Наши беседы - Юрий Фёдорович Куксенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С утешением хотелось бы мне обнять вас обоих и напомнить вещие слова Учителя о том, что восстающий брат на брата… я скажу вам, счастливыми вы будете, если останетесь на позиции обиженных. А тебе, Ю.Ф., напомнил бы: «Но ты будь бдителен во всем: переноси скорби, совершай дело благовестника, исполняй служение твое».
Вы пишете, что все искренние друзья бодры. Я очень рад, что они у вас есть, жертвенно служите им, и они останутся надолго. Совсем без друзей тяжко, а терять последних еще тяжелее.
Праздники я провел при особом потоке милостей Божиих, особенно второй день Рождества. Великим множеством сердечных, пламенных поздравлений посетили меня друзья, особенно прекрасное племя Христово с разных сторон. Духовно я бодр, слава Богу, но скорбь есть скорбь, и по моральной тяжести я считаю ее как сумму всего пережитого. Тяжко мне при мысли о Лизе… Климат здесь очень тяжелый, море рядом, сырость.
Ивану Яковлевичу отправил и письмо, и открытку – почему-то не отвечает. В общем-то, очень тяжко, а вы так близки сердцу моему, сохрани вас Бог. Передайте мое приветствие всем, кто нелицемерно хранит добрую память обо мне. С постоянной памятью о вас с Иваном Яковлевичем… Бог вам в утешение, любезные мои.
Ваш Н. П., 15 февраля 1982 года.
Мои дорогие и родные по Крови Христа, Ю.Ф. и сестра Аня с детками вашими!
Благословение Божие да не отходит от вас, от дома вашего и от дела, совершаемого вами…
Меня постигло горе в скорби моей в одиночестве. 23 февраля, в 11 вечера, меня посетил тяжелый приступ давления с легким кровоизлиянием в легких, и я едва мог дойти до своей больницы, что в 50 метрах от моего жилища. Меня положили в санчасть. Давление оказалось около 200. Только на следующий день, после обеда, побеседовал без осмотра хирург (терапевта нет), назначил лечение. С неделю меня лечили, я имел облегчение. А тут поступил молоденький врач из казахов и 3 марта позвал, поговорил без осмотра, а 4 марта к вечеру меня выписали, назначили пилюли.
6 марта приступ повторился в обед. Еле дошел до санчасти, но помощи мне никакой не оказали, так как медработников не было. Вечером пришла дежурная сестра, сделала уколы, а 7-го и 8 марта никого не было. Но Бог помиловал меня, и я очень хорошо чувствовал себя все это время.
Девятого марта я не мог допроситься врача и, фактически, беспомощным лежал в санчасти. Только 10 марта, вечером, кое-как упросил самого начальника санчасти принять меня и осмотреть. Давление оказалось 220. В сердце тоже обнаружились пороки. Выписал новый рецепт, но в санчасти нет лекарства для уколов, и я фактически до сего дня опять без наблюдения.
Вечером 13 марта повторился приступ, сдавило легкие, но своими мерами Бог помог не развиться приступу – отошло, и я проспал спокойно. Пока с 10 марта никто из медиков не поинтересовался мной, но Бог Мой утешает меня. Приступы мои выражаются в том, что приливает кровь к голове.
Таким образом, впервые в жизни мне довелось оказаться в таком бедствии: и болезнь, и одиночество. Детей я известил в письме, но дошло ли? Да что дети, если бы даже и приехали, чем они помогут? Только расстроятся. Прошу вас, известите Якова Васильевича и всех друзей, прошу, помните меня. Мне, конечно, очень тяжко, но Бог утешает меня и облегчает страдания. Чем кончится, не знаю. Бог дает силы побеждать и отчаяние, и уныние, и одиночество. Рад, что многие пишут, утешают, молятся: и вблизи, и вдалеке. Еще хочется увидеть вас, но иногда надежда и оставляет. И все-таки на все отвечу: благослови, душа моя, Господа!
Я пишу все реже и реже: мне писать тяжело, утомляться нельзя, но я знаю, что не оставлен. Как хорошо, что нет моей Лизы, как бы она металась, зная о моих переживаниях. В этом письме посчитал необходимым описать все как есть у меня. Вы уже, наверное, готовитесь к Пасхе, но Бог не оставит и меня. Верю, что и вы не оставите. Да утешит вас Господь.
Любящий вас ваш Н.П., 14 марта 1982 года.
Дорогие, родные мои, Юрий Федорович и Аня с детками – мир вам!
Мир сердцам вашим, мир дому вашему, мир близким друзьям вашим. Да не отойдет благословение Божие от вас в утешении, в ободрении, в здоровье и в материальных успехах, в особенно тяжелое для вас время. И пусть оно будет щитом от всяких стрел… Для меня вы по-прежнему остаетесь родными, близкими, а теперь особенно, и я это при свидании дал понять Николаю Станиславскому и сказал, что я с вашим решением категорически не согласен, так передай всем! Ни в какие обсуждения вступать не позволил, и их не было. И вам помоги Господь все перенести и не дать места ни унынию, никаким поспешным, ошибочным поступкам. Такие узлы разрешает Сам Бог и, непременно, заступится за обижаемого. Но нужно терпение.
Выдержка из письма Н. П. Храпова из последнего заключения – Ю. Ф. Куксенко и его семье.
О сидящем в блиндаже (Г. К. Крючкове. – Ред.). Видимо, допускает Бог до времени его, но меры непременно примет. Ведь не может же Бог оставить на произвол Свое дело. Придет и его время, а дело Божие дороже всего и его надо совершать со всем усердием и не оставлять. Запачкал он себя и в моем деле, как и сторонники его.
Но о себе я не знаю планов Божиих. Скорбь моя весьма велика… В чем только я непоколебимо уверен, что Бог ко мне весьма милосерд и сострадателен и очень любит, судя по тем благословениям, какие испытываю теперь. Хочу больше и глубже смиряться под крепкую руку Божию.
Здоровье мое, слава Богу, – пока не болею. Хотя сильная слабость докучает, но это, видимо, от возраста и от климата. Ваши обстоятельства плохо представляю, но спокойно доверяю Кормчему – Он
