Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

Втянув носом воздух, лейтенант ощутил, как у него горькой сладостью обварило рот, взгляд прояснел, на языке появился вкус тропических фруктов. Хороший был напиток. Настоящий. Пиратский.

– А закусить, господин моряк? – спросил абрек, выпучил черные глаза. В следующий миг глаза его проворно завращались: – Могу предложить вам чурек со свежей треской…

– Расстегай, что ли, если по-русски?

– Он самый, только поострее будет.

– Кто же закусывает ром расстегаями, любезнейший? Нацеди-ка еще стакан.

Абрек, с интересом поглядывая на офицера, налил еще стакан рома. Лебедев выпил его залпом.

Вкус рома он чувствовал хорошо, и послевкусие, какое надо, было, а вот опьянение, которого Лебедев добивался, чтобы забыть разговор с контр-адмиралом Ивановым, не наступало: ром не брал его.

– Что за черт! – выругался Лебедев.

– Еще рома? – Абрек, кажется приподнялся над самим собою, жесткие волосы встопорщились на его голове.

– Нет! – поняв, что спиртное не возьмет его, ответил лейтенант, расплатился, щелкнул кнопками перчаток и вышел из шалмана.

Над Архангельском плыли тяжелые темные тучи – казалось, что природа предостерегает людей, предупреждает о беде, опасно приблизившейся к ним.

Пленников поднял широкоплечий белозубый, с дергающимся лицом мужик в самодельном кожухе, сшитом из плохо выделанной козлины, в солдатской мерлушковой папахе.

– Поднимайтесь, падлы, – прорычал он хрипло, – пришел ваш судный день.

Андрюха Котлов вскочил первым. Ликутин застонал, схватившись руками за обвязанную голову, и мужик пнул его ногой. Прорычал грозно:

– Подъем, падла! – Пнул снова. Повернулся к Крутикову: – А тебе чего, отдельное приглашение нужно? В конвертике, как барину, принести?

Крутиков поспешно вскинулся. Следом поднялся Ликутин, проскулил что-то, но, подмятый жестким взглядом широкоплечего, умолк.

– Молодец, все понимаешь с полуслова. – Мужик блеснул белыми крепкими зубами. – Можешь далеко пойти… Если, конечно, тебя не остановить.

– Ефим! – выкрикнул кто-то с поляны. – Не телись! Нам уходить пора!

– А ну, вперед! – скомандовал Ефим, ткнул стволом винтовки в сторону густого разбойного ельника.

– Куда? – не выдержав, всхлипнул Крутиков.

– Умываться! Чтобы рожи ваши в судный день сияли, как новые галоши.

– Ну и шуточки у тебя, дядя. – Крутиков всхлипнул вновь.

Ефим фыркнул.

– Это не шуточки. Люди из вашего отряда расстреляли вчера в деревне наших мужиков. Мы расстреляем вас.

В груди у Крутикова что-то противно заскрипело, ему сделалось нечем дышать, рот плаксиво задергался.

– Но мы-то тут при чем, дядя? – всхлипнул он. Голос у него стремительно сел.

– При чем, при чем, очень даже при чем, – хрипло и зло проговорил широкоплечий. – Око за око, зуб за зуб. Слышал про такое, падла?

Крутиков захныкал громче. Андрюха Котлов огляделся – надо бы улизнуть отсюда… Ноги в руки – и в кусты. Он всосал сквозь зубы воздух, словно бы хотел остудить обожженный огнем рот, чуть присел и в следующее мгновение совершил длинный звериный прыжок, перемахнул через куст и врубился в полосу молодого сосняка.

– Куда, падла? – заорал Ефим, сдернул с широкого плеча винтовку, бабахнул вслед Андрюхе. Затем выстрелил еще раз.

Первая пуля прошла в стороне, Андрюха ее даже не услышал, вторая вжикнула над самой его головой, деревенский человек Ефим, если его поднатаскать немного – неплохо бы мог стрелять.

