Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так точно, это.
– Одновременно бросьте на костяшки счетов чисто зимние факторы, Владимир Владимирович. Снега, морозы, деревни, запечатанные по самые трубы, бездорожье – все это свяжет красным руки. Отсюда – вывод от обратного: они активизируют свои действия… Ну и что из этого, собственно, выходит? Они даже могут покинуть свои позиции, которые сейчас занимают. Такое, насколько я знаю, уже было.
– Было, – подтвердил Марушевский. – Но слишком уж у нас гнилой тыл, Евгений Карлович… Скоморохов вновь начал заигрывать с большевиками.
– Что вы предлагаете, Владимир Владимирович? – нетерпеливо спросил Миллер.
– Заранее разработать план отхода наших войск.
– Отхода куда? – поинтересовался Миллер. В его голосе прозвучала насмешка. А может, Марушевскому это только показалось.
– В Мурманск, – сказал тот.
Миллер оставил в сторону чай, побарабанил пальцами по столу.
– План отступления надо иметь всегда, во всех случаях жизни, – наконец проговорил он. – Хороши не те генералы, которые умеют наступать, а те, которые умеют отступать. А еще лучше – те, что могут делать и то, и другое.
К слову, самые последние победы, которые были одержаны русской армией в семнадцатом году на германском фронте, – это были победы частей, которыми командовал Миллер. Миллер вспомнил об этом, и лицо у него посветлело, он вновь взялся за стакан с чаем, отпил немного. Время то было другое, люди были другие, цвет знамен, под которыми они ходили в атаку, был иным, и в стране они жили иной… Губы Миллера тронула сожалеющая улыбка.
В следующее мгновение эта улыбка погасла, лицо посерело, сделалось озабоченным.
Иногда Миллеру казалось, что у него под ногами плывет, уползает куда-то вбок земля, он пробует удержаться на ней, но это не получается, ноги оскользаются, едут в разные стороны, сердце бьется встревоженно, гулко, оглушает его… Иногда бьется так гулко, что Миллер перестает слышать собственный голос и ему делается плохо.
Он искал ответ на один вопрос и никак не мог найти, для него было загадкой, откуда же красные черпают свои силы, где берут мощь: что ни новый день – то у них новые успехи. Что ни поход – то победа. У белых этого нет. Поговаривали, что Германия выделила красным своих опытных военных советников, но Миллер отлично знал, что это чушь. Немцам сейчас не до России – справиться бы с тем, что происходит в самой Германии, внутри.
– Значит, фронтовые части должны будут отойти в Мурманск, – задумчиво произнес Миллер, прикидывая что-то про себя, на лице его вновь возникло сомнение, проступило очень отчетливо, под глазами образовались светлые «очки».
Для того чтобы эвакуировать несколько полков, допустим, с Пинеги, нужно иметь более-менее сносные дороги… Дорог на Севере нет, и построить их Миллер не сумеет. Эвакуировать войска по воде тоже не удастся – очень скоро реки встанут. Посылать ледоколы – дело очень дорогое и бессмысленное. Обычная трата угля, и больше ничего. Ледоколы нужны для другого – для подвозки топлива в Архангельск…
Выходит, полки будут обречены. Это первое. И второе. Вряд ли Мурманский фронт, где сосредоточены самые ненадежные части Северной армии, будет крепче фронта, скажем, Печерского. Хотя оборону держать там проще, чем, допустим, в Емцах, в Средь-Мехреньге, на Двине или в Мезени – природные условия Мурманска к этому подходят более, чем в других местах.
Но для этого оборону еще надо слепить, сколотить, кое-где положить свежие латки, а кое-где и новые пуговицы пришить…
– Да, фронтовые части должны будут отойти в Мурманск, – спохватившись, запоздало подтвердил Марушевский.
Ни Марушевский, ни Миллер еще не знали, что во многих полках их армии офицеры, чувствуя гибель Белого движения, стали сколачивать надежные группы, участники которых могли положиться друг на друга. Это означало, что люди уже ни на что не надеялись, они перестали верить начальству, воинской удаче, судьбе и теперь верили только самим себе. Примечателен был и тот факт, что в эти группы входили не только офицеры, но и рядовые солдаты.
– Какие-нибудь новые сведения из Онежского района есть? – неожиданно спросил Миллер.
– Район – наш.
– С Кож-озера что?
– Монастырь сильно укреплен. Кругом пулеметы. Пришлось отступить.
Миллер поморщился.
– Досадно…
– Собственно, в стратегическом отношении монастырь особой роли не играет, Евгений Карлович, – сказал Марушевский, – он находится в стороне от главного направления. Часть людей из состава экспедиционного отряда погибла. Среди них… – Марушевский достал из кармана записную книжку, глянул в нее, – среди них капитан Слепцов.
– Не помню такого, – равнодушно произнес Миллер.
– Был вначале у белых, потом у красных, затем снова перешел к нам. Не бог весть что, но наган держать в руках умел. Оставшиеся на мониторах вывезены в Онегу, сейчас находятся там.
– Офицеры в отряде еще есть?
– Один. В чине поручика.
Миллер немного помолчал. Потом поднялся.
– Ну что ж, Владимир Владимирович… Действуйте!
* * *Андрюха Котлов на миноноску не вернулся. Когда мониторы пришли в тихую, скорбно пахнущую пожарищами Онегу, миноноски там уже не было, она срочно отбыла в Архангельск; растерянный Андрюха поправил на себе моряцкую форму, чтобы выглядеть пофорсистее, и предстал перед Чижовым:
– Ваше благородие, поспособствуйте отправке меня в Архангельск… Мне же надо догнать миноноску.
Чижов развел руки в стороны:
– Не могу. Пешком ты не пойдешь, на машине туда не добраться. Да и нету у меня авто, чтобы скатать в Архангельск. Мониторы до города просто не дойдут… Им вообще нельзя выходить в море. Так что извини, служивый…
Андрюха опечалился:
– Меня же боцман съест вместе с ботинками, и старший офицер по головке не погладит – миноноска осталась без сигнальщика.
– Ничем не могу помочь, служивый.
– Вот мать честная, – горько вздохнул Андрюха. Вспомнил, что преподносил азы сигнального дела Мамонову – пареньку в надраенных до зеркального сверка башмаках, но сможет ли Мамонов работать самостоятельно – большой вопрос. – Вот мать честная!
– По всем правилам экипажи должны дождаться отставших, в том, что не дождались – нарушение, – неожиданно нудным учительским голосом произнес Чижов.
– Мне-то от этого не легче, ваше благородие.
– Все понимаю, но помочь ничем не могу, – сказал поручик. – Держись пока нас, а там видно будет.
– Есть держаться вас, а там видно будет, – без особого энтузиазма отозвался Андрюха, козырнул.
Через два часа Чижов получил задание выдвинуться вместе с отрядом на реку Тамиду, в одно взбунтовавшееся село, расположенное в двадцати пяти километрах от Онеги, погасить разгоревшийся там «пожар».
– Не люблю я этого дела – усмирять мужиков и сечь кнутами голые мужицкие задницы. – Чижов в сердцах сжал кулаки. – Не солдатское это дело, а жандармов у меня в отряде нет. Вот незадача! – Он с шипением втянул в себя воздух, будто обжегся горячим чаем, и удрученно покрутил головой. – Да потом, история не раз подтвердила, что нет ничего более жестокого и бессмысленного, чем мужицкие бунты.
Но приказ есть приказ. Приказы положено выполнять, а не обсуждать.
Прошло еще два часа,
