Дресс-код для жены банкира - Сиверс Лиза

— Может, я успею что-нибудь купить, еще не поздно… — Я робко пыталась разубедить ее.

— Все приличные европейские магазины находятся в азиатской части города, — она обнаружила доскональное знание вопроса, — а туда нужно ехать на пароме, потом на такси, не успеете! Придется на обратном пути зайти на базар.

— Ну, знаете ли. Нарядов с базара я еще никогда не носила!

От возмущения я даже повысила голос, и на мои слова обернулась одна из присутствующих в помещении русских женщин.

— Вы зря так скептически относитесь к базару. — Она подошла к нам и улыбнулась. — Там можно найти очень красивую шаль или кусок шелка: задрапируетесь, и будет у вас что-то вроде вечерней блузы. А на джинсы тут смотрят спокойно, даже истовые мусульманки надевают их под свои длинные одеяния.

— Да? — заинтересовалась Ольга Арсеньевна. — А точнее вы не расскажете, где можно найти такой шелк? Базар ведь у вас немаленький.

— Это одна из самых старых частей базара, — пустилась в объяснения симпатичная дама, — называется Сандаловый Бедестен. Когда-то там как раз и торговали шелками, сейчас в основном ковры. Вам, конечно, это знакомо, здесь на каждом углу тебе пытаются продать ковер и обычно утверждают, что он старинный и чуть ли не сам Сулейман Великолепный отдыхал на нем вместе с любимой женой Роксоланой. У вас, конечно, уже есть такой антикварный ковер?

— Если бы меня каждый раз не останавливала мысль о том, как я его повезу, у меня было бы уже с десяток ковров. Здешние продавцы такие виртуозы, — рассмеялась Ольга Арсеньевна. — Но так как я всегда путешествую в одиночестве и по возможности налегке, то крупногабаритные покупки исключены.

— Очень правильная установка, — согласилась ее собеседница и продолжила: — Когда найдете Сандаловый Бедестен, походите по соседним галереям, там есть лавки с тканями. И если что понравится, больше пятидесяти долларов не давайте, потому что запросят с вас не меньше трехсот, — закончила она свои наставления.

— Базар — место интересное и вполне безопасное. Я, правда, там обычно керамические мисочки и прочую мелочь на кухню покупаю и больших денег собой не беру, — рассказывала Ольга Арсеньевна, пока мы быстрым шагом двигались в сторону Крытого рынка — сердца стамбульского базара. — Хотя соблазнов там много. В этих бесконечных золотых лавках встречаются интересные украшения, как будто бы старинные даже. Продавцы, ясное дело, с пеной у рта доказывают, что, мол, вещь редкая, с алмазами, сапфирами и изумрудами, но черт их разберет, скорее всего, врут самым безбожным образом, — заключила она.

Так как мы вступили в чертоги Крытого рынка через улицу Колпачников, где как раз не продают никаких колпаков, а располагается основная масса ювелирных лавок, то я получила возможность увидеть то, о чем мне только что поведала моя спутница. Сотни тысяч разнообразных украшений — колец, браслетов, ожерелий и брошей, — одно массивнее другого, располагались в витринах по обеим сторонам длинного прохода, конец которого терялся в полумраке. Бесчисленные усыпанные сверкающими камнями розы, бабочки, жуки, змейки и птички-колибри сияли и переливались мелкими огоньками в ярком свете галогеновых лампочек и манили соблазном даже меня, убежденную сторонницу минимализма в области ювелирных украшений.

— Ну что, впечатляет? — спросила Ольга Арсеньевна, сама явно очарованная видом представших перед нами сокровищ «Тысячи и одной ночи».

— Все-таки видно, что местные ювелиры женщину любят и хотят ее всячески украшать.

— Да, это вы верно подметили. Здесь, кстати, драгоценности — это общепринятое мерило любви. Без золота вообще приличная дама на улицу не выйдет, правда, носят в основном такие вот скучные кругляшки. — Она показала на лавку, витрина которой была забита одинаковыми браслетами и сережками в виде колец. — А если уж любовь экстраординарная и возможности финансовые позволяют, тогда дама носит пару-тройку таких вот колец, которые вы с интересом разглядываете, а шаль закалывает приличной брошью, вот хотя бы как эта. Смотрите — всего десять тысяч долларов, значит, можно получить за пять.

Она показала на крупную, величиной с ладошку пятилетнего ребенка, лягушку, щедро усыпанную изумрудами, изумленно взиравшую на нас сквозь витрину выпученными глазками-бриллиантами размером не меньше чем в полкарата.

