Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

не было слышно, все замерло. Старик отволок Арсюху в кусты, бросил его там. Хотел было извлечь из карманов убитого все, что в них было еще, но с брезгливой гримасой махнул рукой:

– Все это – сатанинское. И деньги сатанинские, ворованные, с чистыми монастырскими деньгами их мешать нельзя. Грех.

* * *

Летняя дорога из Архангельска в Онегу этим летом бездействовала, в нескольких местах она ушла в болото, казалось, провалилась в преисподнюю, в заросших кугой низинах квакали лягушки, шипели расплодившиеся в невероятном количестве гады – на каждой кочке, на каждом маленьком взгорбке грелись змеи… И вообще, дороги здесь бывают надежными только зимой – проложенные по озерному льду, по топям и целине, санные колеи действуют с середины декабря до середины апреля – устойчивые, бесперебойные, они не требуют ни ухода, ни ремонта… А летом – беда. Летом посуху до многих мест просто не доберешься – только водой.

Поэтому, не дожидаясь, когда вернется экспедиция с Кож-озера, в Онегу из Архангельска отправили отряд, только что созданный Марушевским, – отправили по морю.

Во время очередного сеанса связи с миноноской – связь по-прежнему была худая, но в часы морских отливов эфир словно очищался от лишних звуков, вместе с пеной и грязью уползала всякая накипь, и с миноноской можно было связаться по радио… Впрочем, связь эта зависела от лунных течений, ветров, магнитных колебаний Земли и настроения радистов, так что на самом деле шансов связаться с каким-нибудь объектом было меньше, чем шансов не связаться.

Миноноска получила указание немедленно следовать в Онегу, в город, поддержать огнем высадившийся архангельский отряд и вообще подсобить ему своим присутствием, ведь корабли умеют одним своим видом наводить страх на берегу. Лебедев снял с рук перчатки, подержал перед лицом радиограмму и швырнул ее на стол:

– У меня же двое людей ушли с отрядами в монастырь…

– Придется оставить их в отрядах, – с сожалением проговорил Рунге. – Когда Слепцов с Чижовым возвратятся – вернут нам наших мореманов. – Ямочка на подбородке Рунге покраснела.

– Дайте команду поднять якорь, – сказал ему Лебедев, – идем в Онегу.

Через полминуты корпус миноноски задрожал – внутри, в глубоком чреве, заработала машина, шевельнулись, трогаясь с места, стали вращаться шестерни, втягивая в корабельное нутро тяжелую якорную цепь. Вскоре неуютные онежские берега стали тихо уползать назад.

Офицеры собрались в кают-компании: наступило время обеда.

– Что хоть за люди, которых мы оставили на Коже? – спросил Лебедев у старшего офицера. – Одного я знаю – сигнальщик. А второй?

– Сигнальщика-то как раз и жалко – очень толковый мужик. А второй – так себе, – Рунге не выдержал, поморщился, как будто на зуб ему попало что-то твердое, – даже если мы и потеряем его – горевать не будем. А первого – жалко.

Лебедев достал из прикрученного к стенке шкафчика из-за блестящей проволочной оградки большую черную бутылку.

– У нас сегодня на обед – мясо, – сказал он. – Это вино будет в самый раз к жареному мясу.

На бутылке красовалась большая красная этикетка, Рунге вытянул голову и прочитал:

– «Кюве Парти-Кюльер». Красное вино, изготовленное в долине реки Роны. Дорогое, между прочим.

– «Кюве Парти-Кюльер» – одно из лучших вин Франции. – Лебедев прочитал, переводя текст с французского на русский: «Вино изготовлено из винограда сорта „Сира“, имеет темно-рубиновый, почти непрозрачный цвет. Обладает сложным ароматом засахаренных фруктов – сливы, вишни, а также пряностей, кожи и сухой листвы». Вона! – Лебедев в восхищенном жесте поднял указательный палец. – Кожи и сухой листвы. Интересно, какую кожу имели в виду господа французы? Опоек, шевро, козлину, хром? – Он приподнял бутылку. – «Вкус имеет насыщенный, интенсивный, с округлыми и мягкими танинами. Подается к блюдам из красного мяса и дичи». Что ж… Нам кок сегодня как раз собирается подать красное мясо.

