В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К цели звено вылетело над руслом речного притока, со стороны встающего солнца. Рассчитывая время полета, Лопатин помнил о моменте восхода. Над горами солнце является горячим и ярким, оно не только слепит стрелков, оно способно увести в пустоту зенитные ракеты, идущие к цели по тепловому излучению.
Так вот почему их не достать сверху! Отряд «противника» в составе усиленной роты расположился под нависающим длинным обрывом на западной стороне речной поймы, а с востока к самой реке подступали километровые кручи. Река, отступив от обрыва, оставила на краю террасы извилистый вал гальки и валунов — лучшего бастиона для вертолетов природа не могла бы устроить.
— Порядок — «фронт»! — скомандовал Лопатин.
Нельзя было терять ни мгновения. Вертолеты не способны опережать собственный звук, их гул уже всполошил «противника». В самое первое мгновение Лопатин схватил взглядом мишени огневых установок в голове и хвосте колонны, — видно, опасались удара вдоль поймы, не придавая значения узкому лабиринту притока. Лопатин нацелил машину на ближнюю, головную, установку, прикрытую валунами, хвостовая — на совести третьего экипажа. Это оговорено заранее.
— Огонь!
Вертолет на мгновение зависает над пенящейся рекой. Встречные выстрелы еще суматошны, беспорядочны и бестолковы, но сдвоенные дула огневых установок уже смотрят в глаза летчиков. Вздрагивает машина и, словно громадный летающий каракурт, набрасывает на цель серую паутину трасс, и еще ткется эта смертоносная пряжа, когда оранжевые молнии вздыбливают тучи дыма, песка и гальки вместе с каким-то железным хламом, и вслед за осколками каменный град засыпает пойму. Машина проваливается к самой воде, скрываясь за высокой террасой и валом камней, броском уходит в сторону, ближе к центру вытянутого чужого расположения, чтобы вынырнуть там, где нужно ее командиру и где ее не ожидают, а серая паутина ткется над беснующейся рекой, выметываясь из-под узких крыльев машин, скрещиваясь, опутывая полоску поймы, рождая оранжевые молнии, оглушительный в узкой долине грохот, тучи камней и осколков — стреляют Второй и Третий... Машина командира выныривает из-за террасы и с высоты человеческого роста обрушивает огонь по центру расположения «противника», Лопатин краем глаза замечает на месте второй огневой установки расползающееся дымовое облако над белыми оспинами воронок — теперь можно работать спокойно.
— Третий, Третий, сделай им утюжок!
Лопатин снова ныряет, в то время как Второй косым огнем пулеметов метет по расположению «противника», прижимая к земле все живое. Лопатин отходит к серо-коричневой круче, резко взмывает, а тем временем Третий, облетев извилистый вал над террасой, толчком подскочил, развернулся на месте, слегка опустив тяжелый броневой нос, заскользил над самым расположением «противника», странно похожий одновременно и на летающий танк, и на птицу, выследившую мышиную колонию. Под его узкими крыльями задышали пламенем маленькие Вулканы, и снаряды скорострельных пушек, одновременно взрываясь «пачками», топили в огне и дыму последнее, что еще могло уцелеть там, под скалистым обрывом, на западной стороне речной поймы. Долину затягивало серой пеленой, запах сгоревшей взрывчатки и каменной пыли уже проник в кабину.
— Второй и Третий, выходите из боя, следуйте за мной!
Лопатин, прикрывая выход из боя товарищей, все время держал в виду оба конца долины на случай внезапного появления зенитных средств. Сверху картина разгрома выглядела внушительной. Окончательное слово, разумеется, за огневым посредником — по его докладу штаб оценит боевую работу звена, и все же Лопатин в успехе почти не сомневался — не с закрытых позиций стреляли.
Теперь, когда вертолеты сожгли тонны боеприпасов, можно укоротить обратную дорогу. Миновав первые изгибы притока, Лопатин «отметился» по чашеобразной долине, на дне которой тоскливо безмолвствовали серые домики покинутого селения, и повел звено вверх, в серо-голубой разрыв горной цепи на северо-востоке. Бортовые радиостанции теперь работали только на прием, звено охраняло тайну своего маршрута. Далеко внизу, где русло оставленной речки двоилось, над скальным обрывом угадывалась рощица то ли орешника, то ли арчи. В лиловатой тени горы она показалась ему сиреневой, и сердце Лопатина толкнулось неровно — такая даль разделяла его звено и сиреневые ивы на росистых лугах в излучине тихой зауральской речки.
В кабине снова запахло хлебом, и Лопатин на мгновение прикрыл глаза...
Ничего не было: ни рыбалки в темно-зеленом омуте под речным перекатом, где вода, таинственно мерцая, бугрится над глубиной, ни золотого голоса иволги в вечернем сосновом бору, ни пепельно-сизого журавля, низко тянущего над моховыми кочками и камышами за кормом для своим журавлят, ни костра на краю диковатого пляжа, вблизи старых ракит, стерегущих родниковую заводь, ни ночного купанья в теплой и легкой речной воде, до дна пронизанной лунными лучами, ни девичьего смеха, волнующего и странного, в лесистой глуши, на речном берегу. Телеграмма пришла еще утром, мать не решилась вскрыть заклеенный телеграфный бланк и спрятала его в шкаф. Вспомнила она о телеграмме, когда путешественники уже втискивались в машину. Андрей пробежал взглядом единственную строчку — его отпуск окончился. Он догадывался, в чем дело: подписывая Лопатину отпускной билет, начальник штаба предупредил: «Если полк привлекут на учения — вызову из отпуска. Догуляешь зимой. Не согласен — не подпишу». Командир эскадрильи последний год часто прибаливал, собирался списаться с летной работы, и во всех пожарных случаях его заменял Лопатин, которого уже прочили в комэски...
Первым желанием Лопатина было засунуть телеграмму поглубже в карман. Ведь могла же она прийти на сутки позже, да и мать могла вспомнить о ней позже на пять минут, когда машина была бы уже далеко. Выедет через два дня.
Только он знал себя — никакого праздника на лесном берегу ему не будет, даже рядом с Варей, если вызов дошел до него. Да и не то что двухдневное — двухчасовое опоздание в полк могло сделать бессмысленным его досрочное возвращение.
Он уехал через два часа на том же такси, рассчитывая попасть на ночной самолет. Варя проводила его до моста, одна. «Я обязательно приеду к тебе на каникулы», — были ее последние слова. Вечер стоял теплый и тихий. Оборачиваясь, он долго видел на речном
