Дресс-код для жены банкира - Сиверс Лиза

— Так я вам счет пришлю, посчитаем вместе с переделкой костюма.

Вот хитрюга, ведь началось все как будто бы с подарка. Жаров этого, как оказалось, тоже не забыл.

— Как деловой человек, не могу не заметить, что речь шла о неком бонусе к основной покупке. Может, мы мало приобрели?

— Э-э-э, — как-то нарочито замялся Вадик, — тут еще подходящая вечерняя сумочка есть. Марья! — рявкнул он. — Неси вышитый коричневым стеклярусом конверт. Дождется, что я ее уволю.

— Что вы, не надо ее увольнять, — тихо сказала Глафира. — Со мной уже давно никто как с нормальным человеком не разговаривал, она первая.

— Ну, молодец! — воскликнул при появлении Марьи ловко перестроившийся Вадик. — Все правильно принесла, исправляешься прямо на глазах.

— А я что? Я по готовому луку работаю. Вот к блузке еще бусы полагаются, я их тоже принесла, — затянула свое привычное Марья.

— Упакуйте нам и бусы, — добродушно ответствовал Павел Викторович.

— Еще «родная» юбка к этой блузке есть, вот, смотрите, атласная, длина два пальца ниже колена, цвет мокко, размер девушке подойдет, будете мерить или так возьмете? Это же готовый лук! — как заведенная талдычила девушка.

— Мои сотрудники — лучшие сотрудники в мире! Надеюсь, все это заметили? — Вадик не скрывал своей радости. — Берите юбку, пригодится, а я сделаю скидку. Но! — Он многозначительно поднял палец. — Сейчас, когда вы увидите мадам Ядвигу, величие этого зрелища, его художественная ценность, не побоюсь этого слова, заставит вас от скидки отказаться.

Присоединившаяся чуть позже к нашей компании Ядвига и в самом деле разительно переменилась. Стараниями Исаака Израилевича у нее обнаружилась хоть и крупная, но статная фигура и красивые, стройные ноги. Как будто ничего не произошло, она вернулась к своим обязанностям.

— Павел Викторович, можно уже и пообедать, а то вечером в театр, а Глашеньке еще бы отдохнуть.

— Так, мы с Валерией завезем вас в отель, а там… Переодевайся, Глафира.

Глафира с неожиданной для нее энергичностью мотнула головой:

— Не-а, дед, я так решила поехать.

— Ну, это твое дело, — согласился Жаров, и, быстро распрощавшись с Вадиком и чудесной девушкой Марьей, мы отбыли.

В машине Ядвига и Павел Викторович на разные голоса восхищались переменами, произошедшими с Глафирой.

— Я вошла и прямо не поняла, кто это стоит. Думала, модель какая-нибудь явилась на примерку, — ворковала Ядвига. — А этот шоколадный шелк, он так хорошо оттеняет цвет твоих волос…

— Да уж, Глашенька, удивила ты нас, — окончательно вошел в образ доброго дедушки Жаров. — И что я, старый дурак, раньше не догадался повести тебя к модельерам-дизайнерам? Но ничего, мы свое наверстаем. Валерия уж точно еще парочку таких же знает, и мы, пока остаемся в городе, потихоньку всех их объедем.

— «Дедушка-голубчик, сделай мне свисток…» — пропела вдруг Глафира. — Дед, я с Ядвигой в номере обедать не буду.

— Но, Глашенька, в номере спокойнее, и прилечь можно сразу, — заволновалась Ядвига.

— Дед, я с вами хочу остаться, — гнула свое девушка. — Вы ведь с Валерией холите одно дело обсудить, правильно я догадываюсь? Так вот, это и меня касается.

— Да какие у барышень могут быть дела? Вот и Валерии нечего со мной обсуждать, мы так, просто наш крымский отдых хотели повспоминать, — начал отнекиваться Жаров.

— А в гостинице ты ее насильно держишь, чтобы она ненароком подробности какие-нибудь не забыла? — не отставала Глафира.

— Ладно, — помолчав, вдруг согласился Павел Викторович, — только не сегодня. Завтра утром будем беседовать. Стало быть, вам, милая барышня, — опередил он мои возражения, — придется потерпеть.

Человек дела, Павел Викторович сдержал свое обещание, пригласив меня прийти на завтрак в его люкс. В гостиной за столом уже сидела Глафира, облаченная в коричневую блузку и юбку, которые делали ее похожей на гимназистку, забывшую надеть фартук. Жестом пригласив меня сесть, она придвинула кофейник и блюдо с круасанами. Не зная, с чего начать, я спросила:

— Как спалось?

