Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

прошли два поста – у мужиков, как у настоящих вояк, была налажена даже постовая служба, – и в конце пути Андрюха очутился на широкой поляне, посреди которой горел костер.

– Еще гость, – молвил кто-то весело.

– Так, глядишь, на всех мешок и накинем, – хрипло дыша от усталости, проговорил один из Андрюхиных похитителей – жилистый мужик с редкой монгольской бороденкой.

– Не кажи «гоп», пока бревно не перепрыгнешь, – осадил его человек, сидевший у костра, лица его Андрюха, с которого наконец сдернули мешок, разобрать не мог.

Через несколько мгновений Андрюха, глаза которого привыкли к сумраку, увидел, что под кустом, на лапнике лежат двое пленников – стонущий, с перевязанной головой Ликутин и суетливый ординарец, готовый услужить всякому офицеру, которого Андрюха приметил еще до Кож-озера и невзлюбил за угодничество и торопливые воровские движения.

Андрюха опустился на лапник рядом с Ликутиным, пальцами ощупал шишку, вспухшую на голове. Выругался.

Крутиков зашевелился, всхлипнул и прошептал сыро:

– Что будем делать, мужики? Нас ведь эти гады прикончат.

– Прежде чем что-то предпринимать, надо оглядеться, – пробормотал Андрюха.

Ликутин ничего не сказал, лишь застонал.

– Оглядись, оглядись, морячок, – произнес, будто отплюнулся, Крутиков. – Оглядись сейчас – потом будет поздно.

Это Андрюха знал и без подсказки.

По ту сторону костра, на лапнике, спало человек десять мужиков. Каждый был с оружием. Винтовки свои мужики обнимали, будто баб родных, нежно и крепко, – во сне постанывали, дергались, чмокали губами, храпа почти не было слышно, – всхрапнет кто-нибудь негромко и тут же затихнет. Андрюха вздохнул и опустил голову.

– Ну что, морячок, – едва слышно поинтересовался Крутиков, – огляделся?

– Огляделся.

– Что будем делать?

– Надо бежать.

– А куда? Кругом тайга, в ней мы – чужие. Эти упыри, мужики здешние, нас быстро изловят и начнут над нами измываться.

– Мне вообще непонятно, зачем мы им нужны.

Крутиков на этот вопрос не ответил. Андрюха Котлов опустил голову еще ниже, замер, слился с тенью кустов, растворился в ночи, и непонятно стало, есть этот человек на свете или нет его.

* * *

Из губернского земского собрания приходили неприятные вести – там готовилась очередная атака на власть. Земцев не устраивал Миллер.

– А кто же их устраивает? – усмехнувшись, спросил Миллер. – Кто им по душе?

– Лорд Керзон[22], возможно. – Марушевский так же, как и генерал-губернатор, усмехнулся. – Или Антон Павлович Чехов. Вполне возможно – Антон Иванович Деникин.

– Про Александра Васильевича слышали? – спросил Миллер, по лицу его пробежала тень. Он почувствовал ее бег, накрыл ладонью.

– Про Колчака? Слышал. Сволочи союзники, сдали адмирала большевикам. Говорят, генерал Каппель послал командующему союзными войсками Жанену вызов на дуэль.

– Об этом я ничего не знаю.

– Официальных сообщений нет, но земля слухами полнится.

– План отступления на Мурманск готов?

– В общих чертах. Требуется проработка деталей.

Миллер нервно заходил по кабинету, потом остановился, сунул руки в карманы галифе и проговорил с угрожающими нотками в голосе:

– Взять бы этих земцев да засунуть в одно место. На гарнизонную гауптвахту, например. Там им надо выступать, а не на трибуне. А, Владимир Владимирович?

– Абсолютно с вами согласен.

– В конце концов, если земцы не одумаются, так и поступим. Надоели эти вечные фиги в кармане, надоело брызганье слюной, все очень надоело. Сплошь – политические амбиции, истерики, вопли, будто этому Скоморохову по заднице съездили раскаленной сковородкой, угрозы, нападки, а дела на пару пятаков не наберется… Тьфу!

– Как бы правительство не вздумало подать в отставку, Евгений Карлович.

– Я отговорю.

