Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

высадку в Вонсане 25 октября, через двенадцать дней после того, как прибыли по суше и по воздуху ее передовые и технические отряды. Даже Боб Хоуп и тот опередил их. К огромной досаде морпехов, по случайности, которая вошла в их легенды, в Вонсане как раз накануне того дня, когда дивизия наконец ринулась на высадку, был устроен концерт Объединенной службы организации досуга войск. В конце октября и первые дни ноября, после еще более мучительных задержек и встречных приказов, высадилась в Ивоне 7-я дивизия. Наконец, был развернут и «Корпус Х», чтобы исполнить лебединую песню Макартура. В мыслях все они уже направлялись домой.

⁂

Бойцы 8-й армии в это время победоносно двигались на север, к Ялуцзяну (Амноккану), упиваясь лихой дорожной гонкой. Британцы с изумлением проводили взглядом старшего офицера из 1-й кавалерийской дивизии, который промчался мимо их колонны на своем джипе, восседая в массивном ковбойском седле. При почти полном отсутствии сопротивления основную опасность для них представляло собственное легкомысленное отношение к позициям противника. Семнадцатого октября аргайлские и сазерлендские горцы подходили к промышленному городу Саривон. Они ожидали увидеть там мощные оборонительные рубежи, но нашли только разбомбленные горящие здания. Танки поддержки открыли огонь из пулеметов по отряду противника, показавшемуся на горизонте, но в остальном город выглядел покинутым. Полковник устроил совещание командирской группы прямо посреди развалин, и офицеры стояли у своих тесно сгрудившихся автомобилей, когда прямо на них понесся выскочивший откуда-то большой грузовик с отрядом солдат в кузове. До офицеров вдруг дошло, что это северокорейцы. Повисшее молчание тянулось, кажется, вечно. Потом началась ожесточенная перестрелка, которую завершила граната, брошенная в грузовик кем-то из аргайлцев. Когда все улеглось, молодого лейтенанта Колина Митчелла отправили на запад на бронетранспортере для «Брэна» разведать место под новую базу. Его отряд бодро прокатил мимо длинной колонны корейской пехоты – северокорейской. Один из офицеров выстрелил в колонну из пистолета. Воевать у остатков этой разбитой армии уже не было духу: «Некоторые искоса поглядывали на нас. Другие едва плелись. Через четыре мили этого изучения противника мы добрались до их тыловых эшелонов и вещевых обозов и были весьма признательны им за то, что они убирали свои повозки с дороги, уступая нам путь»[137]. Кода колонна осталась позади, к британцам все же вернулось благоразумие. Ночь они провели, прячась в траншее.

⁂

Пока 8-я армия продолжала наступать на севере, Макартур демонстрировал недвусмысленное презрение к осторожным формулировкам Вашингтона и ООН, предписывавшим задействовать на подступах к китайской границе только южнокорейские войска. На предложение британцев организовать к югу от Ялуцзяна (Амноккана) буферную зону, которую Китай и ООН будут контролировать совместно, он отреагировал грозной отповедью:

Широко освещаемое желание британцев умиротворить китайских коммунистов, отдав им кусок Северной Кореи, имеет исторический прецедент: соглашения, принятые в Мюнхене 29 сентября 1938 года… ‹…› Отдать любую часть Северной Кореи на растерзание китайским коммунистам – значит обречь свободный мир на величайшее поражение последнего времени. Более того, приняв это безнравственное предложение, мы своими руками сделаем несостоятельными наше влияние и главенство в Азии и подорвем наши позиции – как политические, так и моральные[138].

Когда 20 октября Макартур отдал приказ «всем, кого это касается», под его командованием подготовиться к «максимальному натиску», чтобы быстро подойти к границе Северной Кореи, Объединенный комитет начальников штабов даже не пытался вмешаться. Опасения по поводу возможной китайской интервенции настолько ослабли, что 23 октября на совместном заседании британских и американских начальников штабов в Вашингтоне Брэдли заявил примирительно: «Все мы согласны с тем, что в случае прихода в Корею китайских коммунистов мы уйдем». Двадцать четвертого октября новая директива Макартура сняла последние ограничения относительно продвижения американских войск к Ялуцзяну (Амноккану). Уокер и Алмонд были «уполномочены использовать любые сухопутные войска, какие понадобятся, чтобы взять под своей контроль всю территорию Северной Кореи». Объединенный комитет начальников штабов в Вашингтоне поставил под сомнение этот приказ как «вызывающий определенную озабоченность». Макартур отмахнулся. Генерал Коллинз с коллегами уже не сомневались, что главнокомандующий демонстрирует откровенное неповиновение. На той же неделе они потребовали, чтобы Макартур выступил с заявлением, развеивающим опасения Совбеза ООН, что китайцы могут пересечь реку Ялуцзян (Амноккан), чтобы защитить жизненно важную для них Супхунскую ГЭС, если только не будет заявлено, что ей не угрожают военные силы ООН. Макартур отказался давать такие гарантии, если не будет уверен, что ГЭС не обеспечивает энергией коммунистические предприятия, производящие вооружение. И снова, считая войну почти законченной, Объединенный комитет начальников штабов предпочел не устраивать конфронтацию. Вашингтон уступил, согласившись играть против коммунистов по правилам Макартура.

