Крах игрушечной страны - Эд Макбейн

— А без двадцати двенадцать вас уже не было на стоянке?

— Нет, не было. В это время я находился за главным зданием клуба.

— Вы не слышали выстрелов со стороны причала?

— Не слышал.

— А вы рассказали об этом детективам из прокуратуры?

— Конечно, рассказал.

— А когда это было? Когда они с вами разговаривали?

— На следующий день после убийства. Я-то думал, что навел их на след. Ну, я ведь видел человека, который шел к яхте, понимаете?

— А они так не считали?

— Они сказали, что разберутся.

— И больше с вами никто не разговаривал?

— Нет.

— А вы случайно не запомнили имена этих детективов?

— К сожалению, нет. Но у одного из них на щеке был шрам от удара ножом.

Когда без десяти час я подъехал к дому Лэйни, у нее в студии горел свет. Я позвонил ей из машины по мобильному телефону, и знал, что она будет ждать меня. Потому я удивился, увидев ее в халате и шлепанцах.

Лэйни сказала, что уже собиралась ложиться спать, когда я позвонил, и извинилась за свой затрапезный вид. Мы прошли в дом. Лэйни включила свет в гостиной и предложила мне выпить. Я отказался, тогда она налила себе бокал белого вина. Я сел на диван, обтянутый плотной белой тканью. Лэйни уселась в напротив, в кресло. Когда Лэйни закинула ногу на ногу, из-под халата на мгновение выглянул подол короткой синей ночнушки.

— Лэйни, — начал я, — когда ты уезжала со стоянки в половине одиннадцатого…

— Или около того, — сказала Лэйни.

— Ты видела машину, припаркованную у выезда из клуба — так?

— Так.

— Но ты не увидела никого в самой машине.

— Да, не увидела.

— А ты уверена, что не видела никого, кто ходил бы вокруг стоянки?

— Абсолютно уверена. Ну, разве что людей, выходивших из ресторана.

— А кроме них?

— Никого.

— Никого, кто прятался бы в тени? Какого-нибудь человека, который мог следить за яхтой? Который ждал, пока ты уйдешь?

— Я бы очень хотела ответить утвердительно, но увы.

— Никого, кто выглядел бы как Тень?

— А кто такой Тень?

— Персонаж комиксов. И плохих фильмов.

— Я о нем никогда не слыхала.

— Человека, одетого в черный плащ и черную шляпу с опущенными полями.

— Нет. В черном плаще? Нет. Ничего такого я не видела.

— Лэйни, меджу твоим уходом с яхты и моментом, когда Этта Толанд нашла своего мужа мертвым, остается промежуток в полтора часа. Если мы сможем доказать, что за это время на яхте побывал кто-то еще…

— Я понимаю, как это важно, Мэттью. Но я никого не видела.

Уоррен снова позволил Тутс воспользоваться уборной. Теперь они стояли на палубе. Яхта дрейфовала по легкой зыби. Над морем раскинулась звездная ночь. Вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ни одного судна. Они долго молчали.

— Мне очень жаль, — сказала Тутс.

Уоррен ничего не ответил.

— Я не знаю, как это получилось, Уорр, правда, не знаю. Я ненавижу себя за то, что снова до этого докатилась.

Уоррен снова промолчал. Он был рад уже тому, что Тутс признала, что снова стала наркоманкой. Но он знал, что это лишь начало, и что впереди еще много трудностей. Тогда, в Сент-Луисе, Уоррен видел слишком много людей, проигравших это сражение. Это называется рецидив. Он происходит снова, снова и снова. Сперва всем кажется, что избавится от этой привычки очень просто, ведь продавцы наркотиков клянутся, что кокаин не вырабатывает зависимости. Слушай, парень, это же не героин, не морфий, не какой-нибудь барбитурат вроде секонала или туинала, не транквилизатор вроде валиума или ксанакса, это даже не "миллер лайт".

От такой фигни наркоманом не становятся.

Правда.

Кокаин не вырабатывает физической зависимости.

А вот когда торговцы клянутся, что эта фигня ничем тебе не повредит, что бояться нечего, что бросить можно в любой момент, как только захочешь, и совершенно безболезненно, безо всякой ломки — вот тут они безбожно врут. Хотя нет, в этом тоже есть часть правды. Когда вы завязываете с кокаином — точнее, пытаетесь завязать, — вы не испытываете никаких физических симптомов, сопровождающих отказ от опиатов, транквилизаторов или даже алкоголя. Вас не трясет, не бросает в пот, не тошнит, у вас не дрожат мышцы…

— Знаешь… — начал было Уоррен, потом осекся и покачал головой.

— Что? — спросила Тутс.

Вокруг царили темнота и безмолвие.