Марушевский озабоченно вздохнул.

Осени в тот год на севере почти не было, она сомкнулась с зимой. Листва на деревьях стремительно пожелтела и осыпалась в считанные дни; замешкавшиеся, еще на что-то надеявшиеся птицы поспешно собрались в стаи и отбыли на юг.

В Архангельске сделалось тихо, пусто, постыло, голые ветки деревьев мозолили глаза, скреблись в окна, подбиваемые порывами ветра, стучали, заставляли обывателей просыпаться посреди ночи; еще чаще будили их неурочные выстрелы – в городе стали пошаливать мазурики с гоп-стопниками, хорошо вооруженные, они беззастенчиво грабили прохожих, у дамочек отбирали шубки, муфты и сумки, у мужчин – кошельки и портмоне, а с пальцев сдирали дорогие золотые перстни.

Одного такого мазурика недалеко от причала застрелил лейтенант Лебедев – тот принял командира миноноски за штатского «шпака» и, хрипло раззявив наполовину беззубый рот, потребовал, чтобы «шпак» выгреб из карманов все, что у него там имеется. Лебедев и выгреб. Гоп-стопник так с открытым ртом и остался лежать на тротуаре.

Миноноска требовала ремонта, и контр-адмирал Иванов, непосредственный начальник Лебедева, решил, что корабль будет зимовать в Архангельске, в ремонтном доке.

Решение было не самое лучшее. Лебедев, выслушав его в кабинете командующего морскими силами, спросил, ощущая, как у него начинает нервно дергаться правая щека:

– А куда девать экипаж, ваше превосходительство? У меня же – специалисты, их отпускать с миноноски нельзя.

– И не нужно отпускать, – спокойно проговорил Иванов. – Вы всем экипажем вместе пойдете на фронт. У нас не хватает солдат, окопы пустые, самая пора защищать Отечество не только в море, но и на суше. Проявите верность Родине и патриотизм, Игорь Сидорович, защитите Россию… Не то видите, что вещает с трибуны некий господин-товарищ Скоморохов. Знаете ж такого?

– Не имею чести…

– Обычное пустое место. Но требует много. Требует, чтобы мы сложили оружие и заключили мир с красными. Что с нами сделают красные, вы, лейтенант, конечно же представляете?

– Естественно.

– А вот господину-товарищу Скоморохову кажется, что его голова в этой мясорубке уцелеет, что он вопреки всему и вся построит в России новое общество. Мне, например, так не кажется. Итак, лейтенант, загоняйте миноноску в док, представителем своим, присматривающим за ремонтом, оставьте старшего офицера, сами же на пару-тройку месяцев – в окопы. Пока линия фронта не будет выровнена. Потом вернетесь в Архангельск.

Это было неожиданное решение. Складывалось впечатление, что адмиралу было уже на все наплевать. Лебедев вытянулся, будто струна: все было понятно.

– Разрешите идти?

– Идите, Игорь Сидорович!

Лебедев вышел из кабинета контр-адмирала, привычно щелкнул кнопками перчаток. Только щелканье это что-то не подбодрило его, не вселило надежду. Скорее – наоборот. Миновав два квартала, Лебедев увидел открытую дверь шалмана.

Заглянул в него. За стойкой восседал мордастый хозяин в наглухо застегнутой красной рубахе.

– Есть что-нибудь особенно крепкое? – спросил Лебедев.

– Ром. Шестьдесят градусов выше ватерлинии.

– Налей стакан.

– Вонючий, как козья моча. И на вкус такой же… Так что предупреждаю, господин моряк.

– Налей, я же сказал.

Ром был превосходный. И вкус у него был превосходный, просто хозяин этого шалмана смыслил в крепких напитках не больше, чем курица в морской навигации. Был хозяин носаст, черноволос, пучеглаз. «Явно с Кавказа, из какого-нибудь абрекского аула – торговлю здесь разворачивает, – подумал Лебедев. – Изворотливый мужичок. Из тех изворотливых лиходеев, что не упустят возможности сесть нам на шею». Лебедев как в воду глядел: ныне, куда ни глянь, по всей России в шалманах, на рынках, в палатках, расставленных вдоль дорог, сидят одни абреки – потомки тех самых лиходеев,