Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

Прерву здесь повествование, чтобы засвидетельствовать своими личными впе­чатлениями факт почитания Бориса Николаевича Президента в Рельсовске .

Помню, я спросил однажды, как мне пройти на такую-то улицу, а в ответ услы­шал, что Президент на 1/3 состоит из партийного чванства; на 1/3 из диссидент­ского предательства, а на 1/3 из алкоголя.

— А еще на 1/10 из чего? — позабыв про улицу, на которую мне надо попасть, заинтересовался я.

— Из Бурбулиса! — отвечали мне охотно и незамедлительно.

Точно так же и в гостиничном номере, где я проживал, пока меня не ввели в права владения недвижимостью, оставленной мною в Рельсовске. Мне довелось здесь встрять в разговор двух дилеров. Долго и нудно рассуждали они, что па­пиросы «Беломор» дилеру не подходят, надо типа «Мальборо», иначе никто из серьезных пацанов не будет и разговаривать с тобой.

— Но я же не накуриваюсь «Мальборо».

— А никого не колышет, чем ты накуриваешься! Это когда будешь иметь хотя бы двухлитровый банк, можешь типа махры палить. А пока делай, как я говорю: без «Мальборо» и ствола на дела не ходи!

— Понял. Это как, типа, в Америке?..

Должен признаться, что, являясь грузинским евреем, я очень ревниво отно­шусь к восхвалению негрузинских обычаев. Вот и теперь я не удержался и заме­тил, что в Америке престиж поддерживается маркой машины, домом бизнесмена, а не сигаретами, которые он курит.

— Не догоняю. — сказал своему другу молодой дилер. — Этот чехол типа американца, да?

— Нет. — сказал я. — Я — грузинский еврей и меня зовут Давид Эдуардович Выжигайло. Многие мои друзья бывали в Америке. Например, господин Луков. А главное — мой приемный отец, Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе долгие годы работал на американское правительство. И уверяю, я вас не обманываю.

— Ну и что? — сказал бывалый дилер. — С машинами и особняками у нас пока напряжёнка, но все остальное — не хуже Америки. И рэкетиры, и пре­зидент. И ты, шеварнутый, зацени, что нашего Президента в Америке гораздо больше любят, чем своего .

— Это точно. — вздохнул я. — Эдуард Амвросиевич говорит, что свой дурак грех, а чужой — смех. Он, между прочим, поэтому и уехал из этой страны.

И, отвернувшись к стене, я заснул. Мне удалось сделать это, потому что мои соседи-дилеры озадаченно смолкли после моей реплики.

Однако часа в три ночи меня разбудили.

— Чего случилось? — спросил я.

— Ничего . — ответил бывалый дилер. — Просто я тут типа мысли надумал .

— Какой?

— Ну, это . Борис Николаевич умный все-таки.

— Почему?! — досадуя, спросил я.

— Потому что он типа Кремля — сидит и конкретно командует всеми! И твой папашка в шестерках у него козлит! Сечешь?

Изложив мучившую его мысль, дилер торжествующе улыбнулся и, улегшись в свою постель, облегченно захрапел.

Разумеется, если бы я был простым грузином, я бы не стерпел, и кто знает, может быть, в Рельсовске вспыхнула бы большая Кавказская война, но поскольку в жилах моих течет немало еврейской крови, я поступил более мудро — этого не очень умного дилера я поставил на место на страницах своей истории Рельсовска.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, или ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ В РЕЛЬСОВСКЕ.

НАЧАЛО

Да-да.

Невзирая на необыкновенное дружелюбие рельсовцев, несмотря на подвижни­ческую работу рэкетиров, возглавляемых Петром Николаевичем Исправниковым, гражданские войны не миновали Рельсовск.

Войн таких было в Рельсовске двести пятьдесят шесть.

И если самые первые гражданские войны велись между дилерами и членкора­ми, то в дальнейшем, когда счет войнам перевалил на второй десяток, вопрос, кто и с кем воюет, утратил изначальную ясность.

Еще более непонятными были причины войн.

Порою, чтобы вспыхнула кровопролитная бойня, хватало одного неосторожно или неграмотно сказанного слова.

Двадцать шестая гражданская война в Рельсовске началась, например, из-за знаков препинания в стихотворении Евгения Иудкина.

— Как так?! — спросите вы. — Мы знаем, что Евгений Иудкин выдающийся мастер поэтического слова, но воевать из-за его стихов!..

— Не стихов! — говорю я. — Из-за знаков препинания в стихах!

— Тем более, если не из-за стихов! Тем более, если из-за каких-то знаков пре­пинания! Это же нелепость! Как могло получиться такое?!

— А вот так! — отвечаю. — Как было, так и было! Но если вам интересно, расскажу подробнее.

Впервые стихотворение Евгения Иудкина «На смерть тещи президента» поя­вилось в газете «На рельсу!».