— Да нет, чепуха.

— Ну скажи.

— Знаешь, откуда пошло выражение "отпинаться от привычки"?

— Не знаю. А откуда?

— Когда кто-нибудь пытается отказаться от опиатов, он лежит весь в поту, и у него непроизвольно дергаются ноги, словно он пытается кого-то пнуть. Потому и "отпинаться".

— Я этого не знала.

— Угу, — буркнул Уоррен, и их снова обволокла ночная тишина.

Когда вы завязываете — пытаетесь завязать, — с кокаином, у вас не дрожат мышцы. У вас даже не появляется "гусиная кожа", как у ощипанной индюшки — отсюда, кстати, происходит выражение "холодная индюшка". Так называют ломку. До чего же странный и богатый словарный запас у этого преддверия ада. Интересно, а происхождение этого выражения ей известно?

Но Уоррен не стал спрашивать.

Вся штука в том, что человек, продающий яд в флаконе, забывает упомянуть, что кокаин вырабатывает физиологическую и психологическую зависимость. Для многих это слишком расплывчатые понятия. Да и вообще, чего об этом думать, когда мы предлагаем тебе порошок, который поможет тебе почувствовать себя богом.

О да!

И потому, когда вы завязываете — пытаетесь завязать, — с кокаином, вы пытаетесь забыть, как во время последней затяжки вы были богом.

Никаких физических симптомов ломки, что вы. Просто обычное безумие.

Уоррен видел, как Тутс прошла через начальный этап этого безумия.

Он будет держать ее здесь, пока ее депрессия не ослабеет, и пока не пройдет пик стремления к самоубийству. Еще никто и никогда не отвыкал от кокаина на яхте. Впрочем, и на улице тоже никто не отвыкал.

Позже она сможет выбирать, что ей делать дальше. Но пока…

— Мне очень жаль, — еще раз повторила Тутс.

И Уоррен поверил, что она говорит искренне.

Глава 10

Детектива, с которым Гутри беседовал утром двадцать первого сентября, в четверг, — ну, того самого, со шрамом на лице, — звали Бенджамин Хэгстром. Он тут же рассказал Гутри, что этот шрам — воспоминание о небольшой дуэли на ножах, и что он получил его от грабителя еще в те времена, когда работал офицером в полиции. Дуэль, правда, была несколько односторонней, поскольку у грабителя был нож, а у Хэгстрома — ничего, кроме нижнего белья. Так получилось потому, что грабитель забрался в квартиру к самому Хэгстрому, которую он делил с одной стриптизеркой по имени Шерри Ламонт — потом она стала его женой, а теперь уже являлась бывшей женой. Все это детектив успел поведать за три минуты после того, как они представились и пожали друг другу руки.

За следующие три минуты Хэгстром рассказал, что в ночь несостоявшегося ограбления Шерри находилась в нижнем городе, на работе, а Хэгстром сам тем временем устроил небольшой стриптиз. Он только-только вернулся домой с дежурства — а тогда в Калузе стояла изрядная жара, — и начал раздеваться, едва переступив порог квартиры.

Он просто скинул всю одежду прямо на пол и направился в душ. Хэгстром остался в одних трусах, вошел в собственную спальню, и столкнулся нос к носу с мальчишкой лет двадцати (позже выяснилось, что ему было всего восемнадцать), который рылся в его, Хэгстрома, шкафу. Кобура с пистолетом Хэгстрома в тот момент валялась на кресле в гостиной, рядом с форменными брюками. У грабителя-недоростка сделался такой же удивленный вид, как и у самого Хэгстрома. Только вот у грабителя еще был нож, и этот нож, как по волшебству, появился у парня в руке.

Прежде, чем Хэгстром успел сказать что-нибудь вроде "Стоять, полиция!"

или "Бросай нож, сынок, пока у тебя не начались неприятности", или еще какие-нибудь слова, которые могли бы помешать грабителю в панике броситься на хозяина квартиры, нож уже устремился в его сторону.

Хэгстром вскинул руки, защищаясь, и получил глубокие порезы на обоих ладонях. Он в страхе попятился и получил еще одну рану, на этот раз на правой щеке…

— Вот этот самый шрам, — пояснил Хэгстром. — Хорош, а?

Уклоняясь от ножа, детектив стукнулся об комод, и краем глаза заметил стоящую на нем тяжелую стеклянную пепельницу…

— Я тогда курил…

Хэгстром схватил пепельницу и врезал ею парню по переносице, потом по скуле, потом по правому виску. К этому времени незадачливый грабитель уже выронил нож. Комната была залита кровью, которая струилась и из порезов Хэгстрома, и из разбитого носа и рассеченной скулы грабителя.