В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

и окружить отряд. Однако при очередной связи он снова умолчал о потере основных сил, зато подробно изложил свой взгляд на необходимость перехода к диверсионной войне. Кара-хан надеялся, что его мысль заинтересует хозяев и его, может быть, снова вызовут в Пешавар для обсуждения новой тактики борьбы с народной властью. Где-то глубоко в душе он понимал свою слабость, но потеря отрядов, одного за другим, требовала искать оправдания своей слабости и как вождя, и как человека, которому хочется выжить в этой войне — пусть и необъявленной, но тем не менее кровавой.

Скоро удалось связаться с Ахматиаром, и банды двинулись на соединение. Очередной приказ Пешавара, в сущности, оставался прежним, но Кара-хан уловил в нем и отзвук своих мыслей: кочуя в «своем» районе по неприступным горам, развернуть беспощадную террористическую войну против власти. На диверсии по преимуществу высылать небольшие группы, чтобы не ставить под удар основные силы, всеми средствами вовлекать в террористические акции местных жителей. Кара-хан понял: не один его отряд, из сформированных за границей, постигла печальная участь, и в Пешаваре спохватились. Он тешил себя мыслью, что и его радиограмма повлияла на решение заграничного «штаба» — хозяева это ему зачтут. А все же была и досада: создать открытый фронт войны в афганских горах контрреволюции оказалось не по зубам. По-прежнему придется нападать по-воровски, из подполья.

На встречу Ахматиар привел немногим больше воинов, чем было у Кара-хана. Оказалось, вожди племени из района Красных гор, прослышав о нововведениях правительства, вступили с ним в переговоры. Они попросили прислать учителей, врачей и лекарства — многие люди племени страдали болезнями, — обещали взять на себя охрану присланных людей и дорог, поклялись, что нога душмана не ступит на их территорию. Ахматиар не знал об этом, его основной отряд, высланный в глухой район на перехват большой колонны с керосином и продовольствием, еще по дороге к месту засады неожиданно столкнулся с воинственными горцами. Произошел ожесточенный бой, душманы отступили, потеряв больше половины своих людей.

— Они стреляли в нас нашими же патронами? Псов надо наказать жестоко. Для этого мы соберем основные силы. А по пути побываем с тобой дома — там, наверное, позабыли, кто у них хозяин.

Ахматиар осторожно заметил, что еще два дня назад по следам его шел целый батальон, незадолго до того уничтоживший отряд «муджахедов» и, видимо не без помощи местных жителей, разоривший две базы в горах. По счастливой случайности этот батальон потерял след Ахматиара, сведений о солдатах он не имеет. Не лучше ли на время затихнуть, отсидеться в горной глуши, получить сведения об опасных преследователях и, может быть, завлечь их в засаду?

— Эти псы Кармаля как раз в самой глуши станут нас искать, — не согласился Кара-хан. — Сейчас наша осмотрительность — быстрота и внезапность. Сбор в долине Рыжих Столбов, за Ущельем шайтана, — туда не заглядывала еще ни одна ищейка правительства, и оттуда мы сумеем схватить за горло этих предателей с Красных гор. Нам хватит двухсот воинов. Сходиться надо небольшими группами, на это, я думаю, уйдет не больше десяти дней. Люди, которые пойдут в кишлаки, пусть побольше выведают о войсках. И скажи: тех, кто откажется пойти с нами, я разрешаю стрелять на месте.

Кара-хан даже не замечал, что в своей ненависти к соседям, открыто перешедшим на сторону народной власти, он действует сейчас вопреки той тактике, к которой сам же склонялся. В конце концов, его желание собрать сотни две в одном малодоступном районе не противоречит указаниям пешаварских хозяев, и к тому же он не собирается нападать на правительственные войска, вооруженные самолетами и вертолетами. Ни в коем случае нельзя безнаказанно позволять целым племенам и их вождям открыто становиться на сторону ненавистной власти. Удар по враждебным кишлакам с неожиданной стороны будет опустошительным, строптивцы дорого заплатят, и это послужит уроком для других. Потом, когда имя Кара-хана новой грозой прогремит в окрестных горах, он начнет действовать так, как задумал. А появление его отряда в Кучаре и ближних к нему селениях введет в заблуждение войска правительства. Главное — идти быстро, и тут преимущества на его стороне, ибо ему известна в округе каждая тропа. Перед выступлением Кара-хан перемешал своих людей с людьми помощника. Идти они должны были разными дорогами, не теряя связи, чтобы при нужде оказать друг другу вооруженную помощь, — это было тоже новое в тактике Кара-хана.

Через три дня оба отряда скрытно вышли в район Кучара. В долинах собирали осенний урожай апельсинов, начинался сбор гранатов и винограда, созрели бахчевые, местами на поливных террасах в солнечных чашах гор дозревал второй урожай хлебов. Укрывшись на склоне, басмачи угрюмо следили из-за камней за человеческими фигурками на полях, в садах, на улицах кишлака, завидуя жизни, которая обходилась без них, и оттого еще больше злясь и ненавидя ее. В единственном глазу Сулеймана, лежащего рядом с хозяином среди нагромождения каменных плит, накапливалась сумасшедшая тоска, и Кара-хан, случайно поймав его взгляд, тронул локоть телохранителя:

— Мы скоро вернемся сюда открыто, Сулейман. Мне сообщили из Пешавара важные вести. Я дам тебе столько земли, сколько сможешь поднять, и освобожу от всякой платы до конца твоих дней — ты заслужил это.

— Да услышит аллах твой слова, господин! Только из Пешавара трудно судить о здешних делах.

Кара-хан нахмурился, но заговорил прежним спокойным голосом:

— Да, это так. Однако теперь ты самый доверенный мой человек и должен знать мысли хозяина. Если даже придется навсегда оставить землю, завоеванную вашими отцами, пусть будущее тебя не тревожит. У тебя будет свой дом и, если захочешь, свое поле. Рассчитывай не только на те деньги, которые платят тебе, рассчитывай и на мои, а богаче меня не много людей сыщется и по ту сторону.

— Я знаю, хозяин. — Сулейман зыркнул на господина темным разбойничьим глазом.

— Но мы еще повоюем за эту землю и не уйдем, пока не рассчитаемся со всеми врагами ислама, — так велят законы нашего племени.

— Да, хозяин. — Кара-хан прочел в ответе и взгляде телохранителя только покорность. Сейчас, перед нападением на кишлак, родной им обоим, это было важно. Да и что, кроме покорности, оставалось рабу главаря душманской шайки, как и хозяину его, испачканному кровью людей? Правда, в глубине души Сулейман не считал себя виноватым ни в убийстве Самада, ни в других убийствах, ибо совершил их по приказу и под страхом смерти. Но кровь людей, — это кровь