— Я всегда плохо сплю, если только Ядвига не дает мне лекарство. А в последнее время они как раз решили отказаться от медикаментов, поэтому я обычно почти не сплю, все думаю. — Глафира взяла в руки чашку. — Ручная роспись… Как хорошо, наверное, сидеть рисовать эти тоненькие золотые линии, размышлять о чем-нибудь…

— А я даже прямую линию на листе бумаги изобразить не в состоянии, у меня бы получался сплошной брак.

— Сплошной брак — это у меня. Я столько ошибок на делала, что теперь всего боюсь, даже сказать что-нибудь. Ужасно сознавать, что ты всё, и людей и их поступки, понимала неправильно, и так стыдно, стыдно… за наивность, доверчивость. Что может быть никчемней доверчивой дурочки?

— Но все может выправиться, вы ведь сильно изменились…

— Изменилась? Вся перемена в том, что я теперь понимаю: самое лучше сидеть, молчать и не двигаться. Только вот они меня дергают…

— Но ведь это близкие вам люди!

— Что значит близкие люди? Ядвига — наемный работник, по мере сил изображает участие, а дед… У него совсем другие мотивы. У него типа вендетта, задета его честь, пятно на репутации и так далее… Сейчас, когда со всеми разберется, отправит меня в санаторий куда-нибудь подальше и успокоится. Я поэтому и решила вчера настоять… настоять на разговоре про… ну вы понимаете… Вчера посмотрела на себя в зеркало… и мне показалось, что я должна знать, почему со мной так поступили. А сегодня уже думаю, может, зря, может, лучше в санаторий и все забыть…

— Мне кажется, Павел Викторович к вам очень привязан и старается для вашего блага! — Слушать такие признания было тяжело и неловко, и я отделалась дежурной фразой.

— Угу. — Глафира сразу почувствовала неискренность. — На похоронах выяснилось, что покойника все любили. Поздно все это теперь…

В номер вошел Павел Викторович в спортивном костюме.

— Отличный тут у них тренажерный зал, жаль только полноценного бассейна нет, но зато вид прямо на Исаакий! Что ж, приходится выбирать между культурой художественной и культурой физической. Ну, как вам завтракается, милые барышни? — Он критически осмотрел стол. — А что же они горячее не принесли? Я омлеты заказывал, томаты-гриль… Как Ядвиги нет, так никто и не проследит. Глаша, ну давай, звони в обслуживание номеров, черт знает что, а не пятизвездочный сервис.

Он картинно изобразил крайнюю степень возмущения.

— Дед, — робко сказала Глафира, — может, ты сам позвонишь, ну, мужским голосом… А то меня по телефону за ребенка всегда принимают…

— Да какая разница, каким голосом, они давно должны выполнить заказ. — Он осекся. — И голос у тебя абсолютно нормальный, и все остальное тоже. Нормальное, понятно тебе или нет? Я пойду переоденусь, а вы, — Павел Викторович сделал в нашу сторону некий объединяющий жест, — разберитесь с омлетами.

Глафира с ужасом посмотрела на телефон.

— Может, лучше вы?

— Конечно, конечно. — На лице ее читалась такая мука, что я сочла за благо решить вопрос с омлетами и томатами, которые в сопровождении новой порции круассанов и кофе незамедлительно прибыли в номер.

— Прекрасно, прекрасно. — Вернувшийся в гостиную Жаров одобрительно заглянул под серебряные крышки, которыми были накрыты блюда. — Значит, так: чтобы простимулировать ваш аппетит, скажу сразу — они оба в порядке. Один в тюрьме, в прекрасных условиях. Это без всякой иронии, дорогая Валерия, тем более что он скоро оттуда выйдет. Второй — в Стамбуле.

— Где? — В глазах Глафиры даже вспыхнул огонек интереса.

— В Стамбуле, город такой. — Павел Викторович отрезал кусочек омлета. — Замечательно, выше всяких похвал. Ну, ешьте, ешьте, сейчас все расскажу.

Мы послушно принялись за еду.

— И как вы думаете, что Антонов-настоящий делает в Стамбуле? — Он налил себе кофе. — Не догадаетесь никогда! И никто никогда не догадался бы, если бы наша Валерия… — Жаров посмотрел на Глафиру. — М-да, тут, несмотря на нетерпение публики, вынужден сделать небольшое отступление. Я, Глаша, решил, что режим умолчания по отношению к твоей печальной истории нужно отменить. Хватит прятать голову в песок, тем более что вчера ты твердо заявила, что хочешь расставить точки над «i». Говорила такое?