Северные архивы. Роман. С фр. - Маргерит Юрсенар

зались счастливыми. Зимой были сплошь балы и

250

праздники, летом морские курорты и курорты с

минеральными водами были переполнены. Я по­

мню, что одной зимой в Лилле пятьдесят восемь

дней подряд каждый вечер давали бал или пара­

дный обед то у нас, то у наших друзей, то у высших

военных и государственных чиновников. Каждую

неделю бывали балы в префектуре, в ставке глав­

нокомандующего у Мак-Магона *, Ладмиро, Са-

линьяка де Фенелона и прочих, в казначействе, не

считая праздников у крупных промышленников,

негоциантов и богатых землевладельцев. Как изме­

нились времена!» Председатель совета префекту­

ры в департаменте, где контраст между богатством

и бедностью был, пожалуй, разительнее, чем где

бы то ни было во Франции, должен был видеть из­

нанку декораций: он же вспоминает только об ог­

нях рампы и внешнем блеске. Годы Империи

пролетают в балетных пачках, словно танцовщицы

Дега. Мишель Шарль не спрашивает себя, не скры­

валась ли катастрофа в зародыше в самой этой по­

литике, основанной на пускании пыли в глаза,

антраша и легкой жизни. Напротив, он всегда бу­

дет помнить о том, что орденскую ленту он получил

в Тюильри из рук самого императора, что они с ж е ­

ной в сопровождении маленького Мишеля, едучи в

наемном ландо, видели, как по дороге в Булонском

лесу в сопровождении красавцев офицеров на го­

рячих конях проехала коляска императрицы, пере­

полненная воланами Евгении и ее фрейлин. Сама

Ноэми охотно повторяет слова маленького Мише­

ля, сказанные им перед шикарной булочной на ули­

це Риволи, где на витрине было написано золотыми

251

буквами «Поставщики их Императорских Вели­

честв»: «Как? Император и императрица едят

хлеб? »

Эти воспоминания, в которых столько места от­

водится имперским празднествам, обходят молча­

нием хаос страшного года * и роковых годов *.

Мишель Шарль обронил только, что после падения

режима он подал в отставку. Но вышел из игры он

ненадолго. Важные особы в Лилле, которым он до­

верял, быстро убедили его в необходимости вер­

нуться к своим обязанностям. Он умалчивает о том,

что в «Журналь офисьель» от 1 марта 1871 года

постановление председателя совета о назначении

его префектом департамента Нор соседствует с

постановлением министра внутренних дел, наделя­

ющим теми же полномочиями некоего Барона,

бывшего генерального секретаря префектуры. По­

сле трехнедельной административной перебранки

и того и другого заменил некто Сегье, получивший

более единодушную поддержку. Мой дед вернулся

к прежним обязанностям, которые, если ему ве­

рить, позволяли заправлять делами департамента.

Он еще в течение десяти лет занимал место «серо­

го преосвященства» (по крайней мере оно таковым

считалось), стараясь забыть, что впредь служит Ре­

спублике, за которую, правда, проголосовали боль­

шинством всего в один голос.

Только в 1 8 8 0 году в том же самом «Жур-

наль офисьель» в один прекрасный день он с

удивлением прочел, что ему разрешено подать в

отставку. Поскольку до нужного возраста ему

не хватало еще нескольких лет, скрытое уволь-

252

нение лишило его пенсии и всех сумм, выпла­

ченных в ее счет в течение тридцати лет. Не­

справедливость наделала много шуму: уверяют,

что республиканцы сами являлись с соболезно­

ваниями на улицу Маре. Поль Камбон попытался

успокоить отстраненного от должности чиновни­

ка, предложив ему почетное председательство с

полной пенсией. Мишель Шарль имел наглость

отказаться.

Сохранились два его портрета, относящиеся

как раз к семидесятым годам, они почти столь же

противоречивы, как приказы и отменяющие их

распоряжения, исходившие сверху. Один из них

написан в торжественном стиле. «Фламандский

патриций» раздался в плечах и потерял свою ин­

тересную мрачность, которую мы отмечали в

1 8 6 0 году. На нем изукрашенный галунами мун­

дир, в красивых руках треуголка. Это портрет чи­

новника преданного, неподкупного и властного,

готового, если надо, подставить грудь под пули

врагов порядка. На втором изображении — на

фотографии, сделанной, несомненно, для того,

чтобы избавить Мишеля Шарля от долгих сеансов

позирования (поза и костюм в точности совпадают

с портретом), — вид у него тоже официальный, но

черты лица и бакенбарды не так отутюжены. Лу­

кавый, почти хитрый взгляд слишком хорош для

Мишеля Шарля и подошел бы, скорее, какому-ни­

будь кельтскому крестьянину, указывающему ле­

гионерам неверный путь через болота, или Жану

Кленверку, старающемуся перехитрить Томаса

Лотена. Такой человек заслуживал того, чтобы

253

стать жертвой: он, должно быть, частенько утирал

нос префекту-республиканцу.

