Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

но и снимать командующего 8-й армией теперь, когда победа, казалось, почти в кармане и коммунистическому сопротивлению перебили хребет, никакого резона не было. Наступление в Северной Корее, где предстояло просто гнать совершенно разбитого противника, вроде бы не требовало от командующего всестороннего контроля. Уже после этих событий на Макартура обрушились упреки в небрежности и военной несостоятельности организации наступления в Северной Корее. Спорить с этими обвинениями трудно. В свою очередь, критики упускали из вида подлинные причины сомнений в способностях Уолтера Уокера. И дух времени они тоже не учитывали. Если Макартур проявил излишнюю самонадеянность ввиду близкой и неоспоримой победы, он был в этом не одинок: ту же ошибку совершали многие его коллеги в Вашингтоне, позволившие себе слишком узкий взгляд на сложившуюся военную обстановку.

Двадцать восьмого сентября южнокорейские войска выдвинулись на север за 38-ю параллель. Американские части с нетерпением ждали сигнала последовать за ними, чтобы выполнить уже эту осточертевшую всем задачу, ради которой их сюда закинули, и вернуться домой до зимы. Вашингтон, однако, по-прежнему занимался политико-дипломатическим лавированием. За рубежом союзники Америки все чаще обнаруживали обеспокоенность. Британцы были встревожены сигналами, поступавшими из Пекина, хотя прежде их министр иностранных дел был одним из основных сторонников объединения Кореи. Как теперь британское правительство должно объяснять своему народу новую ситуацию? «Необходимо будет… – сообщил Эттли кабинету 26 сентября, – изложить общественности причины, оправдывающие военную оккупацию всей Кореи, ее временный характер и ограниченные цели»[134]. Британскому правительству явно хотелось удержать собственные войска в Корее от пересечения 38-й параллели, но оно понимало, что при движении всей остальной 8-й армии на север это неосуществимо. Как всегда, энергичный министр иностранных дел Бевин «полагал, что достаточных поводов для опасений спровоцировать этими действиями активное вмешательство Китая или России не наблюдается», но тем не менее предложил председателю Генеральной Ассамблеи ООН еще раз призвать северокорейцев сложить оружие, прежде чем армия Уокера войдет в их страну. Британский комитет начальников штабов рекомендовал задержать армию Макартура на неделю или около того, предложив северокорейской армии еще один шанс сдаться. Это вынужденное послание, составленное в нервозном ожидании, британцы направили американцам.

В ответ Брэдли написал Теддеру, главному военному представителю Британии в Вашингтоне, что войска ООН на параллели уже выступают именно с таким последним воззванием к благоразумию. Это немного успокоило британцев, и они попытались укрепить дипломатические позиции Америки, обеспечив 7 октября принятие Генеральной Ассамблеей ООН резолюции, призывающей совершить «соответствующие шаги для обеспечения устойчивого положения во всей Корее» и сформировать единое правительство, избранное под руководством ООН. Резолюция была принята 47 голосами против пяти и семи воздержавшихся. Ее цель заключалась в том, чтобы замаскировать поддержку ООН военных операций в Северной Корее, сохранив при этом некоторую неопределенность относительно того, в какой форме эти операции будут проводиться. Все чаще на Западе звучало умеренное мнение: если армия Ли Сын Мана будет действовать на севере страны в одиночку, что сведет конфликт к столкновению противоборствующих групп внутри корейского народа, то риск вмешательства Китая или СССР будет гораздо меньше, чем в случае присутствия Запада. В этом они, скорее всего, обманывались. Учитывая сомнительную боеспособность южнокорейской армии, коммунисты почти наверняка смогли бы вытеснить с Севера войска Ли Сын Мана без посторонней помощи, с китайским вмешательством или без него. И тогда дилемма, стоящая перед Вашингтоном и его союзниками, оказалась бы еще сложнее.

Но, к ужасу Ачесона, теперь Макартур открыто и прямо объявил северокорейцам, что, если они не сложат оружие, он примет «необходимые военные меры, чтобы привести в исполнение постановления ООН». В очередной раз генерал отмахнулся от дипломатических тонкостей, проигнорировал щекотливые политические моменты, пренебрег конституционными границами своих полномочий. И в очередной раз правительство в Вашингтоне, пусть и неохотно, заглушило свои сомнения и страхи. Макартура по-прежнему было невозможно ни удержать, ни подчинить: генерал командовал в Токио на своих условиях, как и всегда. Макартура можно было либо терпеть, либо отстранить. Но как его убрать, не испортив имидж и не уронив авторитет не только администрации Трумэна, но Штатов в целом? Теперь Макартур был не просто победителем на тихоокеанском фронте Второй мировой, но и единственным отцом триумфа в Инчхоне и вершителем судеб свободной Кореи. Непомерная гордыня Макартура не могла не привести к трагедии, и это не ретроспективное озарение. И в Вашингтоне, и в Токио многие понимали это еще тогда, осенью 1950 года. Но они не видели практического способа избавиться от этого камня на шее. Спектакль нужно было доиграть до конца.

