Моё настоящее имя. Истории с биографией - Людмила Евгеньевна Улицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7
Акимовна была злая церковная старуха, никого не любила, даже сына своего Николая. А особенно не любила, можно даже сказать, ненавидела свою невестку Тоньку. И внуков, ее деток, тоже не любила. Вся ее любовь шла только в одну сторону – к Божьей Матери, и не ко всякой, а к Скорбященской, окруженной людьми с недугами и скорбями. Ездила непременно на празднование этой иконы на Большую Ордынку и обливалась там сладкими слезами ни на кого не истраченной любви. Прежде она жила с семьей сына, но их муравьиный дом расселили и ей, по ее просьбе, дали однокомнатную квартиру на нее одну, без сына с невесткой и без внуков. Хотя и в дальнем конце города. Сын как будто сначала обиделся, а потом привык навещать мать раз в месяц, после получки, в любой день кроме воскресенья. Воскресенье ей не годилось, потому что этот день она проводила с утра до вечера в церкви у Скорбященской.
Вдруг Николай приехал к ней в неурочный день, довольно поздно вечером. Сел, не снимая куртки, на стул и заплакал. Потом говорит:
– Мам, у Тони рак нашли. Врач сказал, злой, и недолго ей осталось. Прям не знаю, что делать…
Потом вынул из кармана четвертинку, заглотил ее прямо из горлышка, бросил пустую склянку на пол:
– Что же твой Бог-то попускает такое?
Он захмелел сразу, есть не стал, денег обычных не дал – то ли забыл, то ли, может, на лечение жене решил припасти…
Наутро Акимовна собралась раненько и поехала в свою Скорбященскую. Никого там еще не было, служба не начиналась. Она встала на колени возле иконы Всех Скорбящих Радости и начала молитвенный разговор. Сначала покаялась, что невестку свою не любит, ругаться не ругалась, но в душе проклинала и теперь вот чувствует свой грех, что Тонька заболела и помрет, оставит сиротами двух детей. И заплакала. А под конец попросила: Матушка, лучше б я за нее поболела, пусть бы и померла, сделай такую милость…
Не один раз она это повторила. Много раз. На коленях стоя…
И все сделалось быстро, как в кино. Через неделю сделали Тоньке операцию, опухоли не нашли, зашили и отпустили. А еще через неделю у Акимовны схватило бок как клешнями, и она сразу поняла, что болезнь от Тоньки ушла, а к ней пришла. Ни к каким врачам Акимовна не ходила. Терпела боль, мазала лампадным маслом – немного помогало. Три последних дня сильно мучилась. Но знала, что больше трех дней ей терпеть не придется. Так все и произошло, по молитве. Однако, что самое было поразительное – ненавистная Тонька как будто все это узнала по небесному телефону. Горько плакала на отпевании Акимовны и купила себе в новую трехкомнатную квартиру бумажную икону Всех Скорбящих Радости. Не от большой веры, а чтобы сделать посмертно-приятное ненавистной свекрови Анастасии Акимовне.
Семь концов света
Ветер
Начиная с вечера четверга послышался этот зачаточный звук, в пятницу он окреп и уже не был похож на мираж – в нем слышалось “же”, “ше” и немного “че”.
Вечером в пятницу самые чуткие люди почувствовали, что из мира выдуваются острые огорчения, переживания и даже страдания.
К субботнему утру все ссоры утихли, люди как-то присмирели и почувствовали небывалое опустошение.
Ветер все усиливался и не менял направления – с востока на запад. Усиливался и журчащий звук, как будто утекала вода. Но с водой было все в порядке: гладь озера не морщилась, а морские приливы-отливы работали как всегда, без устали и без остановки.
Странный ветер выдувал уже не только злые помыслы, но и вообще всякие: и симпатии, и дружеские связи, и любовные отношения.
Внешне люди оставались теми же самыми, но чувствовали себя как перчаточные куклы, из которых вынута рука актера. Людские души затихли в утешительной пустоте.
Все сдувало: мусор, садовые скамейки, потом машины начали биться одна о другую и въезжать в стены домов. С дорог исчезли легковые, а следом автобусы и грузовики.
Метро работало, но люди не могли добраться до входов с буквой “М” из-за свирепого ветра.
Воскресным утром стали валиться кресты с церквей и шпили высоток.
Звук струящегося воздушного потока изменился – уже не “же” и “ше” шелестели, а прибавилось рычащее “эр” и новый неслыханный звук с какой-то горловой картавостью.
Воскресным вечером от города почти ничего не осталось – ветер сдул дома и кирпичи, на которые распались дома, унес вырванные с корнем деревья и верхний слой почвы.
Когда обнажились археологические пласты – какие-то постройки тысячелетней давности, – ветер сразу и окончательно утих.
Это был конец света, но никто об этом не узнал.
Никого не было.
Дождь
В четверг под вечер после долгой засухи небо заволокло пышными светлыми тучами и пошел долгожданный дождь. Все радовались, потому что устали от жары, пыли и сухости, которая начиналась от ноздрей и губ и проникала до самого низа легких.
Тонкий мелкокапельный дождь стоял плотной вертикальной стеной, штрихуя прозрачными линиями все пространство от земли до невидимых туч. В полном безветрии дождь не усиливался, не слабел и не переставал.
Всю пятницу люди радовались за себя, свои огороды и подсыхающие городские скверы, напитавшиеся большой водой.
К субботнему утру вода уже не успевала уходить через уличную канализационную систему, и отдельно стоящие лужи слились в небольшие стоячие реки, повторяющие изгибы и повороты улиц. Площади превратились в пруды. Воды было по колено,
