводства.

Брасье называет эту повторяющуюся машину сложности органоном вымирания. Однако появление синтетизма означает, что роль жертвы в культуре исчезает. Начнем с того, что синтетики стараются не умиротворять никаких богов, чтобы держать их на расстоянии. Напротив, синтетики создают новых богов для новой эпохи и, прежде всего, для будущего. И они ищут контакта с богами, рассматривая их генезис как реализацию мечтаний и утопий человечества. Таким образом, в синтетизме нет необходимости в жертвоприношении, скорее требуется прямая противоположность жертвоприношению: синтетические ритуалы, связанные с объединением и сплетением, частично между людьми, частично между человеком и окружающей средой. Поклонение сети как событию естественным образом связано и с реализацией сети как события, то есть с поглощением в священную близость как счастливый конец трагической истории отчуждения .

Как и творческое утверждение Ницше, убежденность синтетика - это прежде всего отношение. Синтетизм начинается не со знания, а с воли к действию. В его основе лежит представление о жизни как о чем-то бесконечно ценном. Жизнь, которая использует себя, постоянно творчески перестраивая и оценивая все и вся в окружающей среде, не может даже помыслить о том, чтобы придать себе какую-то ценность. Таким образом, жизнь по отношению к самой жизни должна быть бесконечно ценной. Но бесконечная ценность жизни по отношению к самой жизни не означает, что она автоматически распространяется и на другие формы жизни. Коллективный долг питается из предположения, что жизнь, которую нельзя спасти, в свою очередь порождает еще большее коллективное чувство вины, например. Это не только движет коллективной фантазией - и тем самым объясняет, почему история постоянно наполнена мифами о великом падении человека и сопровождающими его призывами к спасению, - но и рано или поздно подталкивает коллективную идентичность к самоистреблению.

Ницшеанская реакция на эту коллективную фантазию об исчезновении - это, конечно, amor fati, то есть не только принятие, но и безусловная любовь к судьбе. Добро и зло встречаются в настоящем, где судьба разрушает их и соединяет в нейтральную субстанцию истории, которую ницшеанский übermensch любит, потому что она должна быть любима как единственное, что существует в истории. Только на основе безусловного принятия всего, что было в мировой истории до сих пор - где собственный опыт как субъекта включен в наивысшей степени - синтетический агент может создать радикально иное утопическое будущее за пределами настоящего. Ведь что такое религиозный импульс и поиск духовного опыта, если не причина, по которой человек концентрируется на себе и своих сокровенных эмоциональных потребностях и позволяет интуиции вести его мимо всех жизненных оправданий, утверждающих, что невозможное действительно невозможно? Ведь это, конечно, не так: именно тогда, когда разум берет верх над рациональностью, невозможное становится возможным, а Синтеос прибывает в будущее. Именно там и тогда человек может осуществить свои самые смелые мечты и создать Бога.

 

Интенсивности и феномены в реляционистской вселенной

История корреляционизма начинается с онто-эпистемологического проекта Иммануила Канта в XVIII веке. Согласно Канту, мы можем знать только то, что возникает в соотношении между мышлением и бытием. Но у Канта, а позже, например, у феноменолога Эдмунда Гуссерля, сохраняется убеждение, что фактичность существует, что процесс включает в себя вещь в себе, с которой можно соотнестись. Это представление получило название слабого корреляционизма. Позднее за Кантом следуют такие мыслители, как Гегель, Ницше, Хайдеггер и Витгенштейн, которые игнорируют эту предполагаемую вещь в себе. Таким образом, кантовский принцип фактичности заменяется этими авторами гегелевским, абсолютным, принципом корреляции. Это понятие называется релятивизмом или сильным корреляционизмом.

Решающий разрыв с кантовским корреляционизмом происходит с появлением реляционизма в физике и философии науки Нильса Бора в 1930-х годах. Реляционистская онтология на самом деле не только интерактивна, как релятивизм, но и определенно внутридейственна. Согласно реляционизму, каждый феномен во Вселенной уникален, поскольку и его внешние, и его внутренние координаты полностью уникальны для любого положения в пространстве-времени. Симметрии существуют только в математических моделях, но никак не в физической реальности. Это означает, в частности, что ни один научный эксперимент никогда не может быть повторен точно таким же образом дважды. Неудивительно, что в 1930-х годах старые друзья Нильс Бор и Альберт Эйнштейн вступают в переписку, которая часто разочаровывает обе стороны. Их письма свидетельствуют о резком изменении научной парадигмы от эйнштейновского релятивизма к боровскому реляционизму.

Разумеется, во Вселенной нет никаких де-факто предопределенных наборов правил, предшествующих явлениям, которые они, если бы это было так, были бы призваны регулировать, то есть если бы они существовали (а их нет, поскольку в этом случае их существование предшествовало бы самому существованию). То, что в ретроспективе мы можем воспринимать как законы природы, есть не что иное, как аналогичные повторения в рамках одной и той же системы, учитывая временно преобладающие, постоянно слегка меняющиеся обстоятельства в данном комплексе. Конечно, существует универсальный металогический закон, который гласит, что каждому событию всегда найдется объяснение - онтологическая предпосылка, которую тщательно исследовали мобилисты от немецкого философа Готфрида Вильгельма Лейбница в XVII веке до американского прагматика Чарльза Сандерса Пирса в XIX веке, - но для актуализации любой из виртуальностей внутри феномена не требуется вечных законов как таковых. Как и много раз до этого в истории науки, природе нет дела до наших человеческих, слишком человеческих, метафор.