Моё настоящее имя. Истории с биографией - Людмила Евгеньевна Улицкая

подвалы и подземные переходы затоплены. Линии метро превратились в подземные быстротекущие реки там, где тоннели шли под уклон, и в набухающие водохранилища там, где шел подъем.

К середине дня все двенадцать подземных рек, давно запрятанных в коллекторы и непроницаемые рукава, вырвались на поверхность и ринулись в поисках своих старых русел, от которых не осталось и следа.

В жилищах людей вода капала с потолков, заливала через окна-двери, струилась вдоль стен, изливалась из буфетов, сочилась из плотно закрученных кранов. Люди вылезали на крыши, но крыши постепенно скрывались под водой.

К вечеру воскресенья большая вода целиком покрыла место, где прежде был большой город, и только на вершине каким-то чудом сохранившейся Останкинской башни красными и зелеными огнями электрических букв сияла реклама ресторана СЕДЬМОЕ НЕБО и отражалась в черной неподвижной воде.

Это был конец света, но никто об этом не узнал.

Никого не было.

Огонь

В четверг под вечер начали готовиться к огненному празднику. Захлопали первые хлопушки, рассыпаясь разноцветными искрами. Люди разожгли факелы и хором восхваляли свою длинную историю, которая начиналась от первого костра, возле которого грелись и жарили добычу первобытные люди, и привела современное человечество к изобретению гигантских мусоросжигательных заводов, где огонь трудится для очищения мира от отходов, и к благопристойным крематориям, в пылающую глубину которых уходили отходы человеческие – покойники.

Утром в пятницу всех охватила страсть к очищению: старые документы и потрепанные книги, изношенную одежду и старомодную обувь складывали ритмичными горами и поджигали.

Костры радостно вспыхивали и испускали языки пламени и снопы искр.

Всю пятничную ночь и весь субботний день деловито сжигали ненужное, нужное и даже необходимое, а в небо взлетали ослепительно-белые струи химического огня и разноцветные фейерверки.

Встревоженные пожарные в огнезащитных костюмах и сверкающих шлемах разъезжали на красных машинах с цистернами воды по осевой линии улиц, но тушить было нечего: костры не были пожарами, а были частью праздника.

Субботним вечером праздник вышел из берегов.

Где-то сорвался со спички неумышленный огонек. Сигаретный окурок запылал в урне, и она расцвела пестрым вонючим цветком. Короткое замыкание в проводке испустило букет искр, они зажгли бумажки, деревяшки, скатерти, занавески, перекрытия…

Запылал дом, и вся улица радостно воспламенилась.

Пожарные принялись за работу – полезли по высоким шатким лестницам по пылающим этажам и там исчезли.

Огонь поднимался от глубоких подвалов к крышам маленьких и больших домов.

Все воскресенье огонь выжигал город, полз по земле и изливался маленькими ручейками через скверы и палисадники в пригород, растекся по лесам и полям.

Летучие искры перелетали через реки и моря. Пылали горящие корабли и летели горящие самолеты. И вскипала вода, уступая победу огню.

Это был конец света, но никто об этом не узнал.

Никого уже не было.

Вирус

В четверг под вечер доктор вышел из бокса и полностью разблокировался – снял комбинезон, антибактериальную прокладку и смыл под душем дермозащиту. Надел впервые за четыре месяца свой любимый синий свитер и старомодные джинсы. Положил в карман две запаянных ампулы и планшет жизнеобеспечения.

Посмотрел на себя в зеркало: ненавистное жалкое лицо. Маленькие рядом стоящие глаза, между ними тонкая переносица, вислый нос, впалый рот. Он подмигнул себе и вышел на улицу. В городе уже включали вечернее освещение. Доктор вынул планшет и нажал транспортную кнопку – через минуту рядом с ним опустилась перевозочная кабина. Он вошел в нее, включил самую малую скорость и самую малую высоту полета.

Было время вечерней прогулки. Нарядные сучки прогуливались перед сном. Но их было маловато, и доктор подрулил к амфитеатру на пять тысяч мест и опустился. С трудом нашел свободное место. Соседки посмотрели на него с удивлением, и он понял, что совершил промах – надо было надеть женскую одежду, чтобы быть менее заметным в их толпе. Но это уже не имело значения. Он вынул ампулу и обломил хвостик. Ровно через минуту рядом закашляли.

Дело его, кажется, удалось.

Доктор нажал кнопку на планшете, кабина опустилась, он вошел в нее и взлетел. Приземлился в Центральном аэропорту, прошел через пропускник, взял кофе в бумажном стаканчике, отхлебнул с большим удовольствием, потом сел в кресло в зале ожидания, вынул из кармана вторую ампулу и раздавил между пальцами. Рядом сидящая женщина чихнула, посмотрела на часы и побежала на свой рейс. Она летела в Австралию…

В ту ночь весь мир, то есть его женская часть, составляющая девяносто три процента населения, закашляла. Скорая помощь захлебнулась от вызовов, но к вечеру пятницы там не оставалось ни одной здоровой сотрудницы.

Утром в субботу во всем городе не было ни одной живой сучки. Доктор наблюдал из окна аэропортовской гостиницы, что редкие прохожие проходили по улице. Только мужики. Здоровые!

К вечеру субботы сучье вымирание закончилось. Доктор ликовал: он выполнил свою мечту – синтезировал антисучий вирус и теперь отомстил всем – матери, которая его предала, жене, которая его бросила, дочери, которая отказалась с ним общаться… мир теперь будет принадлежать только мужикам.

Это был еще не конец света, но он наступит скоро – как только вымрут последние членоносцы последнего поколения вида Homo sapiens.

Но пока об этом никто не знал.

Скоро, скоро никого не будет.

Зелень

В четверг под вечер запахло какими-то необычными цветами. Запах был слабый, поначалу приятный и почти знакомый. Некоторые подумали, что не ко времени расцвели крокусы, другим показалось, что это пахнут какие-то полевые цветы без названия, обычно желтые, иногда белые, из первоцветов. Запах, при всей своей приятности, был немного удушающим. Первыми это почувствовали астматики: у них началась одышка, затрудненное дыхание. Те, которые про астму ничего не знали, в четверг ничего особенного не почувствовали: запах повседневной кухонной жарки все перебивал.

Легли спать как обычно, а к утру пятницы проснулись от духоты и кинулись отворять окна, чтобы впустить побольше воздуха с улицы, но происходило ровно наоборот: остатки домашнего воздуха выпорхнули из комнат, и дышать стало совсем трудно. Все до одного как будто стали астматиками, лица у всех покраснели, начался кашель, похожий на собачий лай. Собаки, к слову сказать, как будто не замечали изменения воздуха, равно как кошки и другие животные. Птицы даже оживились, а может, просто осмелели…

Запах все усиливался, и садоводы завели в сети дискуссию, в результате которой пришли к заключению, что запах более всего похож на тот, который издает болиголов в начале цветения. Некоторые находили в этом запахе какой-то мышиный оттенок. К субботнему утру разговоры об оттенках запаха сменились совсем другими – хотя запах