Дресс-код для жены банкира - Сиверс Лиза

— Валерия, оставайтесь, а? — опередила мое решительное «нет» Глафира. — Ну, пока все окончательно не выяснится. Очень вас прошу!

— Больно завтраки здесь хороши. Пожалуй, останусь на пару дней, — постаралась я сохранить лицо.

Меня на эту примечательную встречу не взяли, но полный отчет о ней я получила от Глафиры, на которую Ольга Арсеньевна произвела сильное впечатление Ей понравилась квартира, атмосфера, царившая за столом во время чаепития, ну и сама хозяйка, которая, видимо, была весьма любезна с гостями, а персонально с Глафирой даже ласкова. Во всяком случае, девушка получила приглашение посетить некую лекцию, из чего я сделала вывод, что Глафиру вербуют в ряды борцов за общественную нравственность. Что же, при таком дедушке это вполне понятно.

Проблема была только в том, что помощь в поимке настоящего Антонова Ольга Арсеньевна оказать не могла, потому что никогда не видела его в лицо. Запрос в Стамбульский университет, впрочем, обещала организовать.

— Зато как она расхваливала вашего Ипсилантова, — рассказывал мне Жаров на следующий день за очередным завтраком, опять проходившим в их с Глафирой люксе. — Природный ум, дар пытливого исследователя… Неплохо для выпускника культпросветучилища с Урала?

— Он и вправду очень талантливый человек, напрасно вы иронизируете, — обиделась я.

— Ничуть не иронизирую. А насчет пытливого исследователя, так это вообще в яблочко. Знаете, что было в тех файлах, которые вы принесли? Впрочем, тут надо по порядку. Ноги растут из нашего города N, кстати. После окончания училища Василий распределился по специальности на горно-обогатительный комбинат, в клуб, организовывать культмассовую работу. А что такое заводские клубы в конце восьмидесятых? Самодеятельные рок-группы, романтика, подпольные концерты, запреты… Перестройка-то до них тогда еще и не докатилась. Там наш друг набрался идей разных, духа, так сказать, свободы. Тут как раз криминал вошел в силу, пошла борьба за контроль над предприятием. Василию в такой непростой ситуации поближе бы к комсомолу держаться согласно своей идеологической специальности, а он, романтик, сжег билет и из организации вышел, решил отправиться в одиночное плавание. Тогда ведь бандиты в открытую действовали, а он все записывал — и в архив. Антонова-старшего он по комбинату и знал, и, видимо, хорошо: у него в архиве кое-что на него было. Поэтому когда его командировали в Питер, Ипсилантов уволился из клуба, поехал сюда и без проблем устроился по специальности в пиар-службу банка. Поначалу курировал культмассовую работу, вы, может, и сами в курсе, какую. Ну-ну, не кривитесь, все делал ведь на высшем уровне, талантливо. И снова материалы собирал, в том числе через дамочек Ирину помните? Она в бизнес-кругах вращалась и влюблена, наверное, была в Ипсилантова, поэтому тоже его копилку всякой инсайдерской информацией пополняла. Потом, когда материальчик подсобрался, он захотел большего и вот устроил заварушку… Не пойму только, как его не опознали ребята с Урала, все-таки сходство между Антоновым и вашим Василисом не может быть абсолютным. Люди-то разные.

— Я, кажется, догадываюсь… Видите ли, думаю, что ребятам в спортивных костюмах все парни в очках, пиджаках и галстуках кажутся на одно лицо, ну и наоборот; в общем, как для европейцев китайцы, а для китайцев европейцы. Как только Антонов здесь переоделся в приличный костюм и стал носить очки в золотой оправе, он стал человеком без лица, и когда вместо него появилась такая же, в общих чертах, личность, никто и не заметил подлога. Только Никита, как родственник…

— Кстати о Никите. Придется вам с ним в Стамбул прокатиться…

— Это еще зачем? По-моему, я и так для вас много сделала. Освободите… Василиска и разбирайтесь сами. Я вообще ухожу, вы ведь меня отпустили вчера!

Жаров накрыл мою руку своей.

— Останьтесь, я все сейчас объясню. Видите ли, поклялся я Глашеньке в тяжелую минуту, так сказать, соблюдать хорошие манеры. Пришлось ей как-то стать свидетельницей жесткой сцены… Мне казалось, что это может даже сыграть положительную роль, ну… чтобы она почувствовала себя отмщенной, что ли? Но в итоге спровоцировал кризис. Так вот, теперь действую в рамках приличий.

