Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - Брэнди Скиллаче

ее, что Соединенным Штатам тоже необходимо массовое движение за освобождение животных. Вскоре свою помощь ей предложит Пачеко: он с его рвением и энергией внесет неоценимый вклад в общее дело[361]. Но прежде им нужно было создать себе репутацию, начав с выбора названия, целей и первых задач. Решив назваться «Люди за этичное отношение к животным», Ньюкирк и Пачеко решили сосредоточиться на животных, используемых для медицинских опытов, – как первые группы антививисекционистов на заре XX века. (Скандал, известный как «дело о рыжей собаке», стал толчком к зарождению в Великобритании антививисекционизма – движения в защиту подопытных собак, игравшего на сочувствии общества к друзьям человека, мучительно умиравшим в лабораториях.)

Пачеко уже прощупал почву и узнал об Институте поведенческих исследований в Силвер-Спринг. Он решил сделать следующий шаг – лично понаблюдать, что там происходит, и подал заявку на вакантную должность. Через несколько дней его взяли волонтером к доктору Эдварду Таубу, который проделывал опыты над хирургически искалеченными приматами, чтобы изучать процесс восстановления поврежденных конечностей[362].

Тауб ставил опыты по деафферентации, в ходе которых перерезал подопытным спинальный ганглий, передающий сенсорные сигналы от конечностей к центральной нервной системе[363]. В сущности, это означает, что обезьяна не чувствовала конечностей, но могла ими двигать. Затем он различным образом – дразня едой, стимулируя электрическими разрядами – побуждал обезьян двигать нечувствительной конечностью. Выглядит чудовищно, но так Тауб опроверг ошибочную теорию нейробиологов (выдвинутую в 1890-х годах учеными, тоже рассекавшими нервы у приматов), будто паралич конечности вызывается отсутствием чувствительности. К 1982 году Тауб уже девять лет получал гранты: первые семь лет его финансировал Национальный институт психического здоровья, затем – Национальные институты здравоохранения[364]. Тауб разрабатывал теорию «выученного неиспользования»: обезьяны не использовали нечувствительные конечности лишь потому, что не «научились» (или не «перенаучились») ими владеть. Он надеялся, что людей тоже можно заново научить использовать деафферентированные конечности, и грантодатели сочли идею перспективной. Национальные институты здравоохранения рассчитывали, что работа Тауба поможет создать протоколы реабилитации для переживших инсульт[365]. Все складывалось как нельзя лучше, и Тауб, довольный, рассказывал жене о новом волонтере: «Какой у меня чудный студент. Согласился работать бесплатно, исключительно из интереса!»[366] Он еще не понимал, насколько силен этот интерес и чем он вызван.

После первого рабочего дня Пачеко вышел из лаборатории глубоко потрясенным. От вида обезьян, которых привязывали ремнями внутри особой конструкции, сделанной из старого холодильника, а затем заставляли шевелиться, время от времени воздействуя на них током, Алексу стало дурно. Он считал, что нельзя так обращаться с животными, и был не согласен, что цель Тауба (помочь жертвам инсульта восстановиться) оправдывает такие «средства». Но если публично заявить о своем расстройстве, это вряд ли чем-то помешает лаборатории Тауба. В конце концов, эксперименты на животных разрешены законом и финансируются правительством. Поэтому Пачеко решил переключиться на условия, в которых содержатся животные. «Корка грязи на прутьях клеток, на полу слой фекалий, и все покрыто ржавчиной и засохшей мочой, – писал он в статье, которая должна была, что неудивительно, войти в новую книгу Питера Сингера. – В этой гнили, в этом смраде сидят шестнадцать яванских макаков и один макак-резус: их жизненное пространство ограничено металлическим ящиком»[367]. Этот ящик шириной всего 45 сантиметров.

Обезьяны томились, бесконечно вертелись в клетках, откусывали себе пальцы, которых не чувствовали, прогрызали плоть на руках и ногах. Пачеко показал Ньюкирк фотографии, сделанные тайком во время «теста на острые болевые раздражители». На этих снимках обезьяны обездвижены в специальных приспособлениях, а к их тестикулам прицеплены «раздражители» (например, хирургический зажим). В качестве живого примера выбрали макака по кличке Домициан. Что ж, «лицо» и имя для прессы у PETA есть. Но действовать надо осторожно. Свидетельства должны не просто задеть чувства людей, но и убедить судей.

Пачеко и Ньюкирк повезло: Тауб сам облегчил им задачу. В августе ему предстояла рабочая поездка, и он заранее дал Пачеко ключи от лаборатории. Без всякой опаски, никем не замеченный, Пачеко провел в лабораторию пять экспертов по поведению приматов (тайком, по одному), чтобы они на месте оценили условия содержания. Лаборатория в те дни была в плачевном состоянии. В штате у Тауба был только один зоотехник по имени Джон Кунц, а уборкой занимались помощники-студенты. Пока доктор был в отъезде, студенты заглядывали нечасто[368]. Кошмарные условия и невыносимый смрад ошеломили приглашенных Алексом специалистов. Все пятеро письменно и официально засвидетельствовали, что клетки загажены и покрыты слоем грязи, что вонь невозможно терпеть; четверо отметили дополнительно, что обезьяны жили при постоянном ярком свете, – из-за сломанного таймера они не могли даже поспать в темноте. Все пятеро, как один, признали страдания животных неоправданными[369]. Заручившись показаниями экспертов, Пачеко и Ньюкирк убедили местные власти выдать ордер о конфискации. Через несколько недель состоялся полицейский рейд, и в итоге обезьян у Тауба изъяли. Эти события положили начало долгой судебной тяжбе, ничуть не менее важной, чем та, которая велась по поводу смерти мозга и пересадки сердца. Она попала в фокус всеобщего внимания, и PETA не упустила возможность выйти на передний план.

Утром, когда лейтенант Суэйн подъехал к зданию лаборатории, у дверей уже шумела толпа журналистов. Нарушив закон штата Мэриленд, Пачеко известил прессу о полицейском рейде, который должен был проходить без огласки. Возмущенный Суэйн приказал журналистам убираться, но было поздно: «обезьяны из Силвер-Спринг» попали в международные новости, а главной иллюстрацией стало фото несчастного Домициана. Вмешательство полиции обернулось двумя судебными процессами: в 1981 году Тауба судили по обвинению в жестоком обращении с животными, а в 1982 году рассматривалась апелляция, после которой ученого оправдали. Кроме того, Национальные институты здравоохранения США – на их деньги были куплены и содержались обезьяны – спорили в суде с конгрессом США, кто должен заботиться о животных. (А еще сильнее дело запутал спор о том, распространяются ли законы штата против жестокого обращения с животными на исследования, финансируемые федеральными институтами.)

Теперь перед PETA открылась возможность лоббирования. В борьбе за право собственности на «обезьян из Силвер-Спринг» организации удалось привлечь на свою сторону конгрессмена Роберта Смита, который составил текст обращения. Под ним подписались 253 члена палаты представителей и 52 сенатора, но Национальные институты здравоохранения отказались отдавать обезьян, сославшись на отсутствие судебного решения. Тогда PETA прибегла к тому, что вскоре станет ее обычной тактикой: воззвала к общественности и устроила уличные протесты. Журнал Nature, не раз писавший об этой эпопее, назвал обезьян Тауба главным символом борьбы за права животных в стране, про них сняли документальный фильм. Актриса Дорис Дэй, оставившая кино, чтобы полностью посвятить себя защите животных, сравнила обезьян с