Искус - Дарья Промч

пыль города, который, вопреки моим ожиданиям, не делает меня счастливее. Как незаметно закатилось солнце. Я остановилась бы, но не могу и не хочу. Что бы ни было дальше, это не для статистики, Паскаль, точно тебе говорю. Пить вино и кровь, путать вкусы, мешать вкусы – мои лучшие развлечения за последнюю жизнь. Мне страшно за тебя, но эти шестерёнки уже закрутились, скрипя гнилью и ржавчиной. Их никто не остановит, минутная и часовая стрелка не могут двигаться навстречу друг другу – эта погоня вечна, эта погоня про нас, Паскаль.

Что будет с твоим Жаком, когда ты вернёшься, что он сможет тебе предъявить кроме тех внутренних, исходных изменений, что укоренятся в тебе, стабилизируются, станут новой тобой, той, которую ты сама в себе не подозреваешь. Выключенный мобильный сделал из меня невидимку, одиночку – мне жутко нравится. Паскаль, упрямый кролик, я не стану тебя неволить, ты всё решишь сама. Во всяком случае, так будет казаться.

Плотно закручиваю краны, залезаю в халат, прилипающий к мокрому телу, чужой. Есть в этом что-то знаковое – чужие люди в чужих вещах, на чужих кроватях под крышей чужого дома. Надо было столько присваивать и заполучать, чтобы оказаться здесь. У тебя озадаченный вид, Паскаль. С сигаретой ничего не вышло? Не беда, я помогу.

Разливаю по стаканам вино. Хотела купить виски, но ты бы его не стала. Потом я научу тебя пить крепкие напитки.

– Вино – кровь твоего бога, не знала? – Смотришь на меня изумлённо; да ты ничего не знаешь про своего бога, это и к лучшему. – Смотри: поджигаешь сигарету вот так, затягиваешься. Смотри дальше: делаешь вдох, чувствуешь дым во рту. Чувствуешь? Отлично. Сглотни его.

Кашляешь и смеёшься. Чего ты боишься? Нет, он не провалится в живот. Он же дым. Давай ещё раз, смотри на меня. Вдыхаешь. «Шотландские рыбаки поймали одного дракона и две дырявые галоши» – если можешь вдохнуть дым и сказать эти девять слов – ты научилась. Выдыхаешь. Это будет нашим экзаменом. Она кашляет и смеётся, ни черта у нас не получается.

– Что я делаю не так?

– Ты боишься сигареты, а ей надо отдаваться. Посмотри на неё, полюби её, она идеальна.

– Ты любишь каждую свою сигарету?

– Безусловно…

– Не думала, что сигареты – это любовь… – она снова смеётся, её смех становится свободней, объёмней.

– Давай, Паскаль, соберись, глотай дым. Люби дым, захоти его всем нутром.

– Шотландские рыбаки поймали…

– Ну вот, почти получилось. Давай ещё раз!

– Шотландские рыбаки поймали одного дра… – получилось. – Но он же горький, и горло дерёт!

– Со временем ты привыкнешь. Горькая только первая сигарета с утра, но иногда мне кажется, что я проснулась только ради неё. Не предназначайся она мне – не вставала бы.

– Но… зачем привыкать к тому, без чего можно жить? Я имею в виду, к тому, что может тебя убить? Только ради ощущений?

– Ты против деланного счастья, да? Считаешь, что оно должно быть внутри, а не поступать в кровь через лёгкие, так?

– Конечно. А как иначе?

– Значит, тебе не нужно уметь курить, хотя ты уже научилась.

Усталость и алкоголь забрали твою насторожённость и боязливость, растащили по частям твоё представление о благопристойности, выкинули из головы совсем уж абсурдные идеи про обязательства и долженствование – в общем, сыграли на моей стороне, и сыграли отлично. Ты почти расслабилась.

– Зато теперь мы можем выходить курить вместе, и мне не придётся всё время ждать тебя одной, – она улыбается невинно и совсем по-домашнему, словно она здесь давным-давно. – Чему научить тебя в ответ? Чтобы было один-один?

– Дай подумать…

– Я умею чистить любую рыбу, снимать её со всех костей, вялить, коптить, солить, сушить…

– Ты лепишь из пластилина?

– Что? – недоумевает она. Да, странный вопрос, куда-то не туда меня занесло. – Это же для детей… в детстве лепила.

– Я почему-то подумала, что да. Верить. Научи меня верить.

– В моих богов? В смысле, говорить с ними?

– А у тебя их много? Подожди-подожди, я думала, ты христианка, нет?

– Нет. У нас верят в дохристианских богов.

– Ну прямо всё не по-людски… – Я засмеялась, она нет. – Научи не бояться верить.

– Как? Я не знаю, как этому научить.

– Просто продолжай, никогда, слышишь, никогда не… просто не смей останавливаться.

Вот это взгляд – апофеоз непонимания. Ничего-ничего, ты запомнишь эти слова, а поймёшь, когда время придёт. Оно ко всем приходит. Вино стоит нетронутым. За что выпьем? Давай просто так – давай. Ты делаешь громкий глоток, ещё один, щёки розовеют, глаза блуждают по столу. Ещё глоток и спать, идёт? Ты делаешь его.

– Хочешь спать? – ты киваешь. Не просто хочешь, ты спишь на ходу. – Иди ложись, я ещё посижу.

– Споёшь мне колыбельную? Пожалуйста.

Спрашиваешь! Легко! Чушь, конечно, но мило же. Неимоверно мило, даже слащаво, чистый сироп. Уходишь облачаться в свою инфантильную пижаму, будь она неладна. С желаниями следует быть осторожнее, они сбываются всегда с какой-то подковыркой. Вот возьми меня: я просто хотела петь для тысяч людей. Не для денег, нет. Скорее для правды, как ни смешно об этом говорить сейчас. Тогда мне нужно было за что-то зацепиться, ухватиться, проглотить крючок, выбраться из этой вязкой воды. И мне это удалось, однако правдоцель всё чаще скрывалась из вида, размывалась, тускнела, пока совсем не затёрлась тем наносным, что я притащила в свою жизнь.

Вообще люди врут. Всегда. Всем. Никаких исключений. Ты врёшь мне, Паскаль. Врёшь, что не знаешь, зачем ты здесь, врёшь, что не боишься, врёшь, что боишься. Любое изречённое слово – враньё. Я вру тебе. Постоянно. Каждой вялой улыбкой, каждым смягчением угла, умилением, тревогой, всем тем, что принято считать искренностью. Мне врут продюсеры, менеджеры, музыканты. Врут все те, кто «забывает» поздравить с днём рождения, да и те, которые поздравляют, – тоже по-своему врут. К слову, мне вот всегда было чуждо стремление продемонстрировать способность наплевать на кого-то, ведь если ты делаешь что-то с оглядкой на человека, пусть даже назло или вопреки ему – ты всё ещё зависим, всё ещё в плену. Все эти человечьи игры – сущий бред же.

Люди соприкасаются со мной, сталкиваются и проходят мимо, мимо, мимо. Это ничего не меняет, не греет, даже уже не ранит. Бесперспективные разговоры, безвкусный секс, бессмысленные свидания. Чего в этом больше: страха одиночества или похоти? Лишь однажды среди всех этих одномастных лиц, тел и голосов мне повстречался человек.

Он сам нашёл меня. В первую встречу мы сидели в сетевом унылом кафе и разговаривали, он клал руки