Мой любимый шотландец - Эви Данмор

чувствуя вкуса. Ему стало тяжело дышать, и тугой галстук был вовсе ни при чем. Жена его ненавидит. Хуже того, не испытывает к нему уважения – ни одна женщина не проявит супружеской привязанности к мужчине, которого не уважает. По идее, следовало отмахнуться от ее гнева, сочтя его женским капризом, как советовал справочник по этикету, поскольку ни один мужчина в здравом уме не позволил бы ей путешествовать в одиночку. Если так хочет ехать в свою чертову Францию, он отвезет ее в Париж, Лион, Марсель – куда пожелает, как только уладит дела в Драммуире. До тех пор на ее выкрутасы не стоит обращать внимания. Вместо этого Люциан смотрел на пустое сиденье, безрадостно жуя и глотая еду, и остро ощущал все ушибы и синяки, полученные прошлой ночью. Похоже, зря он надеялся, что их совместные трапезы будут столь же приятными, как ланч в Шордиче. Да что с ним такое?

Он оттолкнул тарелку с едой и взялся за статью, в которой подробно описывались возможные последствия реформы подоходного налогообложения и различные экономические сценарии. Слова на странице доходили до него с трудом.

Можно подумать, я смогла бы вас полюбить – да кому вы вообще нужны!

Ладно. Он знал, что любовь не для него, – он знал это уже в детстве, когда Сорша приложила липкую ручку к его щеке и сказала, что любит, – и никаких иллюзий на сей счет давно не питал. Но ненависть – уже чересчур.

Во время остановки он отправил в гостиницу телеграмму, чтобы заказать дилижанс на станцию Уэверли к восьми часам. Когда они добрались до Йорка, небо стало свинцово-серым, по стеклянному потолку вокзала барабанили крупные капли дождя. Стоило им выйти наружу, как порыв ветра едва не вырвал зонт, который Люциан держал над головой Хэрриет. «Добро пожаловать в Шотландию», – пробормотал он. Влажный воздух пахну́л в лицо свежестью. Всего лишь иллюзия: слева вырисовывался мрачный силуэт Эдинбурга, и весь город казался выточенным из огромной цельной скалы, поскольку на всех домах сажа и дым покрывали светлый песчаник ровным слоем копоти. Дальше на востоке возвышалась старинная крепость, стоявшая над городом дозором уже восемь сотен лет. От этого зрелища грудь Люциана заныла от тоски, взгляд затуманился – лучше всего его чувства могла бы выразить заунывная мелодия волынки. Именно поэтому он не любил ездить на север.

Устроившись в гостинице на Джордж-стрит, двадцать пять, где не раз останавливался Роберт Бернс, Хэрриет мигом удрала в свою комнатку.

– Чай подадут внизу через полчаса, – бросил Люциан ей вслед.

Она напряглась, замерла и обернулась.

– Вы имеете в виду ужин.

Он глубоко вздохнул.

– Можно сказать и так.

– Я не голодна.

– Будьте любезны меня сопровождать.

Она сжала губы.

– Мне нечего надеть.

Вид у нее был уставший, заметил Люциан: прическа растрепалась, под глазами залегли голубые тени. На уступки он не пойдет – ненависть еще куда ни шло, но неуважения он больше не потерпит. Люциан развязал галстук.

– Сундук с платьями у вас в комнате.

Она покосилась на него с недоверием.

– Вы велели упаковать мои вещи?

Он начал расстегивать жилет.

– Мне показалось, они вам понадобятся.

– Когда? – воскликнула она. – Когда вы распорядились уложить мои вещи?

– Мэтьюс купил кое-что в «Хэрродс», пока готовили поезд.

Хэрриет прищурилась.

– Платья не от портного?!

– Сойдут и такие.

Она что-то пробормотала себе под нос.

– Поезд до Файфа отправляется завтра в одиннадцать часов, – мрачно сообщил он. – С утра можете купить все, что нужно.

Хэрриет сжала губы.

– По-вашему, Кокбурн-стрит меня устроит?

Он перестал расстегивать пуговицы, услышав из ее уст неприличное слово[7].

– Что?!

– Кокбурн-стрит, – медленно проговорила она, – улица, где находятся самые лучшие магазины Эдинбурга, если верить путеводителю Брэдшоу.

– А-а, – протянул Люциан, ощутив возбуждение. – Правильно говорить Коберн-стрит, но да, там есть все, что нужно.

– А горничных тоже нанимают на Коберн-стрит? – поинтересовалась она. – Раз уж вы забыли пригласить с нами Бейли, придется поискать горничную здесь.

Наглая девчонка!

– Попросите, – проговорил он, отметив про себя ее растрепанный вид, – и я вас раздену. С ванной тоже помогу.

Люциан стянул через голову рубашку, невольно возбудившись при мысли о скользком, намыленном теле в своих руках, и вовсе не удивился, что жена поспешно ретировалась.

Хотя в красновато-коричневом платье, которое посоветовал приказчик из «Хэрродс», Хэрриет выглядела прелестно, без нее ужин был бы приятнее. Уютная обеденная зала могла бы ей понравиться: подземное помещение с низким сводчатым потолком, толстые, как в крепости, беленые стены и факелы в кованых держателях, но девушка слишком увлеклась разглядыванием собственных ногтей сразу после того, как сняла перчатки. Она обратилась к официанту с неожиданно милой, широкой улыбкой, озадачившей и настороженного мужа, и паренька.

– Скажите, омары у вас действительно свежие? – прощебетала она.

– Да, мэм, – ответил паренек, неуверенно переводя взгляд с нее на Люциана. – Их ловят в заливе каждый день.

– Чудно! Я так люблю свежих омаров! – Улыбка сверкала в ее глазах, и официант залился краской.

– Сперва принесите омара, – распорядился Люциан. – В качестве основного блюда – ягненка.

Ее попытки вывести его из себя были настолько неуклюжи, что и сердиться не стоило. И все же Люциан испытывал раздражение, словно зала кишела мошками, потому что Хэрриет удалось его задеть. Ради такой улыбки он с готовностью пошел бы на какое-нибудь мелкое преступление.

Хэрриет наслаждалась вином и выпила много, потом ловко разделалась с толстым хвостом омара.

– Интересно, какое место вы отвели мне в своих бухгалтерских книгах, – проговорила она, раздирая на кусочки мягкое белое мясо на тарелке, и подняла взгляд. – С одной стороны, прибыль от меня должна быть огромной. С другой стороны, я – товар, который быстро обесценивается, поскольку моя красота и способность к деторождению со временем сойдут на нет.

Справочник по этикету для истинных джентльменов советовал мужчине стоически переносить любые ехидные замечания и необоснованные требования, которыми женщина пытается его пронять, поскольку это единственное доступное ей оружие, и в любом случае, слабый ум и переменчивость чувств – не ее вина, а врожденные свойства пола. Люциан считал подобные заявления полной чушью, потому что сам видел, как жены гоняются за мужьями со сковородой; также он видел, как они стоически справляются с трагедией и тянут на себе всю семью. Но теперь, глядя, как мило улыбающаяся девица безжалостно разделывает омара на своей тарелке, он все понял. Люциан ел молча. Время на его стороне, как и закон. От этого никуда не денешься. Наконец-то у него возникло ощущение, что сегодня шансы игроков уравнялись.

Глава 17

Когда на следующий день они продолжили путешествие, небо представляло собой