Ведь надо же так изолгаться, что теща твоя со стыда померла!

За Отчизну не стыдно!

Великого братства народная сила крепка!

А в «Голосе дилера» изменили знаки препинания, и получилось иначе:

Ведь надо же так изолгаться...

Что? Теща твоя со стыда померла за Отчизну?!

Не стыдно?

Великого братства Народная сила крепка?!

В публикации «Рельсы» многие усмотрели выпады против Бориса Николаеви­ча Президента, а в публикации «Голоса» — против самого народа. А поскольку и народ, и Бориса Николаевича Президента в Рельсовске все любили, то гнев, об­рушившийся на Евгения Иудкина, не имел границ.

Рельсовцы тогда сошлись во мнении, что Иудкина надо задавить или повесить.

Но за что?

За оскорбление президента или за плевок в лицо народа?

Тут-то и начались разногласия...

Разумеется, этот чисто литературоведческий, текстологический спор мог бы разрешить сам Евгений Иудкин, если бы честно объявил, за что его надо удавить, но — увы? — Иудкин смалодушничал.

Он повел себя недостойно звания лауреата многочисленных премий и трус­ливо заявил, будто вообще не пользуется знаками препинания, поскольку плохо разбирается в них.

Поэтому-то, за ненадобностью, о Евгении Иудкине позабыли и сразу приня­лись за хорошую, длившуюся почти две недели двадцать шестую гражданскую войну.

И все-таки это только на первый взгляд кажется, что двадцать шестая граждан­ская война началась без всякой причины.

Если мы вдумаемся, то увидим, что поводом и смыслом ее стал необыкновен­но высокий, голубоватый рейтинг Бориса Николаевича Президента.

ШЕСТОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Уже вселившись на принадлежащую мне жилплощадь, я вызвал самого умного рельсовского обитателя Федора Михайловича Любимова и, проинформировав о разговоре с дилерами, состоявшемся в гостинице, открыто заявил, что фанаберия еще никого не доводила до добра.

Выслушав меня, Федор Михайлович согласился.

— Вот именно! — сказал он. — Я это всегда своей Катьке говорю.

Я не сразу понял, в чем дело, но Федор Михайлович объяснил мне, что именно из-за фанаберии его супруги Катьки в свое время вспыхнула в городе сорок вось­мая гражданская война.

Я попросил Федора Михайловича изложить эту волнующую историю попод­робнее.

— Уверен. — сказал я, доставая из тайника бутылку и блокнот, в котором вел записи, — что услышу нечто достойное песен Гомера. Как это замечательно! Эллада. Одиссей. Корабли. Троя. Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына. Может быть, я изложу этот эпизод в своей Истории гекзаметром.

— Ну, почти так и было всё, как у Гомера. — скромно сказал Федор Михайло­вич, откупоривая бутылку. — В том смысле, что гекзаметром. В общем, так.

И он прочитал нараспев:

Катька в тот день на пикник собралась к рэкетирам...

Тяпнула, дура, пару стаканов водки зеленой и рассказала, будто бы в НАТО шпионкою служит...

ШЕСТАЯ ГЛАВА, или ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ В РЕЛЬСОВСКЕ.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Дерзкое самозванство Катьки не обмануло бы многоопытного Петра Николае­вича Исправникова. Недаром столько лет проработал он в правоохранительных органах, а теперь взялся за нелегкое дело руководства НИИ Человека и Трупа.

— Полно врать . — сказал он. — Чего у нас НАТЕ делать?

— Ну, не скажите, Петр Николаевич, — запротестовал господин Петров, не­давно устроившийся работать бухгалтером к Петру Николаевичу. — Некоторым, конечно, кажется так, а на самом деле, отчего же? У нас завод «Рэкетир» работает и много чего выпускает. НАТА вполне могла бы этим заводом заинтересоваться... Все-таки и в страны ЕЭС оборудование поставляем.

— А! — пренебрежительно сказал Исправников. — Врёт всё Катька. Если бы она шпионом НАТЫ была, я бы давно уже ей руки и ноги пообломал. А она кто? Что я не знаю, что она с Федькой возле ларьков околачивается.

— Ну откуда вы можете все знать, Петр Николаевич? — не унимался бухгалтер Петров. — Вы ведь, извините, Петр Николаевич, вы все-таки пока не НАТА.

— Я не НАТА? — рассердился вдруг Петр Николаевич. — А что такое эта НАТА против меня?

— Вы, Петр Николаевич, НАТА, конечно, но так сказать, в масштабе нашего города. — примирительно сказал Петров.

И, может быть, этим и закончился бы инцидент, но Катька Любимова, оби­девшись, что ее не хотят признать шпионкой НАТЫ, вдруг насмешливо и очень конкретно для Петра Николаевича захохотала.