Лев - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кимон легонько коснулся его руки:
– Мне жаль.
Перикл не почувствовал ничего, кроме раздражения. Отец не мог умереть.
– Ты отправишься домой, – сказал Аристид. – Я дам тебе корабль или, если хочешь, поезжай с ним. Хотя нет, военный быстрее. Я хотел бы вернуться с тобой, но здесь многое предстоит сделать, особенно сейчас. Я не могу отложить все дела.
– Спасибо, – выдохнул Перикл и попытался сказать что-то еще, но к горлу подкатил комок, и на глаза навернулись слезы.
И Аристид, и Кимон знали Ксантиппа дольше, чем он сам. Оба афинянина были его друзьями. Они всё понимали, но познали и свое горе. Он не станет плакать перед ними.
Отвернувшись, Перикл долго смотрел на море, пока не понял, что готов идти дальше.
18
Перикл вышел на причал Пирея, окунувшись в знакомую, привычную суету, в которой впервые почувствовал себя чужаком. Он покинул Афины в первый же день после свадьбы, и тогда впереди его ждал флот и сражения. Его отец все еще был жив и… Перикл покачал головой. Обратный путь с Кипра занял три недели с остановками на небольших островах – пополнить запасы воды или переждать непогоду. На триере его по большей части никто не трогал – то ли потому, что люди понимали его состояние, то ли потому, что он с самого начала отверг все попытки завязать разговор. Случалось так, что он по нескольку дней не произносил ни слова. Теперь, стоя на портовой пристани, Перикл вдруг подумал, что будет скучать по покою и шуму волн.
Чайки кружили над головой и усаживались на столбы, зорко поглядывая на рыболовные сети с разложенной для просушки рыбой. Самые храбрые расхаживали с важным видом мимо Перикла, пронзительными криками требуя объедков. По сходням носили мешки с зерном, и вся разгрузка сопровождалась криками и проклятиями. Двое парней с грохотом катили груженую тележку по булыжной мостовой. Люди сновали туда-сюда, занятые торговлей и прочими обыденными делами. Перикл вернулся домой, и его встретило осеннее солнце.
После долгого отсутствия он, в общем-то, и не ждал, что кто-то будет его встречать. В глубине души теплилась надежда, что Фетида, жена моряка, провела все это время на набережной в ожидании возлюбленного. Эта мысль поднимала настроение, но нет, Фетиды здесь не было.
Торговец, доставивший новости на Кипр, провел в море по меньшей мере месяц. За это время на смену лету пришла осень, и траур по Ксантиппу давно закончился. Похороны прошли еще раньше, и теперь отец лежал в семейной усыпальнице.
Перикл поднял голову. Вот куда нужно пойти. Перед отплытием Кимон дал ему мешочек с драхмами – жалованье, хотя они и не договаривались заранее о плате за службу. Тем не менее благодаря другу Перикл мог не взваливать на семью новые долги и не зависеть от щедрости посторонних. Не купить ли в порту лошадь? Поговаривали, что человек с мешочком серебра может купить там почти все, что угодно.
Хотя нет, лучше пойти пешком, размять ноги. Он забросил мешок на плечо и направился по дороге к городу. Кладбище находилось за городской стеной, и Перикл знал, что именно там найдет отца. Но прежде он попрощался и поблагодарил капитана триеры. Тот в ответ глубоко поклонился сыну Ксантиппа и прижал руку к груди.
Перикл шел легко, получая удовольствие от прогулки и удивляясь царящему на дороге оживлению. Отец однажды рассказал, как бежал наперегонки с Фемистоклом – от порта до стены – и проиграл, хотя старался изо всех сил и едва не надорвал сердце. Неожиданно для себя Перикл сорвался с места, поправляя на ходу мешок. Встречные шарахались в сторону, кляня его последними словами, когда он пролетал мимо. Другие были слишком заняты своими делами – кто-то тащил тележку или осла, кто-то увлекся разговором с попутчиком, – и таких приходилось обегать, ловя непристойные жесты и слыша за спиной смех. Вот такой его народ! Он поймал себя на том, что ухмыляется на бегу, но глаза застилал туман.
Перикл перешел наконец на шаг, а потом и остановился, уперев руки в бока и отдуваясь. Морской переход явно не пошел на пользу. Его отец бы… каждый раз, когда он думал об отце, о том, какой совет дал бы Ксантипп или что сказал бы, у него сжималось горло. Перикл надеялся, что когда-нибудь увидит его снова, на другом берегу реки, но, когда это случится, важно, чтобы ему не пришлось стыдиться за себя. Впереди у него была своя жизнь, со всеми ее ошибками и славой. Он понимал, что не сравнится с отцом, который сражался при Марафоне и Саламине и был частью золотого поколения. Того поколения, которое совершило невозможное, разгромив армию Персидской империи, хлынувшую через перевал в Фермопилах и угрожавшую всему, что они любили.
Это они восстановили разрушенные персами стены, построив новые выше прежних, которые Перикл еще помнил. Разрослось после войны и кладбище. Конечно, многие древние гробницы были полностью разрушены. Там, где стояли отдельные памятники, появились массовые захоронения. Фемистокл оскорбил многих, когда использовал надгробные плиты для новых ворот. Перикл содрогнулся при этой мысли. Отец сказал, что в любой свежей могиле можно наткнуться на старую кость. Их собирали и с почтением перезахоранивали кладбищенские служители, состарившиеся или раненые бывшие гоплиты.
Перикл кивнул двум служителям, выпалывавшим траву между могилами. Они вежливо склонили голову в ответ, хотя вряд ли знали его. Он чувствовал себя возвращающимся призраком. Последний раз Перикл был дома, когда туда привезли и захоронили под белым камнем тело его брата Арифрона. Он сглотнул, вспомнив тот день и кровь ярче солнца, заливавшую его руки. А вот смерть отца была отмечена только… его отсутствием. Вот так он это воспринимал. Не как шок или разрывающее душу горе, как в случае с братом. Было другое – осознание того, что он никогда больше не услышит голос отца и не увидит, как отец смеется над какой-нибудь глупостью. Никогда не обнимет старика, не увидит гордости или раздражения в его глазах.
Перикл замедлил шаг, заметив, что там, куда он направляется, уже кто-то есть. Человек стоял, склонившись над гробницей из железа и мрамора, и Перикл насторожился и положил руку на висевшие на поясе ножны с подаренным Кимоном кописом. Но он узнал незнакомца.
– Эпикл!
Друг Ксантиппа
