Царица Савская - Тоска Ли

— Ты уже однажды проделал сложный путь, оттуда сюда. Готов ли ты к тем же тяготам, чтобы снова посетить родную землю и вернуться обратно?

— Хоть тысячу раз, царица, лишь бы снова увидеть Израиль, — ответил он. Его щеки были мокрыми от слез, из носа текло, как у ребенка. В ту ночь он пел чудесные песни, под которые я заснула, а проснувшись утром, я обнаружила, что он тихо играл до утра.

В середине каравана шла Сайя, моя лучшая белая верблюдица. Аза ней, на другой верблюдице, плыл маркаб, завернутый в льняные и шерстяные покрывала, чтобы казаться со стороны лишь запасным паланкином. Было немыслимо с ним расстаться — захват акациевого ковчега за время моего отсутствия был равнозначен захвату трона. Год назад Вахабил прилюдно и публично забрал ковчег из места его размещения и ради безопасности маркаба поместил его в мою личную приемную. Сегодня там осталась простая замена, накрытая расшитой золотом тканью.

Еще один символ моей власти следовал за маркабом, обернутый в полотно и привязанный к огромному верблюду: точная копия трона, что стояла в саду в ночь моего, теперь уже бесславного, пира. Изначально я не собиралась его брать, но за год вынужденного ожидания женщина может припомнить немало вещей, которые стоит с собой прихватить.

Далее следовали животные в плетеных клетках: песчаные кошки, певчие птицы, павлины, пеликаны, желтоголовые попугаи. Меж двух верблюдов была закреплена клетка с шипящей черной пантерой, меж двух других — такая же клетка с двумя обезьянами из Пунта.

Почти сотня верблюдов была нагружена мукой, сушеным мясом, финиками, водой, сезамовым и другими маслами и верблюжьим молоком в кожаных мехах, которое к вечеру взбивалось в кусок масла. За этими верблюдами шли еще семьдесят, неся запасы фуража на случай крайней в нем нужды.

Вооруженная охрана ехала по обе стороны каравана, в середине которого находились драгоценности, а провиант расположился ближе к пыльному хвосту. Четверо знаменосцев рассыпались вокруг каравана, неся флаги Сабы, отличные от королевского знамени лишь тем, что между рогов изображенных на нем горных козлов не было серебряного полумесяца.

Два коротких часа оглушающей боли от путешествия, и я вспомнила, как плохо мне было в прошлый раз от тряского седла на спине верблюда, после которого в первую ночь я ходила согнувшись, как старуха. На следующее утро нам с Шарой пришлось обернуть поясницы запасными шалями, иначе мы не смогли бы усидеть в седлах.

Я никогда еще не видела Тамрина в таком обличье. Если раньше он был тонок и исполнителен, то теперь разительно изменился. Исчез услужливый придворный. И появился Начальник Каравана, в одну секунду кричащий приказы, в другую совещающийся с десятником, а затем обгоняющий нас в поисках фуража для верблюдов и лично пробующий на вкус питьевую воду из ближайшего колодца, что два года назад был еще хорош.

Время от времени он затягивал песню, которую быстро подхватывали идущие впереди, а вслед за ними и все караванщики, до самого конца наших рядов.

В первые несколько дней путешествия мой разум метался отвязанным верблюжонком, пока лихорадочный бег последних приготовлений не сменился убаюкивающей скукой дороги. Это был не отчаянный марш царицы на трон, от долины к горам, чтоб собрать себе армию, как сухое русло собирает воду; это было медленное продвижение по земле, похожее на тень, что становится все длиннее с течением дня.

Я начала понимать, отчего Волки Пустыни, ехавшие в седлах сидя на коленях, рассказывали столько историй и постоянно яростно спорили по поводу каждой мелочи. Кроме случайно порвавшихся подпруг, захромавших животных и заболевших товарищей, ничто не прерывало монотонности шага по безликой земле впереди и за нами.

Даже в окружении хаоса сотен людей караван нес в себе странную изоляцию: без возможности уединиться люди могли лишь постоянно шуметь либо же погружаться в одиночество своих мыслей. За три дня я не услышала от Яфуша ни единого слова, а Кхалкхариб и Ниман, хоть и говорили друг с другом и со своими людьми, казались мне до странности задумчивыми.

Почти каждый день к нам являлись люди из ближайших селений — поесть у наших костров, расспросить о новостях и узнать, почему верблюдов настолько больше обычного. Саба собирается на войну? Какой бог и какое царство под угрозой? Или же наконец царица решила найти себе мужа, да вразумят ее Вадд, Сайин, Шаме и Алмаках сделать это!

— Почему вас так заботит, выйдет ли царица замуж? — спросила я однажды ночью сквозь вуаль, обращаясь к старику, одетому лишь в набедренную повязку. Старик явился посидеть у костра моей ужинавшей семьи, состоявшей из Кхалкхариба, его «раба» Яфуша, моих девушек, Тамрина и меня.

— Потому что души женщин сбиваются с пути, если они не замужем, — ответил старик скрипучим голосом. При свете костра я видела, как слезится один его глаз. — Они тогда не владеют собой и открыты другим духам. А когда стареют, духи сводят их с ума.

Я громко рассмеялась.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. И доказательств тому кругом полно. Они и без того каждый месяц звереют, ведь ими же правит луна. Нет, нехорошо женщине быть без мужа.

— А к мужчинам относится то же?

— О нет, — ответил он, качая головой. — Вовсе нет. Неженатый мужчина честолюбив, отчего может стать жестоким. Но это если он молод.

— А если он стар?

— А если он стар и притом не женат, он будет ходить голодным. — Старик широко улыбнулся, показав все три уцелевших зуба.

Путешествуя по неизведанным землям, я могла наблюдать, пусть и издали, за тем, как племена оазисов торгуются с Таирином по поводу цен на фураж и найма рабов, которые должны были напоить наших многочисленных верблюдов. За тем, как они смеются и хлопают его по спине, как только закончатся хитрости.

Все эти дни Тамрин был осторожен, старался не смотреть в мою сторону и вовсе не обращать внимания на меня. Только я заметила, как он подъезжает проверить паланкин, в котором ехали мои девушки, прежде чем удалиться утром и иногда днем. Как он подает свою чашу одной из девушек, словно они действительно рабыни Кхалкхариба, но никогда не предлагает чаши мне.

В Нашшане люди Тамрина отвезли тюк с благовониями и несколько золотых украшений в дар недавно построенному храму. По закону ни один верблюд не мог свернуть с дороги, пока не уплачена десятина стоявшему в оазисе храму.

Именно с этих поборов оплачивались ритуальные пиршества Сабы и ее общественные работы. Несколько часов спустя уехавшие вернулись, ведя за собой стадо коз, привязанных на одну веревку. В тот вечер мы закололи коз, и, словно по волшебству, к нашим кострам слетелась целая стая гостей — ас ними и прежний хозяин стада. Согласно закону мы должны были разделить с ними хлеб, мясо и суп, приготовленный из козьих желудков, запеченных в земле под кострищем.