— Эффектная вещица. А вы что скажете?

— Скажу, что такой многокаратной любви в природе не бывает. Пойдемте лучше поищем эту Сандаловую площадь, посмотрим на шали, раз уже вы так настаиваете на соблюдении вечернего дресс-кода.

— Настаиваю, настаиваю. Формальности — великое дело, как вы этого не понимаете. Ведь деградация и начинается с небрежного туалета, от которого недалеко и до небрежных разговоров, а там уже и хамство не за горами, сокрушение моральных устоев общества, потом мордобой…

— Убедили, обязуюсь с этого самого момента свято блюсти…

— Ну ладно, не кривляйтесь. Кстати, неужели вам и самой не хочется быть нарядной? Впрочем, — заключила Ольга Арсеньевна, — профессора Фатиха вам не переплюнуть, уж он-то знает толк в вечерних костюмах.

Под эти разговоры мы набрели на лавку, где на полках были сложены самые разнообразные шали — тонкие шерстяные пашмины, тяжелые шелковые платки с вытканным сложным узором и длинной бахромой по краям и почти прозрачные длинные шелковые шарфы. Торговец, узнав, что нам нужно что-нибудь нарядное, но не слишком этническое, начал выкладывать на прилавок бесконечное множество разнообразных вариантов. Наконец нашлось нечто интересное — блекло-зеленая, с орнаментом из розоватых «огурцов» шерстяная пашмина, как мы дружно решили, немножко в стиле итальянской марки Etro. Основательно поторговавшись, но не сбив цену до рекомендованного уровня в пятьдесят долларов, мы заплатили восемьдесят, и я стала обладательницей псевдо-итальянской шали.

— Ее бы чем-нибудь заколоть, цены бы вам не было. Может, поищем какую-нибудь простенькую золотую брошку? — спросила Ольга Арсеньевна, в которой явно проснулся инстинкт охотницы.

— Вообще-то мой бюджет не предполагает покупку золотых изделий, и я никогда в жизни не носила брошек, это не мое…

— Ничего-ничего, посмотрим, поторгуемся, может, что и найдем. — Свекровь, не слушая мои вялые возражения, решительно повернулась в сторону улицы Колпачников с ее золотыми россыпями.

Увидев, что мы вернулись и настроены на внимательное изучение ассортимента, наблюдательные торговцы начали наперебой зазывать нас в свои лавки. Опытная Ольга Арсеньевна в ответ сделала непроницаемое лицо.

— Здешний этикет — а тут тоже есть свой свод хороших манер, — подчеркнула она, — предписывает приличным покупателям игнорировать зазывал.

Таким образом, мы с достоинством двигались по галерее, стараясь при этом вглядываться в содержимое витрин.

— Есть, — вдруг шепнула Ольга Арсеньевна и повлекла меня в сторону довольно скромной витрины, где не было ослепительных многокаратных украшений. Зато там имелась довольно больших размеров золотая английская булавка, украшенная небольшим зелено-голубым камнем. Продавец, увидев, что́ именно нас заинтересовало, завел обычную песню про антиквариат.

— Очень редкая вещь, старинная, времен Османской империи, — зачастил он, — золото, изумруд, прекрасная огранка.

— Никакой это, уважаемый, не изумруд, нечего тут талдычить «эмеральд, эмеральд», — оборвала свекровь песнь торговца, — это какой-нибудь перидот, не знаю, как по-английски: вот видны меленькие золотые вкрапления. И в Османской империи булавками себя не украшали, это вы с Лондоном путаете. Вещь явно современная, искусственно состаренная, но не без изящества сделанная, — заключила Ольга Арсеньевна. — Сколько?

Сникший было продавец, услышав про изящество, воспрял духом и заломил немыслимую цену в тысячу долларов.

— Пятьдесят, — решительно предложила свекровь. Ей, видимо, не давало покоя поражение, которое мы потерпели у торговца шалями.

Ювелир закатил глаза и воздел руки к потолку, видимо призывая всевышнего стать свидетелем такой вопиющей несправедливости. Ольга Арсеньевна не впечатлилась и дала понять, что ее так просто не возьмешь. После долгого торга, в ходе которого продавец демонстрировал все грани своего темперамента, а свекровь поистине алмазную твердость, мы получили булавку за разумную цену в двести долларов. Ольга Арсеньевна заплатила сама.