— А я-то здесь при чем?

— Так спасать же надо девочку.

— Послушайте, уважаемый Павел Викторович! Я очень сочувствую вашему горю, но я знаю Глафиру всего несколько дней. Почему я должна ее спасать? У нее есть родители, вы с вашей, так сказать, структурой. Вот и занимайтесь. А я буду заниматься собой. — Я решительно поднялась и направилась к двери.

— И как будете заниматься? Младшим помощником редактора пойдете устраиваться в районную газету? — презрительно кинул Павел Викторович. — Брючки, скроенные дражайшим Исааком Израилевичем, на ободранных стульях будете просиживать?

— Почему же младшим редактором?

— А-а-а. Остановились! Похоже на правду? — торжествовал Жаров. — Вот что я вам скажу: поработайте на меня, и я вам отплачу, устрою на хорошую должность. Ну, идите, подумайте, если сейчас не можете ответить, — милостливо разрешил он. — Кстати, Глашенька-то моя, вообразите, на лекцию к вашей Ольге собралась и даже костюм себе по этому поводу решила купить. Хочу, говорит, строгий классический костюм. С утра с Ядвигой уехали…

— К Вадику, конечно.

Уже и тут моя помощь была не нужна.

— К нему, к нему. Вот уж сделаем ему кассу, счета-то у него недетские. Неплохой, кстати, актив приобрел этот Ипсилантов. Это я к тому, — проницательно заметил он, — что все контакты, которыми я обзавелся с вашей, Лелечка, помощью, для меня важны. Так что смотрите в будущее с оптимизмом и не задерживайтесь с решением.

Я подумала и согласилась. Да, в общем, отказываться-то было глупо. Поэтому уже на следующий день мы отправились в садоводство «Родник», где, как оказалось, под домашним арестом содержался Никита. По дороге Жаров втолковывал мне на разные лады, что нашей задачей будет привезти из Стамбула Антонова.

— Обещал я Глафире вернуть его сюда живым и здоровым, хочет она ему в глаза посмотреть. Хотя легче было бы его там убрать, и дело с концом. Только Глафире не говорите, м-да. Такие комбинации придумывать приходится, что даже ваш грек позавидовал бы, честное слово. Стыдно перед приличными людьми за такие вещи, ну, надеюсь, никто не узнает, — многозначительно добавил он.

Я поежилась. Оставалось только уповать на то, что слово, данное Жаровым Глафире, убережет нас, нежелательных свидетелей, от неминуемой гибели. А таких набиралось уже трое. План был следующий: мы с Ольгой Арсеньевной и Никитой едем в Стамбул на факультет славистики местного университета и пытаемся в качестве коллег по научной работе легально разыскать лже-Ипсилантова. Параллельно в Стамбул выдвигаются люди Жарова, наводить справки по своим каналам. Когда искомый объект будет обнаружен, в чем Жаров совершенно не сомневался, в дело вступят сводный братец Никита и его подруга, то есть я, и будут стараться уговорить беглеца вернуться домой.

— Почему бы вам не попросить Василия позвать его обратно?

— Да писали мы ему сообщения от лица вашего Василиска. Но то ли адрес он дал неправильный, то ли тот что-то заподозрил, но ответа мы не получили, — с досадой проговорил Павел Викторович. — И вообще, никакие другие варианты не пройдут. Глафиру в Стамбул я не повезу, Ипсилантова тоже не отпущу. Все! На этом закончим.

Никиту мы нашли в весьма плачевном состоянии: от страха он посерел, и даже его знаменитые мышцы как-то опали. Первым за закрытыми дверями с ним беседовал Жаров, видимо, выяснял его роль в истории с Глафирой. Судя по тому, что Кит после разговора был еще жив, грехи его не были смертельными. Выйдя из библиотеки, где проходил допрос, он посмотрел на меня такими глазами, что я испугалась — вдруг он бросится рыдать на моей груди. Но обошлось без слез.

— Поедем, значит, в Турцию, Лелька. — Он даже постарался изобразить некую беспечность. — Вот прибарахлимся! Он говорит, наших всех… ну, того… Ты в курсе? — понизив голос, спросил он.