Для Мишеля, который в это время заканчивает

выработку «своей философии», административные

передряги проходят, разумеется, незамеченными.

Крах империи повлиял на него еще меньше, чем на

его современника из Шарлевиля, Рембо *, который,

сказать по правде, находился ближе к месту ката­

строфы. Тем не менее всю жизнь Мишель с на­

смешливым презрением вспоминал царивший

тогда хаос и широковещательную ложь: вошедшие

в историю выражения, подлинные или мнимые, в

которых отразился дух времени. Слова «Это моя

война», сказанные императрицей; французская ар­

мия «готова до последней пуговицы на гетрах», эту

армию Бисмарк и опрокинул, словно в трагической

игре в кегли; выкрики парижских зевак «На Бер­

лин!», подобные распеваемому хористками «Впе­

ред!», и весь этот дешевый патриотизм на потребу

официантам; лозунг «Ни одной пяди нашей терри­

тории, ни одного камня наших крепостей!», бро­

шенный именно в тот момент, когда стало ясно, что

как раз этим-то дело и кончится. П о з ж е Мишелю

покажется смешным, что трубили во все фанфары:

«Вы не получите Эльзас и Лотарингию», тогда как

они у ж е были в руках у немцев.

Но подлинное пробуждение пришло в мае

1871 года, во время подавления Коммуны. Знал ли

он цифры и сопоставил ли девяносто шесть залож­

ников, расстрелянных восставшими, и двадцать ты­

сяч бедняг, ликвидированных версальцами?

(Каждая сторона делала, что могла.) Видел ли чудо-

254

вищную фотографию, одно из первых веществен­

ных доказательств истории, где в белых гробах, с

порядковыми номерами в изножье, лежат шесть

или семь расстрелянных коммунаров, злодеи и

преступники, которые были, как можно догадать­

ся, слегка рахитичными, слегка чахоточными,

вскормленными на колбасе и вспоенными чистым

воздухом Сент-Антуанского предместья? Во вся­

ком случае, он видел Великий Страх богачей, кото­

рые в конце концов стали симпатизировать

пруссакам, поддерживавшим порядок, за исключе­

нием тех случаев, когда те воровали настенные и

каминные часы. Один из завсегдатаев вторников,

ныне, увы, менее элегантных, чем прежде, приез­

жает в Версаль, где оказывается, если можно так

выразиться, в первых рядах. Он видит сестер и жен

благонамеренных законодателей, стоящих вдоль

тротуара, чтобы посмотреть, как ведут пленных

коммунаров, и ткнуть кончиком зонтика в лицо и

глаза несчастным («Ну и поделом им»). Этот рас­

сказ будет преследовать Мишеля всю жизнь, он не

сделал из него человека левых убеждений, но по­

мешал ему стать правым. Отцы-настоятели конфи­

скуют у него «Оду павшим Коммуны», в которой

искреннее негодование выражено заимствованны­

ми у Гюго штампами, но без вдохновения, свойст­

венного гернсейскому старцу. Ему угрожает

исключение, но накануне экзаменов недисципли­

нированного, хотя и блестящего ученика, к тому

же происходящего из хорошей семьи, не выставят

вон. Мишель с триумфом сдает экзамены на сте­

пень бакалавра.

255

* * *

Университетские годы сперва в Лувене, потом

в Лилле (если только не наоборот) походили ско­

рее на неистовые скачки. Мишель появляется на

балах в красных каблуках и рубашках с кружев­

ным жабо. Сестры соучеников и дочки профессо­

ров разделяют его ненасытную ж а ж д у жизни.

Атмосфера та ж е , что в «Любовных похождениях

кавалера де Фобласа» или в юные годы Казановы

до встречи с Генриеттой: все происходит быстро,

легко, по-щенячьи. Радость пса, катающегося по

траве. Прежде всего в Лувене, куда Мишель

Шарль определил сына, конечно же потому, что

доверяет известному католическому университе­