Вашингтон по-прежнему разделял фундаментальные заблуждения Макартура по поводу действий и намерений противника. С самого начала войны и теперь правительство руководствовалось в своей политике уверенностью в том, что коммунистические державы выступают единым фронтом. Разведданных относительно китайцев в тот момент было ничтожно мало. Гораздо больше сведений имелось об умонастроениях Москвы – как из тайных, так и из дипломатических источников. К зиме 1950 года стало очевидно, что русские очень сожалеют о северокорейской авантюре, всячески стремятся откреститься от нее и помешать разрастанию войны. Советские сигналы на этот счет в Вашингтоне были приняты и поняты, однако они помешали администрации разглядеть опасность одностороннего действия со стороны Пекина. В первый, но далеко не в последний раз в ходе корейской войны руководство США, сосредоточив все мысли на идеологическом противостоянии, упустило из вида националистические факторы. Америка просто не предполагала, что Китай будет действовать в Корее исходя из собственных соображений, не считаясь с желаниями или политикой Советского Союза.

Девятого октября 8-я армия наконец выдвинулась в полном составе через 38-ю параллель. Почти неделю войска встречали серьезное сопротивление. Затем северокорейцы дрогнули и стали стремительно отступать по всему фронту. Первая кавалерийская и 24-я пехотная дивизии пустились за ними, дорожная гонка длинных конвоев прерывалась только спорадическими боями небольших частей с отрезанными подразделениями вражеского арьергарда.

⁂

Вот тогда, в предполагаемом шаге от победы, когда 8-я армия полностью отдалась боевым действиям, Макартур получил ставшее для него полной неожиданностью послание из Вашингтона, в котором сообщалось, что президент приглашает его на личную встречу на остров Уэйк посреди Тихого океана между Токио и западным побережьем США. Утром 15 октября 1950 года, кипя от негодования по поводу политического позерства, которым он счел приглашение Трумэна, генерал со штабом вылетел на борту «Констеллейшн» из токийского аэропорта Ханэда.

Трумэн в своих мемуарах писал, что просто настал момент, когда отсутствие личного контакта с Макартуром показалось ему серьезной помехой: «Я полагал, что ему следует познакомиться с главнокомандующим, а мне следует познакомиться со старшим войсковым командиром на Дальним Востоке». Однако можно не сомневаться, что в кои-то веки скепсис Макартура в отношении мотивов Вашингтона оказался оправдан. На Трумэна давили в Штатах со всех сторон, правые клеймили его за видевшуюся им мягкость к коммунистам. Причин для встречи президента и главнокомандующего хватало. Но момент, выбранный для встречи, не слишком позволял отбросить сомнения в том, что Трумэн хотел ассоциироваться в общественном сознании с победой в Корее и с самим победителем.

Как бы то ни было, вряд ли существовал на свете человек неуступчивее Макартура. Поэтому своей откровенно вызывающей политической выходкой президент добился лишь того, что генерал прибыл на встречу преисполненный цинизма, граничащего с презрением. Он прилетел на остров Уэйк 15 октября, совершенно не расположенный к откровенному обсуждению серьезных вопросов. Когда Трумэн на следующее утро спустился с трапа на взлетную полосу, чтобы поприветствовать командующего театром военных действий, генерал не отдал честь. Он пожал руку, как равный. «Я долго ждал нашей встречи», – начал Трумэн. «Надеюсь, следующая не заставит себя так долго ждать», – ответил Макартур вековой банальностью. Они проговорили наедине в течение часа в ангаре из гофрированного железа на краю взлетной полосы. Ачесон и Маршалл сопровождать Трумэна в эту поездку отказались. Ачесон впоследствии сокрушенно качал головой по поводу такого безрассудства, как переговоры с глазу на глаз, «этой смертоносной блажи государственных руководителей», рождающей катастрофическое недопонимание мнений и решений. В этот раз, согласно последующему рассказу Трумэна, Макартур заверил его, что китайцы не нападут; что победа близка