Остров Немого - Гвидо Згардоли

– Что там, Суннива? – раздался еле слышный хриплый голос.

Суннива заколебалась, невольно выдав свою тревогу.

– Ради всего святого! Что происходит? – Юрдис тяжело дышала, и каждое слово выкатывалось из нее, точно булыжник. – Скажи уже наконец!

– Тут… кровь… – пробормотала Суннива и посмотрела на ноги роженицы.

– Я больше не чувствую его! – закричала Юрдис. – Он не шевелится!

Суннива заметила то, чего не должно быть при нормальных родах – так, по крайней мере, она слышала от женщин. И такого не было год назад, когда родилась Агнес. Суннива увидела, как появляются ноги ребенка, и покачала головой:

– Что-то не так.

– Что? Что не так, Суннива? Ты меня пугаешь.

– Нехорошо это, – повторила она. – Нехоро…

– Говори! Что ты видишь?

– Неправильно! – растерянно произнесла Суннива.

С невероятным усилием Юрдис приподнялась на локтях.

– Что неправильно? – От боли и страдания ее лицо переменилось. – Он… Он живой?

– Не знаю, – ответила Суннива. – Он выходит ногами. Не головой.

– Он не шевелится! – рыдала Юрдис в отчаянии. – Он мертвый! Он мертвый!

Сверре ворвался в комнату. Он молчал, но его глаза, ставшие как будто больше от переживаний, говорили за него. Он держал маленькую Агнес, прикрывая ей глаза рукой.

– Нет, не мертвый! – возразила Суннива. – Но это всё нехорошо. – А ты уходи! – чуть не крикнула она двоюродному брату. – И ребенка унеси отсюда!

– Ты поможешь ей? – пробормотал побелевший Сверре.

– Все женщины умеют рожать, – попыталась успокоить брата Суннива. – Это естественно. А сейчас уходи!

Сверре подчинился, еще раз взглянул на жену и закрыл дверь, за которой продолжались мучения.

– Попробую перевернуть его, – решительно объявила Суннива. Страх и растерянность уступили место действию. На маяке ей приходится решать множество задач. Умение справляться с трудностями и отличает хорошего смотрителя маяка от посредственного. У Юрдис и ребенка трудность. И Сунниве нужно преодолеть ее. Вот и всё.

– Что? Что ты говоришь? – тревожилась Юрдис.

– Нужно перевернуть его. Иначе он умрет. Дети не рождаются вперед ногами.

– Да что ты несешь? Я же говорю, что он уже мертвый!

– Замолчи! Он не умер!

И Суннива закатала рукава, что повергло Юрдис в еще больший ужас.

– Суннива, пожалуйста! Прошу тебя!

– Не меня проси, Юрдис, а Господа, чтобы направил мои руки.

Солнце зашло за горизонт. Темнота окутала всё, погружая в тишину. Только ритмичное мигание маяка разрывало покров мрака. Элиза лежала неподвижно и слушала дыхание.

Тяжелое, глубокое, шумное, измученное – ее брата.

Негромкое, ровное, спокойное – Агнес.

Дыхание Юрдис было неглубоким и слабым, прерывистым.

А дыхание ребенка, получившего имя Мортен, оказалось резким, неровным и удивленным.

Дыхание говорит о человеке больше, чем слова, оно обнажает самую сущность. Нужно только понимать его, и оно расскажет вам о многом.

В той же темноте дежурившая на маяке Суннива ножиком вырезала на ракушке маленькое сердечко, чтобы подарить Юрдис, которая сражалась за жизнь – свою и маленького существа. И победила.

10

Бундэвик не сомневался, что у героини повести Суннивы «Госпожа Алвер» был прототип, причем смотрительница маяка должна была хорошо знать ее лично. Он считал, что невозможно написать нечто подобное, полагаясь лишь на воображение и ограниченный жизненный опыт. Как могла Суннива так тонко понять жизнь супругов и детей, если никогда не была замужем? Как получилось у нее так точно описать отчуждение фанатичного и фальшивого общества, самодурство мужа, психологию женщины, столкнувшейся с насилием, если она даже не покидала остров? Эти вопросы мучили Нильса уже несколько недель. Только благодаря светлой и грустной истории Сверре он смог наконец связать концы с концами и кое-что понять.

– Элиза приезжала каждое лето, – начал свой рассказ Сверре. – Она отправлялась в долгий путь, чтобы навестить нас, и проводила несколько месяцев на острове. Он дарил ей одиночество, которое сестра неизменно ценила, и тишину, и ветер с запахами моря и земли. Думаю, всё это успокаивало ее. Так она и жила у нас до осени, пока день не становился коротким, а ветер – холодным. А потом она улетала от нас, как птица. Но не на юг, а на север, в Эльверум, – к своим ученикам, «нежным росткам», как она их называла. Однако год от года Элиза становилась всё более хрупкой, она таяла, словно ткань, теряющая нить за нитью, или камень, который терзают волны. Сестра печалилась без видимой причины, то мрачнела, то светлела, не умея, как и прежде, отделить одни чувства от других, и будто жила в собственном времени, которое никак не соотносилось с реальным. Ее разум словно окутало черное облако, и, как я ни старался, я не мог его рассеять.

А потом мы лишились отца. Это случилось осенью 1884 года. Его экипаж свалился в реку с моста. Элизе пришлось оставить учительство, чтобы быть с матерью. Зимой она написала мне несколько писем. В них я особенно ясно увидел уже обычные для нее тоску и разочарование. Я был уверен, что причина такого душевного состояния в ее природе и что отчасти всё усугубляется постоянным одиночеством. Поэтому, когда мать сообщила мне, что у Элизы появился кавалер, я сильно обрадовался. У меня появилась надежда, что это изменит жизнь сестры к лучшему. Поклонником Элизы оказался некий Ульрик Скрам, бывший капитан торгового судна. Повредив ногу из-за несчастного случая, он вынужденно ушел в отставку. Вернувшись в Эльверум, он с выгодой вложил деньги в мельницы Гломдаля. Человеком он был зрелым и степенным. Я не думаю, что Элиза по-настоящему любила его – даже в самом начале. Несмотря на прогрессивные убеждения, она была не из тех женщин, которые готовы разделить жизнь с мужчиной, только если полюбят его. Она искала в жизни новый смысл, лишившись прежнего. И