Ефим выстрелил в третий раз, целясь на шум, и опять пуля прошла у Андрюхи над головой – ему показалось, что она своим жаром чуть не опалила ему макушку.

– Да стреляйте же вы, черт побери! – громко прохрипел Ефим. – Уйдет же!

С поляны громыхнуло сразу несколько выстрелов, все вразнобой, вреда беглецу они не причинили. Ефим понял это и скомандовал зычно:

– Митяй, вперед, сынок!

Один из тех, кто находился на поляне, молодой, ногастый, кудлатый, сиганул через куст, сбив с веток целый ворох ярких красных листьев, похожих на бабочек, врезался в лес, будто олень, остановился, завращал головой, пытаясь сориентироваться, зажал в себе дыхание.

Когда в лесу находишься в компании, страха не ощущаешь, а вот когда здесь оказываешься один, да еще есть вероятность встретиться с опасным беглецом, – тут сердечко невольно сжимается, перед глазами плывут тени, а под мышками начинает что-то подозрительно чесаться.

– Вперед, Митяй! – подогнал молодца из глубины леса Ефим своим хрипом.

Митяй дернулся и снова вломился в кусты, понесся дальше, сшибая с кустов листву с ледяным горохом, поддевая ногами кочки и старые прелые грибы, ориентируясь на всплески шума, раздающегося впереди. Заводясь, Митяй на мгновение остановился, покрутил головой.

– От меня не ускачешь, – просипел он. – Я как лось – деревья ломать могу! – Петляя, простудно сипя, шарахаясь от кустов и низко нависающих веток, он понесся дальше.

Было ясно, что при таком беге он никогда не догонит беглеца.

Андрюха достиг берега небольшой спокойной речки, свалился с крутизны вниз, закувыркался, его дважды сшибло с ног, и оба раза он поднялся, около самой воды распластался – ему даже показалось, что он потерял сознание, но в следующее мгновение он услышал выстрел – это Митяй саданул в пустоту боевым патроном, бил парень больше для острастки, для того, чтобы показать старшому, что он не бездействует, если бы Андрюха находился в беспамятстве, то вряд ли бы он что слышал… Выругавшись, он проворно перебросил ноги с берега в обжигающе холодную воду.

Только оказавшись на противоположном берегу, Андрюха прошептал неверяще и одновременно счастливо:

– Уше-ел… Надо же, ушел!

В лесу снова ударил выстрел – пустой, ни к селу ни к городу, – Митяй впустую жег патроны, трещал сучьями, плевался, сопливился, ругался, производил столько шума, сколько не производило, наверное, стадо лосей. Андрюха понял, что вряд ли Митяй полезет в воду, чтобы перебраться на эту сторону реки, скорее всего пройдется малость по бережку, пульнет пару раз из винтаря и вернется назад…

Однако есть много мест, где отпечаталась Андрюхина нога – по следам этим можно успешно гнаться за беглецом, особенно хорошо они заметны в низинных местах, где иней так плотно лег на землю и прикипел к ней, что стал похож на снег, там все отпечаталось, как на бумаге. Но при этом полно мест, где следы теряются… Андрюха заполз под елку, прижался спиной к стволу и замер.

Но невидимым и неслышимым ему быть удавалось с трудом – в груди больно рвалось дыхание, кашель раздирал глотку, из глаз лились слезы, сердце оглушало – удары его были такими сильными, что казалось, вот-вот проломят виски.

Отлежавшись, Андрюха выбрался из-под елки и углубился в тайгу, потом понял, что этого не надо делать – в дремучей чаще он легко может заблудиться, лучше всего все-таки идти по берегу реки. Речка обязательно выведет его куда-нибудь – либо к другой речке, более крупной, либо к морю. И там, и этам можно найти людей. А люди – это спасение. Правда, не во всех случаях…

Было холодно, каленый воздух острыми зубами вгрызался в лицо и руки. Андрюха засунул руки в карманы и зашагал по заплеску вниз, кося глаза на черную воду. Заплесок был утрамбован морозом так, что