Проощание с детством - Агония Иванова

— Ты что творишь, дура!? — не выдержала она, — нельзя тебя на минуту оставить!

— Да отвали, — грубо бросила Оля, прижимая руки к лицу, — тебя не трахали пятеро сразу…

— А ты сама, не этого ли хотела? — строго спросила Марина, — не таких ли острых ощущений ты искала?

— Прекрати, — потребовала Оля, взгляд ее стал хоть сколько-нибудь сознательным, — оставь меня одну, я ничего с собой не сделаю.

Марина вышла за дверь и оперлась на нее спиной, слушая каждый звук внутри комнаты. Оля включила воду, о чем-то тихо говорила сама с собой, потом вода выключилась. Прошло еще какое-то время, и она выглянула в щель между дверью и косяком.

— Куда мне деть вещи? — поинтересовалась она.

— Брось в ванну, — распорядилась Марина, потом помогла Оле дойти до комнаты матери, уложила ее на кровать, на этот раз без старого одеяла, его она утащила от греха подальше тоже в ванную, для подруги она отыскала какие-то старые простыни. Только укрывая ее одеялом, Марина заметила, что у Оли температура, но градусника у нее не было, его случайно разбил Стасик, когда болел в прошлый раз. Девушка еще пару раз сбегала туда-сюда, в поисках жаропонижающего, а потом еще и влажного компресса.

— Ну а вены то зачем резать? — спросила она, садясь на край кровати. Оля лежала с закрытыми глазами, но не спала. Она кусала губы и хмурилась. Ее искаженное страданием лицо казалось еще прекраснее, чем раньше. Марина тайно завидовала ее красоте и удивлялась, как имея такую внешность, можно быть такой глупой и несчастной, как ее подруга.

— Не хочу больше, Маринка, — тихо простонала Оля, ее ресницы взметнулись вверх, выпуская наружу кипящее море боли, отчаяния и безысходности, — я устала. Я хочу умереть…

— Нет, Оленька, — нежно заговорила Марина и хотела обнять подругу, но понимала, что та того не оценит, — нельзя тебе умирать. Нельзя, слышишь?

Оля слабо покачала головой и снова прикрыла глаза, демонстрируя, что ей тяжело разговаривать. Марина пожалела, что их нельзя положить вместе со Стасиком и обоим читать сказку на ночь, чтобы засыпали лучше. Ей пришлось уйти к брату, посмотреть как он там. Вот тут то и явился тот самый человек, которого в бреду просила позвать Оля. Марина с трудом, но узнала его. Дядя Шура. Отец Риты. Пару раз, когда ей доводилась такая удача, побывать в роскошной буржуазной квартире Польских, этот человек всегда был очень гостеприимным и приветливым, хотя Рита сама всегда недолюбливала его и не упускала случая добавить что-то колкое, говоря о нем. Впрочем, кого она любила, эта Рита? Кроме самой себя никого.

— Здравствуй, Марина, — Александр Викторович ее тоже помнил, но его больше волновала Оля, — где она?

— Пойдемте, — девушка повела мужчину за собой в комнату матери, где с закрытыми глазами, сложив руки, будто она уже умерла, холодная и прекрасная, только изуродованная синяками и ссадинами, лежала Ольга. Без тени смущения Александр Викторович подлетел к девушке и ухватил ее изуродованную руку, поднес к губам. Марина следила за ним с немым восторгом и в тоже время она вспоминала мать Риты, вспоминала то благополучие и целостность, которое для нее, безотцовщины, всегда символизировала эта семья.

— Я вас оставлю, — решила она и ушла к Стасику, который как раз проснулся из-за того, что в прихожей снова хлопала дверь.

Оля не хотела открывать глаза, потому что знала, что он здесь. Намного лучше прикидываться мертвой, делать вид, что она не в состоянии разговаривать, чем встречаться с ним взглядом.

«Лучше бы меня избили до смерти» — горестно думала она.

— Оля… Оля… — Александр Викторович гладил ее руку, — что с тобой сделали?

Она нехотя подняла ресницы.

— Они — ничего, — хрипло проговорила девушка, — я сама с собой сделала. Сама, — в ответ на его удивление Оля пояснила, — сама напросилась на неприятности.

— Не говори так, моя глупая девочка, — ласково сказал мужчина, снова поднося ее кисть к холодным с мороза губам.

— Не ваша, — возразила Оля, с трудом сдержав тяжелый вздох, — и вашей никогда не буду. У вас есть жена. А я… хотите правду? — она сама и не заметила, как стала обращаться к нему на «вы». Темно-вишневые глаза Александра Викторовича гипнотизировали ее, усыпляли и расслабляли, хотелось заткнуться и забыться спокойным детским сном. Но она не могла. Она уже одной ногой стояла в могиле и теперь ей все можно было. А если она уснет, она умрет, потому что тело пронзает сотней иголок нестерпимая боль, она просто утонет в этой боли, как в океане.

