Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

игнорировать еретические преступления, равно как и ошибки и неудачи своей группы. Скорее он бы мужественно выставил напоказ прегрешения и заблуждения конверсо и призвал бы их вернуться на праведный путь, одновременно упрекая оппозицию за излишнее рвение и нежелание войти в положение конверсо, которым нужно больше времени для интеграции в христианство. Торкемада, однако, не только отстаивал марранскую группу в целом, но и яростно разоблачал их оппонентов, не давая им ни малейшего оправдания. Будучи очень далеким от позиции профессионального защитника, Торкемада не стал бы вести себя подобным образом, не будучи абсолютно уверенным в фактах.

Ценность любого свидетельства зависит от степени, до которой этот свидетель способен разглядеть и представить истину, а это в свою очередь зависит от его способности вынести правильные суждения и от его смелости высказать их публично, в особенности когда они непопулярны. Под этим подразумевается уровень его уважения к правде, а самое главное — его самоуважения, то есть насколько он заботится о том, как будут судить о нем его собственное и следующие поколения. По этим стандартам свидетельство Торкемады заслуживает высочайшего доверия.

Когда он писал свою работу о взрыве насилия против конверсо, он был кардиналом св. Сикста и членом римской курии. За его спиной был превосходный послужной список битв против религиозных уклонов в христианском мире, снискавших ему репутацию эксперта в этих вопросах, и неустрашимого борца за правду — то есть, в его представлении, правду христианства. Поставил бы он под удар эту тяжким трудом заработанную репутацию и позволил бы себе быть втянутым в защиту «еврейских» еретиков, которых, согласно их критикам, можно было найти почти на каждом углу Испании? Обошел бы он молчанием такое широко распространенное зло или искал бы предлоги для защиты еретиков против разъяренных «старых христиан», которые, пусть даже поступая недостойным образом, правы в своем главном обвинении? И мог ли он совершить такую грубую ошибку, превознося виновников до небес, и в то же время яростно нападать на подлинных защитников христианства? А даже в том случае, если бы он соблазнился на такой поступок, кого бы одурачило подобное поведение? Разве факты и свидетельства об обратном не ударили бы по нему бумерангом и не выставили его в неприглядном свете, не доказали бы его лживость, безответственность и наплевательство в отношении вреда, нанесенного вере? Поэтому кажется, что он не сделал бы этого, если только не был убежден в полной справедливости своей позиции. Торкемада не занял бы той позиции, что он занял в своем трактате, ибо его собственный интерес, если и не что-либо иное, предотвратил бы его от такого неверного шага.

Однако это приводит нас к следующему вопросу, которого мы обязаны коснуться в этой связи. Допустив, что Торкемада был убежден в том, что знал все факты и был уверен в своих утверждениях, не могли он ошибаться? Какова, в конце концов, была природа имеющейся у него информации? В то время в Испании не было надежной статистики, не было опросов общественного мнения, открытых или секретных, конверсо не изучали отношение членов своей группы к иудаизму или христианству. На что же тогда он мог полагаться? Единственный возможный ответ — разумеется, преобладающие в среде конверсо взгляды. Но тогда возникает другой вопрос. Торкемада, как мы видели, резко отвергает «общеизвестность» неверия конверсо, на которую опираются «старые христиане». Он настаивает на том, что никакая плохая репутация индивидуума или даже целой группы не может заменить фактов, доказанных заслуживающими доверия свидетелями в процессе честного и законного судебного разбирательства. Между тем не основывает ли он сам свои суждения по этому вопросу на общем мнении, некоем publico fama, с той разницей, что это мнение проистекает из других источников и оно скорее благоприятное, а не уничижительное? В какой степени можем мы полагаться на его утверждение — не в смысле того, во что он верил, но в смысле объективной правды?

Здесь мы пришли к корню проблемы, перед которой мы стоим в оценке свидетельств Торкемады о конверсо. Как мог он знать то, что сказал о марранах, об их религиозных взглядах, поведении, привычках и предпочтениях? Ответ следующий: он знал, потому что он сам был одним из них, потому что он жил среди них, общался с ними и из первых рук получал информацию об их взглядах и настроениях. Чужак не может судить с такой уверенностью о позиции группы в любом из ключевых вопросов так, как тот, кто сам принадлежит к этой группе, в особенности если эта группа находится во враждебном окружении. Это то особое знание о вещах, которое приходит изнутри, которым располагает тот, кто сам является частью сообщества, у кого есть контакт с его членами и почитаемыми лидерами, по отношению к которым вырабатывается безотчетное доверие. Ни один еврей не устраивал расследования действий своих еврейских собратьев и не установил, что евреи не используют кровь христианских младенцев для религиозных целей. Тем не менее при этом любой еврей будет готов немедленно поклясться, что подобные обвинения являются беспочвенной ложью, без крупицы правды, обвинениями, состряпанными злыми или глупыми людьми, когда бы они ни были предъявлены. Это знание присуще тому, кто принадлежит к обвиняемой группе, тому, кто находится внутри нее, — знание, заслуживающее большего доверия, чем все сотни расследований, которые могут провести посторонние. Именно эта уверенность, порожденная знанием изнутри, вдохновила утверждения Торкемады.

Исходя из этих соображений мы не должны думать, что, если бы свидетельство, которое мы находим в Трактате, было дано старохристианским кардиналом, оно заслуживало бы большего доверия. Если бы Торкемада был полноценным «старым христианином», вопрос «Откуда он знает?» мог бы быть задан с большей правотой. Он мог бы находиться под влиянием кого-то из своих марранских друзей, которые ввели его в заблуждение ошибочной информацией, или же склоняться к действиям под влиянием друзей, которым доверял, но, тем не менее, ошибаться в данном конкретном случае. Тогда он мог бы подвергнуться справедливой критике из-за отсутствия у него досконального знания, приходящего из прямого опыта и знакомства с фактами изнутри группы. Короче говоря, мы считаем, что свидетельство Торкемады более надежно именно потому, что он и был, и считал себя конверсо, а не просто «другом» марранов при дворе.

Е

Гибралтарский проект

В первой половине августа 1474 г., всего за четыре месяца до смерти короля Энрике и прихода к власти Изабеллы и Фердинанда, несколько тысяч конверсо оставили Севилью и отправились в Гибралтар с намерением поселиться в этом только что захваченном месте[3291]. Большинство