Наши беседы - Юрий Фёдорович Куксенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Джамбуле, как я уже сказал, в 50-е годы XX века трудился мудрый и боящийся Бога пресвитер Василий Федорович Кузнецов. Яков Григорьевич занимался с молодежью, для молитвы и изучения Слова Божия собирались по домам, где многие обращались к Богу. В 1957 году Василий Федорович умер, и церковь вступила в полосу ранее неведомых переживаний и тревог. Власти стали запрещать собираться молодежи по домам, стращать братьев – мол, если будете приводить детей на собрания, закроем молитвенный дом. Василий Федорович мог такие вопросы решать без осложнений, а новое руководство пошло другим путем. Вызвали на братский совет Я. Г. Скорнякова с его группой, посоветовали не собираться. Они не согласились. Стали возражать и против запрета детям посещать собрания, перестали участвовать в хлебопреломлении. Их исключили из списков общины. Они восприняли это как отлучение, отделились и начали проводить свои собрания по домам. Вначале их было человек тридцать. Затем группа Скорнякова стала расти, в основном, за счет вышедших из зарегистрированной общины членов, приезжих верующих и их детей, и вскоре встал вопрос об избрании пресвитера. Предлагались две кандидатуры – Яков Григорьевич Скорняков и Яков Петрович Классен. Их и избрали.
Когда пришло время рукополагать их, большинство церкви высказалось за утверждение пресвитером Классена, а Скорнякова – его помощником, учителем. Это послужило основным источником многих переживаний как для самих служителей, так и для всей церкви. Взаимные неприязненные отношения не прекращались многие годы. Даже суд и совместное нахождение в тюрьме и лагерях не угасило этого огня. По свидетельству ответственных служителей Джамбульской церкви, с которыми я тесно работал многие годы, Скорняков писал из лагеря Кызыл-Орды к церкви, чтобы их отлучили, так как они и там не живут как братья.
Скорняков освободился в связи с амнистией в 1970 году, а Классен остался отбывать свои пять лет до звонка. Вернулся Классен домой с больными легкими (он раньше работал в шахтах), но и на воле у них со Скорняковым не было мира. Скорняков считал себя «начатком» отделенной Джамбульской церкви и был уверен, что пальма первенства должна принадлежать только ему. Тем более, что к тому времени в Среднеазиатском Совете служителей он уже занимал ответственное положение.
Председатель Союза баптистов Н. В. Одинцов писал в 1927 году: «Диотреф оставил после себя потомство, наделенное всеми недостатками и дурными свойствами характера и природою своего, не поддающегося никакому исправлению отца. Диотрефство – острозаразная, опасная для духовной жизни болезнь. Следовало бы, в случае заболевания ею, как можно быстрее больных изолировать от здоровых членов семьи, иначе вся семья может заразиться и погибнуть. Мы это понимаем, и поэтому появление этой болезни нас очень беспокоит» («Баптист», 1927, № 4, стр. 15).
Когда отошел в вечность Я. П. Классен, в Джамбульской церкви снова встал вопрос об избрании ответственного пресвитера. Выдвигались две кандидатуры: Я. Г. Скорняков и Я. В. Тиссен. При избрании ответственного голоса разделились ровно наполовину. Тогда Скорняков отозвал Тиссена в сторону и спросил: «Ну что, делить будем церковь?» Яков Васильевич ответил: «Ты что, брат?! Я отдаю тебе все свои голоса: будь ответственным пресвитером, только не дели церковь!» Так Скорняков занял пост ответственного пресвитера Джамбульской церкви Совета Церквей.
Почему же церковь уже во второй раз не выразила своего доверия Якову Григорьевичу? Ведь избрание пресвитера должно утверждаться при подавляющем большинстве «за», но не половины. Так только делят церкви. Половина членов будут вмещать его как пресвитера, а остальные – не будут…
– Я считаю, что причины нерасположения к Я. Г. Скорнякову многих членов были в его грубых выходках и неблагодарности. Когда он отбывал первый срок, я сам был свидетелем, как братья заботились о его семье. На зиму заготавливали картофель, другие овощи, привозили уголь, дрова. Братья сами пилили, кололи и складывали их в поленницы. Чистили двор, сараи и даже туалет. Тогда как здоровые парни и девушки, его дети, палец о палец не хотели ударить. Нигде не работали, а только гоняли «Явы» по городу.
Нина Степановна тоже часто бросала дом и как член Совета родственников узников ездила по городам. Когда же Яков Григорьевич освободился, то в первую очередь укорил церковь в том, что не заботились о его семье. Все верующие тогда ахнули. Я говорю об этом еще и потому, что сам был в их доме не раз.
Со смертью Я. П. Классена и уступкой Я. В. Тиссена были устранены все препятствия к тому, чтобы Скорнякову войти в состав отдела благовестия СЦ. Заручившись одобрительными письмами, он прибыл на совещание осенью 1976 года. Я тоже там присутствовал.
По причине выезда рукополагающего брата В. Фризена из общины на Пятой ГЭС в Германию, в Средней Азии встал вопрос об избрании другого брата на это ответственное служение. Скорняков очень ревновал о таком служении, но никто не выдвигал его кандидатуру на совещаниях. В связи с этим пресвитер Ташкентской церкви Василий Михайлович Кораблев рассказал нам за обедом одну забавную историю: «Перед очередным среднеазиатским совещанием Яков Григорьевич попросил меня, чтобы когда он поднимет этот вопрос, я предложил его кандидатуру. Я согласился. Но когда увидел, что никто ничего не предлагает, тоже промолчал. Чувствую, Яков Григорьевич сильно толкает меня в ногу. Я убираю ее. Он снова находит ее и топчет. Я еще дальше убираю ногу, а он снова находит ее и еще сильней топчет. Так он оттоптал мне под столом все ноги. Ну, уж и досталось мне после совещания! „Ты, – говорит, – сорвал мне такое важное мероприятие!“»
Яков Григорьевич был искренним и одаренным служителем, мог неплохо проповедовать, беседовать. Но он страдал болезнью, о которой говорил Николай Васильевич Одинцов. Она в нем прогрессировала и требовала неограниченной власти не только в своей общине, но и в церквах доверенного ему Среднеазиатского региона.
Той же осенью 1976 года я хотел посетить братьев и сестер во Фрунзе. Предложил поехать со