— Меня избили и изнасиловали пятеро мужиков, — как могла спокойно продолжала девушка, — потому что я сама предложила им переспать за деньги, а они мне платить не захотели. Слушайте дальше… За стеной… — Оля понизила голос, — моя подруга Марина. У нее есть парень Коля, с ним мы трахнулись в подъезде, о ней он даже не вспомнил… Я спала с…

Александр Викторович приложил холодные пальцы к ее разгоряченным губам, давая ей знак не продолжать свою исповедь.

— Зачем ты все это рассказываешь мне? — спросил он совсем без выражения. Оля отчаянно пыталась понять, что вложено в его голос, но тщетно. Он не разозлился, не расстроился, как будто всегда ждал услышать о ней что-то такое.

— Чтобы вы поняли, что я за человек, — заявила она очень хрипло, ей на грудь как будто положили бетонную плиту и она испугалась, что у нее может быть сломано ребро, но страх быстро сменился радостью освобождения. Может это ребро сейчас вопьется ей в легкое и она умрет и последним, что она увидит, будут его глаза? Какая прекрасная смерть, много лучше той, что она выдумывала себе раньше. — Чтобы вы не любили меня никогда…

— Какая же ты смешная, Оля, — нежно вздохнул Александр Викторович и коротко коснулся ее мокрых растрепанных волос, — я ведь все равно буду тебя любить.

— Но я же отвратительная… мерзкая! — словно возмущаясь, воскликнула девушка и поняла, что ей больно разговаривать. В легких предательски першило, что говорило о приближении приступа.

— Ты глупый ребенок, — осадил ее мужчина, — ты лучше вот что мне скажи. Есть ли у тебя с собой ингаляторы? — Оля отрицательно покачала головой, — я так и думал, — Александр Викторович изобразил подобие улыбки и очень тепло поцеловал ее в щеку, поднялся и направился к двери, — веди себя хорошо, я скоро вернусь.

Оля откинулась на подушку и снова закрыла глаза, проваливаясь в мягкие объятия спокойной тихой дремы. Ей было тепло и сладостно, потому что рядом были единственные двое, кто желал ей добра, не смотря не на что, как бы глупо и неблагодарно это было. Ей нечего было предложить взамен, потому что у нее ничего не было. Ничего.

Глава седьмая

Чтобы провести лишнее время в библиотеке, Рита прогуляла последние два урока, припугнув охранника тем, что если он будет ей мешать, то в скором времени лишиться работы. Ведь она же Маргарита Польских, ей нельзя перечить, с ней нельзя спорить, ее нужно любить и обожать, иначе она разозлиться и превратит жизнь этих мелких людишек в ад. Может быть, Саша и не боялся ее, потому что ему нечего было терять? Рите тоже было нечего терять и ради своих высоких целей она готова была пожертвовать тем немногим, чем располагала.

На улице завывал холодный промозглый февральский ветер, студеный, влажный, превративший подтаявший снег в длинный асфальтовый каток, на котором, чертыхаясь, растягивались все, кто имел неосторожность на него ступить. В пустом читальном зале было тихо и уютно, витали запахи пыли и книг. Рита вздымала в воздух новые облака пыли из старых газет, которых у нее в этот раз имелась целая стопка и все нужно было внимательно просмотреть, пролистать, не упуская ни одной статьи. Этот город был слишком маленьким чтобы какое-то хоть сколько-нибудь из ряда вон выбивавшееся событие оставили без внимания надоедливые журналисты, которых пачками выпускал местный журфак и которых было абсолютно некуда деть в таком небольшом населенном пункте. Поэтому каждая авария, каждый несчастный случай обязательно удостаивались их внимания и хоть крошечной статьи в одной из местных газетенок.

Рита путешествовала по чужим жизням, не испытывая совершенно никаких эмоций она читала о вещах ужасных, мучительных и невыносимых, принимая их как данность. Муж спятил и зарезал свою жену, а затем троих детей, группа подростков устраивала ритуальные сожжения бомжей на пустыре у Заводского района, врач убивал своих пациентов, чтобы продавать их органы… Вот это было уже интереснее, хотя Рита и понимала, что это не то, что она ищет. Она снова откладывала одну газету за другой, и уже совсем отчаялась, когда где-то на предпоследней странице, под рекламой строительной фирмы, на самой последней газете вдруг обнаружила то, что привлекло ее внимание.

Номер медицинского учреждения и имена действующих лиц этой статьи были намерено, изменены, но Рита все-таки с трудом узнала районную детскую больницу на крошечной фотографии, она сама лежала там не раз, потому что когда-то очень часто болела. С деньгами у ее родителей тогда дела обстояли куда хуже и только потом они стали отправлять ее в санатории и лагеря на море, где ее здоровье постепенно укрепилось и приспособилось к промозглому сырому климату их городка.