«Мы намерены наступать дальше и вести дело к завершению», – сообщил пресс-секретарь Госдепартамента корреспонденту в Вашингтоне[139]. Решение двигаться на север через 38-ю параллель явило собой классический пример того, как военная возможность становится движущей силой в ущерб политической приемлемости. Заключение о целях ООН или США в оккупации Северной Кореи не вызвало никаких непримиримых споров. В общественном сознании перспектива громкой победы затмевала реальные политические и дипломатические опасности. Действиями американцев руководило (сознательное или бессознательное) презрение к возможностям страны и вооруженных сил Мао Цзэдуна. Китайских коммунистов считали губительной идеологической силой в Азии, но не грозной военной. Для принятия решения об остановке 8-й армии на 38-й параллели от администрации Трумэна потребовалось бы гораздо больше мужества и решимости, чем для попустительства стремлению Макартура к победе. Если у правительства еще оставались какие-то недобрые предчувствия по поводу вторжения в Северную Корею, то многими крупными американскими деятелями овладел триумфаторский дух. Гарольд Стассен в своей речи в поддержку кандидатов от Республиканской партии 5 ноября заявил, что война в Корее – «прямое следствие укрепления и наращивания мощи коммунизма в Китае стараниями зашоренной, ошибочной политики нынешнего правительства Штатов в Азии… пяти лет потворства китайским коммунистам, пяти лет противодействия генералу Макартуру, пяти лет умиротворения главного коммуниста Мао Цзэдуна». Теперь Мао никто умасливать не собирался. Американское оружие подступало к границе его огромных земель.

Глава 7

Вмешательство китая

Вечером 1 ноября 1950 года рядовой роты G 8-го кавалерийского полка Карл Саймон лежал на позициях роты со своими товарищами, с тревогой размышляя о дозорных из роты F, сообщивших, что у них дела плохи: «Внезапная атака неустановленных военных лиц». В сгущающихся сумерках до американцев донеслись выстрелы, сигналы горна и крики. Сопровождавшие роту корейцы язык не разобрали, но сказали, что это, должно быть, китайский. Когда из темноты на американцев хлынула орущая толпа, из которой летели пули и гранаты, отпора она практически не встретила. «На позициях началась банальная массовая истерия, – говорит Саймон. – Каждый за себя. Пальба стояла страшная, китайцы стреляли отовсюду, я не знал, куда бежать. В конце концов просто рванул вместе со всеми. Мы бежали и бежали, пока не начали затихать звуки горна»[140]. В журнале боевых действий 1-й кавалерийской дивизии, в которую входил 8-й кавалерийский полк, события в Унсане изложены более связно и складываются не в такую апокалиптическую картину, как у рядового Саймона. Но поскольку именно его бесхитростное восприятие случившегося как грома среди ясного неба, обрушившего всю упорядоченную картину армейской жизни, стало общим для тысяч других молодых американцев в Корее в последующие недели, оно представляется не менее обоснованным, чем восприятие его начальников.

Двадцатилетний сын пекаря из Нью-Йорка пошел в армию, чтобы посмотреть мир. Война настигла его, когда он следовал в Японию, и Корею ему пришлось искать на карте. Когда он увидел ее своими глазами, она ему совершенно не понравилась. После пересечения 38-й параллели бойцам в его части все время было неспокойно, неуютно и тревожно. Сам Саймон сразу после перехода в Северную Корею получил легкое ранение в стычке. Единственным радостным моментом на этой войне для него был концерт Боба Хоупа в Пхеньяне, хотя из-за небольшого роста ему пришлось все время подпрыгивать, стоя