Жизнь на миноноске совсем не походила на жизнь земную, ту, что текла на берегу, – быт морских офицеров напоминал светлое небесное существование, со стороны он вообще казался беззаботным, и это хорошо понимали и Рунге, и Кислюк, и Крутов…

Командир миноноски первым сел за стол, заткнул за воротник мундира салфетку. В то же мгновение, словно бы почувствовав нетерпение начальства, на пороге кают-компании возник кок. На картинно вытянутой руке его покоился поднос с фарфоровой бадьей, накрытой крышкой.

– Мясо жареное, а потом – тушеное с травами, перцем и корицей, – торжественно объявил Митька Платонов, развернул поднос так, чтобы его видел командир миноноски.

– Браво! – Лебедев похлопал в ладони. В следующее мгновение он оттянул рукав мундира, посмотрел на часы. – Иван Иванович, время прибытия в Онегу рассчитали?

– Так точно! Должны прибыть туда через полтора часа после прихода десанта из Архангельска, – ответил Рунге.

– Надо бы поднажать и прийти туда одновременно.

– Сделаем все, Игорь Сидорович, но в Онеге мало воды и слишком много мелей.

Командир миноноски с досадой поморщился.

– Мы будем выглядеть, Иван Иванович, совершенно нелепо, если придем в Онегу позже десанта. – Лебедев снова поморщился, взял со стола штопор и начал вкручивать его в горлышко бутылки – пробка была тугой, старой, спрессовавшейся, больше походила на грубую деревянную затычку, чем на нежную винную пробку. – Не люблю интервентов, будь они неладны, – ворчливо проговорил Лебедев, – но одно хорошо: вино и круассаны они нам поставляют первоклассные.

– Круассаны жесткие, – не преминул вставить Кислюк. О зачерствевший круассан он два месяца назад умудрился сломать зуб.

– Архангелогородские кондитеры научились оживлять их на пару – круассаны делаются нежными, будто только что из печи. – Лебедев хлопнул пробкой, восхищенно повел носом из стороны в сторону. – Аромат у вина – м-м-м…

Он разлил вино по тонким певучим бокалам – бокалы были отлиты из хрусталя и, когда в них оказывалось хорошее вино, призывно пели, – поднял свой бокал:

– За нашу с вами победу! За Россию!

Выпили молча. Мясо Митька Платонов приготовил такое, что лучше, наверное, в Париже тамошние спецы не приготовят – мясо таяло во рту.

– Молодец шельмец! – не удержался от похвалы мичман Кислюк. – Умеет готовить!

– Кстати, нигде этой науке не обучался, – сказал Лебедев, – обычный деревенский парень… Но покажи ему сырые трюфели, ни на что в России не похожие, и прикажи сготовить – сготовит.

– Талант! – громко произнес Кислюк.

Рунге и Крутов молчали, каждый из них был занят своими думами, и думы эти не пересекались, но судя по одинаково встревоженному выражению их лиц, думы мичманов были грустными.

Тревога – штука такая, что может, подобно электричеству, насытить колючими ощущениями, опасностью все пространство. Ни Крутов, ни Рунге, ни сам Лебедев, ни Кислюк не знали, что с ними будет завтра-послезавтра, потому и чувствовали себя так беспокойно, неуверенно. Такое бывает со всеми, психология есть психология… Человек – существо уязвимое, каким бы кремневым характером он ни обладал.

– Да, кок у нас – талант, – запоздало согласился с Кислюком командир миноноски.

Городом еще и не пахло: по правому борту миноноски тянулся угрюмый темный сосняк, над которым кружились вороны, ни жилья, ни людей не