Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина

Он всполошился:

– Прости! Правда, прости… Что на меня нашло? Я знаю, ты не из тех женщин, с которыми можно так.

– Ни с кем нельзя так. Пока ты это не усвоишь, будешь пребывать в заблуждении, что тебе встречаются не те женщины.

Она отчеканила это так жестко, что Илья почувствовал себя провинившимся учеником. И неожиданно такая роль ему понравилась. Никто никогда не пытался наставлять его, даже родители избегали воспитательных моментов, точно стеснялись.

– Думаешь, дело во мне?

– Уверена. Кира, конечно, грубовато выразилась, но очень близко к сути…

– Насчет моего чертова эгоизма?

– Да. Перестань считать себя центром вселенной, и тебе самому станет легче жить. Тебе никто ничего не должен. Время от времени хорошо бы каждому повторять это…

– Ты так делаешь? – хмыкнул Илья.

– Постоянно. И чувствую себя вполне счастливой.

– Тебя не… донимает одиночество?

Лариса ответила уклончиво:

– Я практически не бываю одна.

– Ты понимаешь, о чем я…

– И я о том же. Одиночество – это всего лишь самоощущение. Один человек страдает от него, другой – наслаждается им. А ты что испытывал, пока жил один?

Припомнив, Илья проговорил, медленно подбирая слова:

– Когда они все уехали… я точно завис в межвременье. Я, конечно, работал, что-то смотрел, с кем-то общался. Но будто постоянно ждал. Сам не знаю чего…

– Ты дождался.

– Пока нет. Я по-прежнему жду.

Помолчав, Лариса вздохнула:

– Довольно обидно быть проходным вариантом… Мне жаль девочку.

– Она не страдает, – буркнул он. – Знаешь, если играть в ассоциации, Кира – это водоросль.

– О господи! – у Ларисы вырвался смешок. – Почему?!

– Она обовьется вокруг тебя и утянет в пучину. Такая гибкая и… холодная. С этими глазами-омутами.

– «Играет, плещется волною, хохочет, плачет, как дитя…»

– Вот-вот. В ней есть какая-то недоразвитость. Что-то детское.

– Иногда то же самое я думаю о себе…

Он удивился:

– Нет! Ты – настоящая женщина. Лучшая из них.

Сейчас, когда они стояли так близко, ему были отчетливо видны сухие морщинки возле миндалевидных карих глаз и около едва тронутого помадой рта. Она никогда не скрывала, сколько ей лет, и не пыталась насильно вогнать юность под кожу, и это казалось Илье восхитительным.

– Ох, – рассмеялась она, – давно я такого не слышала. Надеюсь, ты понимаешь, что Кира вполне может услышать нечто подобное от другого мужчины?

– Кира?

– Да что с тобой?! – Лариса потрясла его за плечи. – Ты притворяешься или вправду не видишь, как она хороша собой? Да всем хороша! Добрая, милая девушка. Не избалованная, сердечная. Даже наш сосед-ворчун сразу ее оценил, теперь каждый день захаживает на чай… Зачем ты вообще… начал с ней отношения, если она так уж тебя не устраивает.

Илья покаянно вздохнул:

– Сам не понимаю. Я будто проснулся сейчас, а она – рядом. И я не могу вспомнить, откуда она взялась.

– Очень хитро…

– Ты меня презираешь?

– Это ты одержим презрением! Помнишь, как сказал Моруа? «Людям свойственно презирать то, что идет к ним в руки, и цепляться за то, что ускользает».

– Умно…

Внезапно приблизив лицо, Лариса прошептала, цепляя его испытующим взглядом:

– А если она ускользнет от тебя?

– Не поверишь, – отозвался он тоже шепотом, – я буду только рад…

Илья не лукавил. Каждый вечер, подходя к дому, он с надеждой глядел на окна, но до сих пор хотя бы в одном из них горел свет. Кира еще не устала ждать его. Отказывалась признавать очевидное: они оба ошиблись, ухватившись друг за друга. Каждый увидел перед собой канат, способный вытащить к свету, а получил петлю с камнем на шею.

Впрочем, был момент, когда ему показалось, что Кира – та самая… В тот единственный вечер что-то снизошло на нее, и она хвалила его фотографии так вдохновенно – Илья аж забывал дышать от восторга. Если б она продолжала в том же духе, возможно, он был бы вполне счастлив в объятиях водоросли… Но больше Кира ни разу не произносила таких речей и все чаще отмалчивалась. Не мог же он напрашиваться на похвалу!

Лариса тоже не хвалила его. Но от нее Илья почему-то готов был принять укоризну, даже хотел ее. Это было необъяснимо… Он не сомневался: дело совсем не в возрасте. И не в том, насколько она умнее… Хотя и это добавляло штрихов к ее образу, как и каждая прочитанная ею книга, от которых он отказался. В детстве ему казалось, что Лариса шагнула со страниц какого-то европейского романа – в его окружении не было никого похожего на нее. В голове не укладывалось, как эта изящная женщина готовила обеды, стирала белье, занималась с сыном, а потом еще и поставила его на ноги после ампутации…

Вдобавок Лариса развивала свой бизнес, пусть и не совсем серьезный, на взгляд Ильи, довольно дамский, но, главное, они с Антоном не голодали. Глядя на желтое окно своей спальни, Илья думал о женщине, которой там не было, и от самих мыслей стало так приятно, словно кто-то нежно подул ему в макушку. Захотелось закрыть глаза и шаг за шагом снова пройти маршрутом их вечера.

Он отвел ее в свое тайное убежище среди скал… Это значило больше, чем признание в любви. Поняла ли это Лариса? Не могла не догадаться, когда Илья сказал:

– Я еще никого сюда не приводил.

И хотя она ничего не ответила, пока стояла у кромки воды и рукой придерживала короткие медовые волосы, которые ветер пытался взлохматить, Илья был уверен, что эти слова Ларисе запомнятся. У него дрожали руки – так хотелось обнять ее.

Илья не сумел бы объяснить, но это вполне телесное желание было незнакомым. С Кирой он испытывал другое… Не то чтобы Лариса вызывала в нем благоговение, а Кира животную страсть! Нет, в Ларе он тоже чувствовал прежде всего женщину. Он себя с ней ощущал другим.

Было что-то собачье в том, как хотелось ему бежать за ней следом, заглядывать в глаза, ища одобрения, ловить любые интонации, даже если Лариса ругала его. Да пусть хоть поводком отхлестала бы! Кире он этого не позволил бы…

– Ты правда хочешь ее увидеть? Не испугаешься?

Они сидели вдвоем среди почерневших после захода солнца кустов, и Антон изо всех сил кусал губу, чтобы не рассмеяться.

– Она жуткая, поверь мне.

Его забавляло упорство, с каким Кира хотела посмотреть на цикаду. Их стрекот завораживал, и она отказывалась поверить, что ночные певцы уродливы, как пришельцы в дешевых фантастических фильмах.

– Но они же так красиво поют, – твердила она. – Послушай!

И чуть запрокидывала лицо, чтобы видеть звезды, которые ярче проявлялись над садом, где не было фонарей. Антон смотрел на ее приоткрытые губы, которые всегда улыбались, а сейчас точно ждали чего-то, и думал: «Я хочу ее поцеловать. Просто поцеловать». Но он знал, что не сделает этого. Тогда она просто встанет и уйдет. И больше не появится в их доме. Потому что в ее жизни